Ученица мертвеца (СИ) - Федорова Любовь Борисовна

— Слушай… Тут такое дело… Похорон сегодня потемну не будет. На утро перенесли. Пойдут на поле, как рассветет проявится и тень подвинется. На поминках говорят, опять живоволков возле дуба увидели. Сегодня, мол, ночь у них последняя, они сейчас самые злые. А защитнички перепились все, на ногах не стоит ни один. Очень много у вас в деревне самогона. И его все носят и носят. Не знаю, что они спьяну увидели, я вдоль оберегов ходил, никого не рассмотрел. А еще там говорят про тебя всякое нехорошее. Что ты, мол, ученица Кощея. Что вовсе не добрый чародей на полянке поселился, а бессмертный злыдень, смерть которого в игле, игла в мыши, мышь в птице. И птицу эту, якобы, поймали, так что с Кощеем расправятся. Черная волшебная птица, неживая, но летает. И волки от вас двоих с Кощеем, потому и так много их…

— Кощей? — переспросила Белка, вскипая обидой. — Злыдень? На себя бы посмотрели! Ой, плохая у нас деревня. Плохая и злая. Не к кому здесь за помощью идти, Кириак. А в Кощея ты же не поверил? Не поверил же, нет?..

Кириак, наверное, помотал головой. Потому что про Кощея ничего не ответил. Он ведь был в избушке, должен понять, что учитель не такой, как костяные волки. Он по-другому присутствует и кровь не пьет.

— И что теперь делать? — спросил Кириак. — За инструментом к кому идти?

Будто бы Белка знала об этом больше, чем писарь. Приблизительный выход подсказала ей выдумка со смертью Кощея.

— Сначала из города на помощь звать, — сказала она. — Больше некуда обратиться. Знаешь, где квартирует инспектор?

Такое предложение Кириака обрадовало. Он тоже не любил находиться в непонятном состоянии, когда все плохо и неизвестно, что делать.

— Знаю. Я готов! К полуночи доскачу. Только лошадь до станции добраться надо найти. Там сменю, быстро будет.

— С ума сошел? Тебя же живоволки в пути зажрут. Я не верю, что дорога не стережется. Это тут ты свободно ходишь, пока все заняты или на похоронах, или с родинами. Пока тебя не заметили или не учли…

— Волки же порушены все. Там, не доходя избушки…

— А деревенских, которые их у дуба видели, ты не слушал, да?

— Так им спьяну померещилось. У страха глаза велики.

— В лесу побиты шесть штук. А семеро где-то бродит последнюю ночь, деревня правильно боится.

— Тьфу ты, — только и сказал Кириак. — Но все равно. Если прямо сейчас выехать, то я доберусь. Мне бы только лошадь взять… Не знаешь, у кого со двора свести?..

— Не тьфукай, — строго сказала Белка. — Не дури. На лошади по дороге — смерть. А если инспектор не там, где ты думаешь? Сколько времени ты его искать по городу будешь?

— Ты так говоришь, будто не тебе срочно помощь нужна! До какого времени ты тут намерена сидеть?

— Заткнись, я знаю способ лучше. Где Бури живет, видел? Не видел — расскажу. У него мой тетерев. Та самая черная волшебная птица. Ты же его видел, когда его с охоты принесли? Как он летает, тебе понятно? Нужны почтовые слова на срочную доставку и какая-то вещь, которую инспектор в руках сам недавно держал. Чтобы вещь по своей памяти прямиком к нему привела. Если слова не знаешь, я подскажу. Сама пустить не могу, сил совсем нет. Ни капли.

— Сил наскребу. Вещь… вот прямо сейчас — не могу придумать вещь, он все свое с собой забрал… Надо поискать.

— Сейчас, погоди…

Белка пошарила на поясе, вытащила кошелек с единственной своей деньгой. Пальцем сквозь ткань собрала с монеты свой отпечаток — это теперь не Белкины деньги. Замотала кошель в сверток ветоши, собрав порванные тряпки с пола. И еще соскребла остаток с донышка души — в эти тряпки для полета. Вдруг у Кириака уверенности не хватит, что все получится.

Заставила себя подняться и доковылять на подгибающихся ногах к окну. Просунула сверток наружу:

— Держи. Там внутри монета, мне ею за твое лечение инспектор заплатил. У серебра лучшая память. Серебро не ошибется. Запихнешь это в шкуру, замотаешь или заштопаешь как-нибудь, чтоб долетел, не развалившись. Беги, торопись. Забери у Бури тетеревиную шкуру. Скажи ему, что собираешь доказательства, будто во всем виноват Кощей. Ради такого дела он отдаст. Крылья у шкуры чиненые, летать она может, а записку инспектору… ну, придумаешь дальше сам. Если что не будет получаться или нужно тихое место — напротив моего дома живет старуха-травница. Зовут Кракла. Понадобится помощь — к ней иди. Никто в деревне тебе не поможет, только она.

— А ты?.. Вы со Свитти?

— Останемся здесь. Будем надеяться, что ты справишься, и тетерев долетит. Рядом не болтайся, мы же не знаем, куда Петра живоволков пошлет. Может, сюда сторожить отправит, когда совсем стемнеет, — проговорила Белка и без сил села на пол. — Сумей, пожалуйста, сделать так, чтоб долетел и прямо в руки.

Кириак со свертком сполз куда-то ниже окошка.

— А если инспектор мне не поверит? — тихо раздалось откуда-то из-под стены.

— Сделай, чтобы поверил!

— А если они до рассвета за вами придут?

Белка глянула на крошечное окно. Многочисленные «а если» бесили. «А если» у нее были свои, незачем ей чужие подкидывать, и так тошно.

— Не придут, — Белка сделала усилие, чтобы успокоить себя, не гневаться и не бояться. — Петра могла сама живоволков призвать. Могла сама сплетни распустить. Могла сама купить чем-то Бури и заставить его себе помогать, вернее, вместо нее что-то делать руками. А свои ручонки у нее слабые, неумелые, она и слову учиться пошла, чтобы меньше самой работать. Будет чужими руками от нас избавляться, а это значит — завтра.

— Я, — сказал Кириак, — как только тетерева отправлю, все равно поищу инструмент и собью замки. Не теряй надежды. Я вас тут не брошу!

И исчез.

Белка уселась поудобнее, привалившись спиной к основанию банных полков. Раскинула руки. Иди, Кириак, делай, что обещал. А задача Белки — на момент, когда за ней придут, накопить как можно больший резерв. Для этого нужно перестать дергаться, перестать нервничать, перестать думать обо всех и обо всём. Нужно внутреннее равновесие и покой. Тишина и темнота для этого лучшие пособники. Голод и переживания — не лучшие. Но Белка все же постарается хоть сколько-то набрать.

Глава 20

* * *

Ночь тянулась по-дурацки. Сначала медленно-медленно. А потом — р-р-раз, и утро. Темное, хмурое, ледяное. Почти зимнее. Но — время пришло, а Белка не готова.

Кабы знать, получилось у Кириака что-то с тетеревом, или нет. Писарь не вернулся. Почему? Не рискнул привлекать к себе внимание? Попался? Бахнул с непривычки в птицу лишних сил, сел, где стоял, и до сих пор сидит где-нибудь в сугробе? Думай, Белка, и гадай.

Об этом и обо всем остальном. Что за ерунда в семействе Хрода с этими живоволками? Зачем они съели старого учителя? Чего Петре в жизни не хватало?

Хотя, насчет последнего Белка догадывалась. Не особо интересовалась деревенскими сплетнями, но мимо разговоров в общине пройти невозможно. Так или иначе, а краем уха зацепишься.

В семье, где Хрод хозяин, какое-то слово поперек могла бы сказать только его жена. Могла бы, если б не была постоянно занята детьми, внуками и даже дальней племянницей по имени Белка. Все у Хродихи были под какой-никакой крышей, относительно сыты, кое во что обуты, во что-то одеты. Каждому доставалось распыленной на множество целей, но все-таки заботы. И все строго приставлены к делу. Заботу нужно было оправдать. Делали кто что умел и на что был годен, даже самые мелкие. Ходили за хворостом, ухаживали за грядками на огороде, удили рыбу, пряли, ткали, шили, стирали, никто не сачковал. Семья была общиной в общине. Даже Белка чувствовала собственную причастность именно к семье, а не к деревне.

Хозяйство за тридцать лет, что Хрод возглавлял школу и читал в общине нравоучительные проповеди, у семьи развелось огромное. Но сыновья рядом с Хродом, не прижились, ушли на сторону. Белка ни одного из них не застала, только по слухам. Будто бы старший ушел работать на лесосплав далеко на север, сейчас у него там своя большая контора по торговле лесом, он получил купеческую бляху, выбился в богачи и семью из деревни теперь не хочет знать. Другой вовсе пропал неизвестно куда, поговаривали, что-то ли в монахи, то ли в тюрьму. А третий родился дурачком и еще маленьким в пруду захлебнулся.