Танцор Ветра. Том 3 (СИ) - Зайцев Константин

Мы вышли во внутренний двор. Десять слуг в белых холщовых одеждах выстраивались в два ровных ряда от ворот до порога главного павильона. Шифу одной рукой продолжал крутить свои любимые четки, а в другой держал трость, на которую опирался при ходьбе. Старик еще не успел полностью восстановиться после нашего похода, но уже был готов помочь своей обожаемой девочке справиться с тяжелой задачей. Он чуть не обнюхивал каждого слугу, поправлял рукава, показывал правильное положение спины, указывал на слишком напряженно сжатые кулаки.

— Они не воины на параде, — тихо сказала Ксу, глядя на них. — Они — воплощение скорби этого дома. Их позы должны выражать не стойкость, а смирение. Взгляды опущены, а дыхание ровное. Госпожа Хуэцинь, не была идущей путем стали, следует придать слугам еще больше смирения, надеюсь это ясно?

— Конечно, госпожа, — Шифу кивнул, но в его глазах я видел усмешку. Старик радовался, что Ксу показывает себя полноправной хозяйкой не только дома, но и похорон, что в текущей ситуации намного важнее. Он обернулся и что-то тихонько начал говорить старшим слугам.

Первичная проверка прошла успешно и у нас было порядка получаса, чтобы перекусить, выпить чаю и передохнуть. Когда слуги принесшие еду и чай удалились, Ксу повернулась ко мне.

Ее лицо было больше похоже на фарфоровую маску, но после совместной ночи, я стал видеть малейшие трещинки на этом фарфоре. Легкую влагу у висков, сдерживаемую усилием воли. Легкую дрожь в кончиках пальцев, спрятанных в складках одежды.

— Они приедут и будут искать слабину. Одну единственную трещину, куда они попытаются вбить клин и расколоть все вдребезги.

— Они не найдут, — сказал я. Мой голос прозвучал спокойно и уверено. — Расскажи о них, мне нужно понимать, чего ожидать.

— Мой старший брат, Жанлинь, напыщенный дурак, который любит распускать руки. Он делает это каждый раз, когда уверен, что ему не дадут отпор, но в душе он трус. Старая сука не чаяла в нем души и благодаря этому ему прощались любые прегрешения. Сторонники древних обычаев, в Совете старейшин, хотят сделать его главным наследником. За счет его глупости им будет просто управлять.

— Значит, если он начнет распускать руки, я ему их сломаю. — Во мне говорила улица и ее обычаи, но стоило мне представить, что брат Ксу смеет ее ударить, то вся моя внутренняя суть говорила, что сломать ему руки будет правильной идеей. А разговор с ВаФэем еще сильнее укреплял подобные мысли, раз я стал драконорожденным, то мне нужно создавать себе репутацию, как я сделал это среди улиц Нижнего города.

— Спасибо, Лао. Но он должен меня ударить при свидетелях. И мне нельзя будет уклоняться, иначе это можно будет трактовать по разному. Если же удар пройдет, то трактовка будет однозначной.

— Пусть будет по твоему, но мне это не нравится.

— Я прекрасно понимаю твои чувства, — произнесла Ксу и сжала мою руку мягко улыбнувшись. — И в другой ситуации могла бы сама ему ответить. Теперь когда моя эссенция снова мне подчиняется, то в схватке драконорожденных у него нет и тени шанса. Но сейчас я распорядитель ритуала и проливать кровь, для меня под запретом.

— Будет как ты хочешь, но что с остальными?

— Юнхо, — Тут она замолчала на несколько мгновений. — С Юнху все сложно. В детстве он был тенью своего брата, но когда мы стали старше, он как будто бы отстранился от всего и старался не лезть ни в какие конфликты. Отец отдал его Академию Небесного Пути, чтобы тот стал чиновников и насколько мне известно, брат хорошо справляется с учебой. Думаю он будет больше молчать и запоминать все, что произошло. Главное, что он очень не глуп и умеет контролировать эмоции не хуже меня.

— А брат этой? — Мне не хотелось даже произносить имя твари из-за которой моя подруга сейчас тратит такое количество сил и нервов.

— Дядюшка Сун Хайцюань… — она чуть поморщилась, словно от неприятного вкуса во рту. — Он будет придираться к всему. К углу наклона ритуального веера. К оттенку белил на лице плакальщиц. К толщине золотой каймы на погребальных флагах.

— Пусть придирается, — я пожал плечами. — Мы все проверили. Дважды.

— Проверить — мало, Фэн Лао. Надо предвидеть. Что, если он прикажет полностью открыть крышку гроба, чтобы проверить насколько хорош погребальный наряд?

Ледяная игла кольнула меня под сердце.

— Этого он не сделает. Даже он не посмеет нарушить покой усопшей так открыто. Это вызовет гнев духов.

— Он вызовет гнев духов, но обвинит в этом меня, — парировала она. — Скажет, что моя неумелость заставила его пойти на крайние меры. Он способен на все. — Она говорила это абсолютно спокойно, без малейшего намека на истерику или каплю страха. Скорее это была холодная констатация фактов. Так говорят о погоде или о шансах на урожай.

— Тогда, я очень вежливо объясню ему, что он не прав. Ты не одна, — сказал я глядя ей в глаза. И в ее взгляде, всего на мгновение, ледяная броня растаяла. Передо мной вновь была девушка уставшая от всей этой мерзости внутрисемейных разборок.

— Я знаю, — прошептала она. — Поэтому я и могу все выдержать. Спасибо тебе. Пора проверить оставшиеся приготовления. — В этот момент она снова стала наследницей дома Цуй.

— Цветы. Где белые хризантемы? Их должно быть ровно сто двадцать восемь. Ни больше, ни меньше.

Управляющий засуетился, закивал и побежал проверять.

Я остался стоять на месте, впитывая эту сумасшедшую, похоронную суету. Воздух пах воском, ладаном, влажной землей после недавнего дождя и сладковатым, неприятным запахом тления, который уже нельзя было перебить никакими благовониями. Он шел от закрытых дверей павильона, где стоял гроб.

Ксу ненавидела женщину, лежавшую в том гробу. Всей душой, всеми фибрами своего существа. Та отравляла ее детство, унижала ее мать, строил козни против ее отца. И теперь эта же женщина, даже мертвая, заставляла ее выворачиваться наизнанку, чтобы устроить ей самые пышные, самые безупречные похороны, какие только видел этот род.

В этом был какой-то изощренный, жестокий парадокс. Ирония, достойная самих богов. Ксу хоронила своего мучителя с почестями императрицы, чтобы доказать всем, и в первую очередь себе, что она лучше ее. Что она — настоящая наследница. Что ее воля сильнее ее ненависти.

Я видел, как эта ненависть пылала в ней, сдерживаемая невероятным усилием. Она была похожа на дракона, запертого в клетке из собственного разума. И я боялся того дня, когда клетка откроется.

Слуги зажгли фонари, хотя до вечера было далеко. Небо затянулось свинцовыми тучами, предвещая новый дождь. Свет от бумажных абажуров был мягким, рассеянным, он сглаживал острые углы, прятал недочеты, создавал иллюзию идеального, застывшего мира.

Ксу закончила обход и остановилась на пороге. Она выпрямила спину, сомкнула руки перед собой. Она была готова к битве, где оружием будут не клинки, а взгляды, не удары, а намеки, не сила, а безупречное знание ритуала и железная воля.

Издалека, со стороны ворот, донесся звук колес по булыжнику. Ее враги ехали сюда. Ксу даже не повернула голову. Она лишь глубже вдохнула этот пропитанный смертью воздух и закрыла глаза на долю секунды. Когда она открыла их снова, в них не осталось ничего, кроме ледяного, безупречного спокойствия.

Я отступил на шаг назад, вглубь зала, в наступающие сумерки. Сегодня я буду тенью. Молчаливой, невидимой, готовой в любой момент шагнуть вперед и стать клинком. Представление началось.

Первой из кареты с гербом боковой ветви дома Цуй — скрещенные копья над рассеченной горой — появилась туфля из черной лакированной кожи. Затем — длинная шелковая одежда темно-зеленого цвета. Сун Хайцюань. Брат мачехи. Старейшина клана. Паук, приехавший посмотреть, не запуталась ли муха в его сетях.

Его глаза, маленькие и пронзительные, как у бешенного кабана, мгновенно окинули все вокруг: ворота, слуг, саму Ксу, меня, стоящего на шаг позади и левее, с руками, запрятанными в широкие рукава. Его взгляд был не взглядом гостя, а взглядом оценщика, высматривающего малейшую трещину на выставленном на торги товаре.