Сошествие в Аид (ЛП) - Райли Хейзел

Когда я был ребёнком, только получил эту чёртову рану, верил: дождь меня исцелит. Родители заваливали нас книгами о мифах, о природе, о богах. Там говорилось: вода — источник жизни, способный лечить даже душу.

И каждый раз, когда шёл дождь, я выбегал на балкон и задирал голову. Дал ему заливать шрам, пока шея не затекала. Молился — кому угодно, лишь бы он исчез. Возвращался, вставал перед зеркалом, проверял. Каждый раз. Он никуда не делся. Но заживал. Постепенно. Когда-то всё было куда хуже.

И всё же дождь я полюбил. Полюбил подставлять ему кожу. Всю. Потому что он напоминает: я жив. Шрам остался, но боли больше нет.

Рядом бесшумно появляется фигура в капюшоне. Только шлёпанье ботинок по мокрой траве выдаёт её. Я сдвигаюсь, освобождая место. Афродита опускается рядом, обхватывает колени руками, кладёт на них подбородок.

Она не смотрит на меня.

— Ты не пришёл на ужин в кафетерий.

— Наблюдательная ты, Эфи.

— Терпеть не могу, когда ты так меня называешь, — бурчит она детским тоном.

Улыбаюсь.

— Врёшь. На самом деле тебе нравится.

Она вздыхает.

— Только не говори остальным. А то подхватят.

Я протягиваю мизинец. Она зацепляет его своим.

— Обещаю.

Пальцы остаются сцепленными. Дождь почти стих, но небо тяжёлое, серое, и солнца ждать не приходится.

— Я слышала про утро, — тихо говорит Афродита. — С Хейвен.

С трудом сглатываю.

— Мхм.

— Она не понимает. У нас есть свои причины. У тебя — свои.

— Афродита, я знаю. Мне плевать на её мнение. Пусть думает что угодно, но…

Она склоняет голову набок и смотрит с лукавством. Чёлка растрёпана, но ей всё равно идёт. Настолько красива, что затмит кого угодно, в любом состоянии.

— Но ты же Дива, как говорит Герм. И тебя бесит, когда тебя судят, не зная толком. Правда?

Попал в точку.

Я уверен, что причины наших игр куда… благороднее, чем может показаться со стороны. Знаем их только мы. Только мы пятеро братьев.

— Ты знаешь, трое, которых Афина уложила, вернутся в Йель? — спрашиваю.

Она пожимает плечами.

— Не знаем. Первый, Тайлер, нет. Я попросила папу пробить его — похоже, он отчислится. — Делает паузу. — Разве этого мало как доказательство, что твои игры справедливы? Хотя, конечно, самосуд не должен быть первым выбором.

Я убираю мизинец и беру её ладонь в свои, поглаживая.

— Ты в порядке?

Глаза Афродиты блестят, но не от печали. Я знаю — это слёзы облегчения и радости.

— Парень, который пытался изнасиловать трёх студенток в Йеле, больше сюда не вернётся и получил по полной от моей сестры. «В порядке» — слишком слабо сказано, Хайдес.

Я стискиваю зубы так, что чувствую боль.

— Какой же он кусок дерьма.

— Ага.

— Хотел бы, чтобы он продержался ещё немного, — признаюсь спустя несколько секунд. — Чтобы посмотреть, как он схватывает новые удары.

Афродита кивает и медленно склоняется ко мне. Кладёт голову мне на плечо — и я позволяю, хоть обычно проявления нежности меня раздражают. Она — единственное исключение. В детстве она иногда гладила мой шрам, потом поднимала глаза и с улыбкой говорила: «Какой ты красивый».

Мы сидим так несколько минут. Я даже позволяю себе закрыть глаза и вдохнуть запах мокрой травы, дождя и послушать барабан капель вокруг.

— Хейвен искала тебя в кафетерии. Всё не сводила глаз с нашего стола, — шепчет Афродита.

Я напрягаюсь.

— Может, смотрела на Аполлона.

— Не думаю.

Опять тишина.

Чувствую взгляд. Приоткрываю один глаз и наклоняю голову вниз. В меня впиваются голубые, как море, радужки.

— Хотелось бы увидеть, как она играет.

— Мне тоже, признаюсь, — бормочу. Было бы весело видеть, как она проигрывает — для смирения. Но и мысль о её победе меня здорово заводила.

— Но в играх Афины у неё не было бы шансов. Ты правильно сделал, что оттолкнул её.

Я обдумываю её слова несколько секунд. С ней можно делиться таким.

— Лучше уж никогда больше с ней не заговорить, чем видеть, как Хейвен играет с Афиной.

Глава 14

СПУСК В АИД

Вернись, Персефона, к своей матери, вернись с лёгким сердцем в своём тёмном одеянии. Ты продолжишь властвовать над мёртвыми и живыми, и кто не принесёт тебе подношений и жертв, познает мои вечные муки.

Когда я сказала Хайдесу, что держусь от него и его странных братьев подальше, я не думала, что он воспримет это всерьёз.

Ну, правда. Я решила, что это была просто бурная ссора на эмоциях. А эмоции проходят, стихают. У меня, по крайней мере, уже через час всё улеглось.

Но, похоже, для него — нет.

Игнорировать человека, которого не хочешь игнорировать, — тяжело. А ещё тяжелее, когда он отвечает тебе тем же.

Джек проходит за моей спиной, молчаливая, и бросает взгляд:

— Смелый выбор.

Я кривлюсь и поправляю платье:

— Не уверена.

Последние три недели — пустота. Ничего не случилось. Хотела бы сказать, что даже не пыталась наладить контакт с Хайдесом или хотя бы с кем-то из Лайвли, кто ненавидит меня поменьше. Но не могу врать самой себе. Брату и друзьям — да. Себе — нет.

Я дважды ходила в театр, на их этот дурацкий клуб импровизации. В первый раз он даже не взглянул на меня. Не обратился, не сказал ни слова. Будто я невидимка.

Во второй, когда я открыла рот — хотела поучаствовать в сценке, — он осадил меня поднятой рукой и вызвал вперёд других. После этого сам перестал приходить. И я бросила. Ну а смысл, если его нет?

В столовой — не лучше. Стоило мне войти и посмотреть в сторону стола Лайвли, как Хайдес встречал мой взгляд. А потом вставал, отодвигая стул с таким скрипом, что уши сводило, и уходил.

Единственный намёк на «разговор» был на следующий день после той ссоры в саду. Я оказалась в очереди у стойки, а за спиной — вся пятёрка Лайвли. Хайдес посмотрел на меня ровно на секунду. Этой секунды хватило, чтобы понять: он скорее застрелится, чем заговорит со мной.

Я повернулась к Аполлону. Он колебался — будто хотел хотя бы поздороваться. Но Хайдес врезал ему локтем — так, что заметили все. И Аполлон отступил. Я перестала существовать. Гермес единственный улыбнулся — один-единственный раз. Потом и он начал делать вид, что меня нет.

Так прошли три длинные недели. Ньют — счастлив, что я не общаюсь больше с братьями Яблок. Лиам продолжает забирать меня после пар, хотя я уже месяц как в Йеле и прекрасно ориентируюсь сама.

Мы с Ньютом даже дважды созванивались с папой по видео. Он был рад, но глаза… тени под глазами такие, что страшно. Помимо своей работы в колл-центре, он хватается за любые подработки. Спит часа по четыре.

И всё зря. Почти всё уходит на еду и коммуналку, остаток — на долг, проценты по которому только растут. Это бесконечная яма.

После звонков мы с Ньютом сидим молча. Мы оба думаем одно и то же: он не выдержит. А я не могу потерять и его.

Но где взять деньги? Каждую ночь я засыпаю с этим вопросом и с одним-единственным ответом: игры Лайвли.

Единственные спокойные минуты — вечера в библиотеке с Перси. Разговаривали мало, но его присутствие было тихим и успокаивающим.

— Ну и кто ты сегодня? — спрашивает Джек, возвращаясь из ванной в костюме.

Я замираю. Джек обычно не заморачивается. Моется, надевает что-нибудь чистое, пусть и затасканное. А сегодня… не узнать. Она всегда была красивой, это очевидно, но будто сама себе запрещала это показывать.

Сегодня 31 октября. Хэллоуин. В кампусе вечеринка, и костюм обязателен.

— Джек, ты потрясающе выглядишь!

Она краснеет, опускает голову и теребит ткань.

— Думаешь? Ничего особенного.

Она — невеста-труп. Длинное белое платье, искусно разорванное, фата, волосы выпрямлены и падают до талии. И, конечно, её вечные чёрные Converse, убитые в ноль.

— А ты кем? — повторяет вопрос. Обходит меня оценивающе. Я мечтаю провалиться сквозь пол, лишь бы не говорить это вслух. — Никого не напоминаешь.