Ученица мертвеца (СИ) - Федорова Любовь Борисовна

Рядом остались одни дочки. В мужья им выбирали таких парней, чтоб слушались Хрода, легко попадали под влияние — неумных да невзрачных. Строилась семья поближе друг к другу, на школьной земле — к школе придавался самый большой в деревне участок, сад, за садом огромные огороды, лучший надел в полях, добрый каменный колодец, участок леса, два пруда, короткий путь до пастбища и водопоя.

И так было от века, потому что раньше школу возглавлял дядька Хрода, скупой и бездетный. Он и племянника-то привез с дальнего хутора, чтобы с чужими школьным добром не делиться. Выучил его на словесника и передал школу, словно семейное наследство. Кто-то был против? Неизвестно. Хроду сил хватало, чтобы удержать и место, и общину в одной горсти. Достойный оказался наследник и неплохой учитель.

А школа же на самом деле Хроду не принадлежит. Он ее не выкупил, ее ему не подарили. Она дается на прокорм учителю, воспитывающему юношество и следящему в деревне за нравственностью. Временно. Хорошо, если в деревне зародится учительская династия, когда старший передаст место младшему. Если младший будет способен и достоин. Достоинство не Белке оценивать, но вот не получилось у Хрода со способными наследниками. Дети бездари, слово их не слушается. Вся надежда была на внуков, и сам Хрод не раз уверенно произносил: талант передается через поколение. Так, наверное, и вышло, если посмотреть на Петру. Получилось. Талант копился где-то неизрасходованный, и весь в нее вложился. С процентами. Но в целом дело пошло куда-то не туда, не по той борозде.

Петра была ровесницей Белки. На полгода старше — Белка родилась осенью, а Петра чуть раньше, весной. А еще говорили про Криворучку, что она не той матери дочка, при которой живет и на которую записана, а другой, незамужней, нагулявшей Петру на стороне. Но это слухи, свечку Белка не держала.

Мстила Петра деду за все это, что ли? За то, что не верил в девок из своего многочисленного племени, не хотел им место передавать, долгие годы парня ждал. Дождался, растет парень, наверное. Пусть не талантливый, но и не такой, чтобы совсем никакого слова не мог сказать. Ленивый просто, глупый. Маленький пока. И еще есть внучата помельче. Да и девка — вот, выросла не слабее деда, хотя девку Хрод за замену себе не считал. А толку теперь? Нет Хрода — нет школы. Нет школы — нет пришкольного дома, наделов, колодца, скотников, амбаров, поставленных близко семейных домов. Даже баньки вот этой, недавно срубленной на школьном же огороде, тоже больше нет. Другим уплывет, зря семья старалась, плотно обустраиваясь.

И чего добилась своим талантом Петра? Что семью, всем ее огромным составом, погонят со школьной территории, а то и вовсе из общины? Дура, да и только. Что там у нее «даже лучше получилось», чем она планировала, одни живоволки знают…

Задумалась обо всем этом Белка так крепко, что почти забыла про сосредоточенное накопление сил. Набрала на донце, хватит только собственную жизнь поддержать так, чтоб ноги не подгибались при первом же шаге или повороте. Еще поддалась искушению — снова попробовать произносить рабочие слова умом. Но молча по-прежнему не получалось. Просто пустой выплеск силы, как клякса на бумаге. Ляп, и мимо. То ли она Белка-то делает не так, то ли не дозрела еще, рано браться за такую задачу.

Устала, незаметно для себя задремала ближе к утру. И увидела во сне Хрода, который хотел Белке что-то объяснить, взяв отгрызенную голову за уши и приставив обратно к телу. Вокруг будто бы было лето, зеленела старая большая береза у школы, светило и грело солнце, а Хрод стоял на высоком школьном крыльце и оглядывал свои владения, руками поворачивая голову. Но сказать у него не получалось — по вырванной трахее не шел к голосовым связкам воздух. Тогда Хрод отпустил уши и махнул на Белку обеими руками. В лицо ей дунуло холодной мертвой силой, словно резким порывом ветра, этот порыв мигом сдул летнее тепло, в мгновение пожелтела и облетела береза, пожухла трава, потемнело небо, но тут у Хрода отвалилась голова, со стуком грохнулась о крыльцо и поскакала по ступенькам.

От этого звука Белка и проснулась.

Как открывался навесной замок, она не слышала, топот в предбаннике тоже. А грохнуло — это от двери в парную вышибли подпорку, и она покатилась по полу. Белка вскинулась, замерла на миг — прежде, чем бить кого-то словом, надо было понять, чужие там или свои. Вдруг Кириак вернулся. А то и вразумленный посланием от тетерева инспектор вовремя успел?..

И Белка с разочарованием ответила на собственный сон, когда Петра-Криворучка шагнула через порог парной:

— Если хотела власть над школой захватить, пока в семье парень не подрос, не так надо было поступать. Рано ты деда волками загрызла.

Слова эти для Петры оказались такими неожиданными, что та пролила на пол часть кипятка из ведра, которое держала, прихватив тряпками. Хорошо, что не на них со Свитом, а под порог. Из-под ног Петры пошел пар, а сама Хродова внучка злобно зашипела, будто вода попала на раскаленную банную печь.

— Да что ты в этом понимаешшшь… Тебе-то на отшибе хорошшшо жилоссссь…

Из-за спины Петры выглянул врун и предатель Бури, чуть подвинул ее плечом и прошел вперед. А Петра так и остановилась с искаженным лицом и с кипятком наизготовку. То ли не верила в свои слова против Белкиного слова, то ли берегла силы на что посерьезнее.

И едва Белка дернулась — даже не вскочить и бежать, а просто выпрямиться, соблюсти собственное достоинство — Петра зашипела новые злые слова, на этот раз рабочие. Мгновенно вскипели остатки воды в котле, а сам тяжелый котел вышел из каменного ложа и угрожающе наклонился в сторону Белки. Внучка Хродихи на помощь бабушке и новорожденной сестре силы и слова не тратила вовсе, ни единой каплей не помогла. Полна была силой под завязку, в ней кипело, как в котле. Может, конечно, не умела лечить. А, может, приберегала для себя — пускай все мрут, запас себе нужнее. Жизнь в жизнь перелить — это любой владеющий словом может, не надо медицинских знаний. Петра не стала. И вот ей силы пригодились.

— Дернешшшься — заживо сварю. И тебя, и дружка твоего, — сообщила Петра своим ровным, равнодушным, шипящим голосом, от которого брала дрожь. И не верить ей не было резона.

Белка, может и наплевала бы на угрозу. Но Свит на полу спал так же беспробудно, как раньше. И до полудня еще проспит, не меньше.

Бури мерзко засмеялся и бочком приблизился к Белке.

Плохо, конечно, когда надеяться приходится не на себя, а на мертвую птицу, неуверенного в себе писаря и глупого инспектора, который, неизвестно, разобрался в ситуации или так еще и не разобрался. Но пока терпимо. Посмотрим, что дальше. Солнце вот-вот покажется, волки истаивают, хоть до конца еще не исчезли. Но живодуши больше для деревни не угроза.

— Тряпку ей дай, пусть рот себе завяжет, — пшикнула Петра своему помощнику и угрожающе приподняла ведро. — Иди, давай, старайся.

Белка не сделала глупостей. Может быть, бросилась бы сама против кипятка, но Петра рассчитала правильно — Клара Водяничка лекарка до мозга костей. Собой будет рисковать, но даже Свитом, изводившим ее издевками, — нет.

— Зачем? Пусть дед. Но я тебе зачем? — все-таки спросила Белка.

Взяла брошенную Бури тряпку, зажала зубами и затянула в узел на затылке, а Бури только тогда рискнул у ней прикоснуться — проверил надежность. Белка с вызовом посмотрела на Петру: ответишь на вопрос?

— Затем, — Петра отпустила котел, и тот, пролив воду на безопасном от Белки расстоянии, встал обратно на печь. — Затем, что тебе всегда все можно, а мне всегда и все нельзя.

Бури начал связывать Белке локти за спиной. Петра поставила ведро у порога и вытерла ладони.

— Затем, — еще раз сказала она. — Думаешь, твой лесной кощей от трясучки деда лечил, как всем сказали? Нет. Он снял проклятье, от которого никто в семье словом овладеть не мог. В тот год родились я и ты. И какого лешего ты считаешься семьей? Ты забрала половину моей силы и отняла моего учителя. Вы с дедом забрали. Дед не пускал меня учиться, а ты этим воспользовалась. Но я исправлю.