Ученица мертвеца (СИ) - Федорова Любовь Борисовна

Белке хотелось отчаянно замотать головой на эти глупости. Не могло быть так! Едва сдержалась.

— Вставай, — велела Петра. — Пойдем деда хоронить. Ты будешь там нужна.

Белка поднялась, Бури придержал ее за капюшон.

Петра достала из-за пазухи тряпочный сверточек, развернула аргентановую вилку и опустила ее Белке в карман куртки. Мертво улыбнулась: теперь все в порядке.

И они пошли.

Глава 21

* * *

Для общей своей криворукости Петра оказалась неожиданно сильной, намного сильнее Белки. Почти как взрослый мужчина. Петлю, которой она захлестнула лекарке плечи, чтобы волочь ту за собой, хродова внучка тянула и дергала так, что Белка сразу упала на обледенелой тропинке. Пришлось ждать, пока она поднимется — со связанными руками это непросто.

Утро стояло мрачное. С севера надуло туч, повалил густой снег, косо падавший огромными, почти с половину ладони, мокрыми хлопьями.

— Не оборачивайся! — требовала Петра, когда Белке хотелось узнать судьбу Свита, так и оставшегося в баньке. — Не заставляй тебе грубить!

Но больше Белку на тропинку не роняла.

Бури некоторое время оставался в баньке и чем-то гремел — грохот и лязг слышно было даже сквозь пелену снегопада. Белка надеялась, просто подпирал двери и навешивал замок. Через некоторое время Бури их догнал. Но близко подходить не стал. С независимым видом топал шагов на пятнадцать позади, сунув руки в карманы. Потом стал отставать, отставать, и вскоре исчез за белой стеной.

Белка правильно поняла, куда они идут — к общинному дубу. Тащились задворками, где еле-еле протоптаны среди осевших сугробов какие-то пути.

И удивилась, когда поняла, что хоронить Хрода собрались почти одни бабы. Из деревенских мужиков присутствовало разве что трое подростков с дальней окраины, где живут лесорубы, вечно сопливый подпасок — почти еще мальчишка, да старый школьный истопник, дед с клюкой и немного не в себе. Остальные, похоже, остались под лавками в школьном классе. Отлеживаются после поминок. И их не собираются ждать. Стоят угли в продырявленной чугунной кастрюле, чадят под ливневым снегом два уже зажженных факела, рядом приготовлены еще два — поджигать посмертную баньку.

Все было как-то не так. Неправильно. Торопливо, на скорую руку. Белка вертела головой, соображая, что именно происходит.

Погребальный сруб сооружен был вкривь и вкось, словно делали его тоже пьяные. Дальний к лесу край косился, бревна колодца выступали неровно с разных углов. Сруб был полит маслом и обложен вкруг соломой. Но будет ли гореть солома под таким снегопадом, Белка не знала. Сруб размещался в вычищенном и вытоптанном от снега кругу, а поверх бревен, на помосте, мертво и страшно вытянулось тело Хрода, полностью обмотанное тряпками. Рядом сложено имущество, причитающееся усопшему для легкого перехода в посмертие — несколько книг, свернутый тулуп, сапоги, посох, тарелки со съестным. Все это присыпано уже изрядным слоем снега.

А вдали, ближе к лесу, разворошен сугробчик на крышке погребального колодца, куда потом сбросят очищенные огнем, чтоб никто не навертел из них живодуш, кости.

Вокруг сруба с деловым видом, без искренней скорби и даже без показной печали, бродили приземистые хродовы дочки, поправляли что-то, смахивали липкие тяжелые хлопья, негромко переговаривались между собой. Никто не выл, не рыдал, не скулил. К дубу не позвали плакальщиц. Все выглядело сосредоточенно и сурово, а снегопад погружал действо словно под воду или ватный колпак. Словно это не место прощания с родным человеком, а уничтожение последствий эпидемии, санитарная зачистка территории. Или… казнь.

Петра волокла Белку туда, к срубу и общинному древу. Какими-то уже отчаянными рывками, хотя Белка нормально шла сама. Напоследок, когда Петра занервничала и они начали ускоряться, Белке казалось, если она упадет, Петра потащит ее на аркане с утроенной силой. И тогда петля соскользнет на шею и задушит, а внучке будет на то плевать.

Не вертеться, не оглядываться при этом у Белки не получалось. Ей нужно было знать, что предпримет Бури, не появится ли Кириак, не проснется ли Свит, не прилетит ли тетерев с приказом от помощника прокурора, не ворвется ли в круг общинниц вразумленный полученным письмом инспектор. Наконец, не придут ли проспавшиеся деревенские мужики, чтобы спросить: вы что тут, бабы, устроили? Неправильно делать все без нас!

Но видела она только тени домов и деревьев и снег, снег, снег.

И в этом снегу — деревенские бабы, стаей черного воронья рассыпавшиеся по белому полю, кружат вокруг будущего кострища. Поправляют, подкладывают, выравнивают, наводят красоту и порядок. Так, как они это понимают.

Те самые бабы, хранительницы древних обычаев и старых сказок, в которых в конце все равно все умерли, несмотря на затраченные усилия. Они помнят, как разбирались с убийцами и преступниками до того, как законники завелись в этих краях, и по дорогам начали наезжать в лесные деревеньки словарные инспекторы с помощниками прокурора. Первые — следить за правильностью обучения, вторые — выравнивать деревенские перекосы и несуразности, когда правильность и соответствие учебникам в глуши вдруг начинает хромать на все четыре копыта.

В древних обычаях все было просто — глаз за глаз, зуб за зуб, жизнь за жизнь. Петра волочет Белку к костру не просто так. Она с самого начала пыталась подменить себя на лекарку в деле о призыве, а теперь-то уж точно с заткнутым ртом Белке не оправдаться. Задумывала ли Петра сразу загрызть Хрода от большой на него обиды или хотела только попугать деревню, а деду доказать его неспособность справиться со стаей? Белка не знала. Но, даже если Петра в чем-то ошиблась и не рассчитала, во всем виновата теперь будет Клара Водяничка.

Белка рванулась в последний раз шагах в пятнадцати от общинного дуба. Упала на колени Но Петра даже не приостановилась, поволокла ее за собой, благо тут пространство было вытоптано до гладкости и заледенело под тонким слоем свежевыпавшего снега. Белка свалилась на живот, проскользила на аркане по снегу. А Петра волокла и приговаривала издевательски-горестным голосом, по-людоедски жалея Белку: «Бедная, бедная девочка, совсем силы оставили, не может на ногах держаться… Умишко маленький, сил на донышке, не понимает ничего… Ну скоро уже, скоро, потерпи, сейчас все решится, сейчас с этим разберутся, уже совсем скоро…»

Белка напоследок проехалась по снегу лицом, и тающие хлопья смешались на ее щеках со слезами злости и обиды. С чего Петра вообще взяла, что проклятье, мешавшее потомству Хрода быть словесниками и снятое колдуном, распространялось на Белку? Она вообще не от Хродова корня, она другая ветвь, Хродихи родственница, а проклят был Хрод и его кровь. Она, Белка, сама по себе, ничьей силой не завладела, ничье наследство не делила, ни на чью долю не посягала. Все, что есть у нее — ее собственное, только ей принадлежащее. Петре не в чем ее упрекать!

Но сказать об этом Хродовой внучке было никак.

Зато растерянность от последних мыслей у Белки как рукой сняло. Она — никому ничего не должна. Все, что взяла — ее. Все, чему научилась — ее. Все, что может — сама. Спасибо учителю, за неполных два года он очень многое смог вложить в ее голову. Но это все было не без Белкиного участия. И то, что Белка сумела впитать — тоже ее. Только ее, и больше ничье.

Никто не смеет называть это взятым не по праву, присваивать ее труды и знания, принижать таланты, приписывать заслуги чужому семейству и якобы снятому проклятию. Что они там себе воображают? Что их семья пуп земли, вокруг которого вселенная вертится? Что все кругом должно принадлежать только им — и земля, и школа, и сила? Это не так! Пусть сами умоются снегом, Белка против! И сделает все, что возможно, чтобы доказать — ее судьба не сплетена со старыми сказками и старыми деревенскими долгами, свою судьбу она тоже решает сама!

Но тут сильные руки Петры и хродихиных дочек, непонятно которая была Петре родной матерью, а которая приемной, вздернули Белку из снега, поставили на ноги и даже заботливо отряхнули со всех сторон.