Безумный барон 2 (СИ) - Гросов Виктор

Ударила не по ушам — по костям. И следом раздался оглушительный, жирный, металлический лязг, от которого, казалось, замок подпрыгнул на месте. Все массивные дубовые двери, все решетчатые окна — все, что могло служить выходом из этой каменной коробки, — с грохотом захлопнулось. По их периметру тут же, как вены на теле больного, проступили и вспыхнули багровые, уродливые руны. Они не просто горели — они дышали, пульсировали, отрезая нас от остального мира. Началось в колхозе утро. Мы оказались в самой большой и богато обставленной консервной банке, какую я только видел.

Разворачиваясь в полной, мертвой тишине, от которой становилось еще жутче, эта сцена заставила меня впиться взглядом в ублюдка, заварившего всю кашу. Агент Ордена просто стоял, опустив руки. На его сером, безликом лице не было ни триумфа, ни злорадства — вообще ничего. Пустота. А потом он начал рассыпаться.

Процесс не походил на смерть — скорее, на распад. Кожа на его лице и руках сначала подернулась серой пленкой, как на старом, забытом в холодильнике куске мяса. Потом она треснула, и из-под нее посыпалась мелкая, как мука, серая пыль. Все происходило с пугающей скоростью, без единого звука. Через несколько секунд от этого камикадзе, от этой одноразовой флешки с вирусом, не осталось ничего, кроме горстки серой пыли и пустого, безвольного камзола, мешком рухнувшего на каменный пол. Весьма, надо сказать, эффективный способ избавиться от улик. И от свидетелей.

Из этой горстки пыли, из эпицентра нашей общей задницы, начало расползаться оно. Облако. Едва заметное, почти невидимое, как марево над раскаленной дорогой в полдень. Оно не клубилось, как дым. Оно дрейфовало. Медленно, с какой-то хищной, целенаправленной грацией, расползаясь по полу во все стороны. Без запаха, без цвета, без звука. И от этого вида мой внутренний холод, который я уже начал считать своим, съежился, как дворовый пес перед матерым волком.

«Аномалия, — голос Искры в моей голове прозвучал непривычно тихо, в нем не было ни любопытства, ни сарказма. Только сухая, почти испуганная констатация. — Фиксирую энергетическое поле неизвестной природы. Оно… структурировано. Не хаотично. Сигнатура не соответствует ни одной из известных мне магических школ. Это что, новый вид тумана? Его можно использовать для маскировки?»

«Заткнись, — мысленно отрезал я, не в силах оторвать взгляд от этой ползучей смерти. — Это не туман. Это, чтоб его, чума».

Лица тех, кто в этом мире хоть что-то смыслил в магии, мгновенно изменились. Стоявшая рядом Арина вся сжалась; краска схлынула с ее лица, ставшего белым, как сметана, а в глазах плескался такой первобытный ужас, какого я не видел даже в Долине Пепла. Даже Инквизитор Валериус, этот ходячий кусок вечной мерзлоты, впервые за вечер что-то выразил. На его лице из слоновой кости ничего не дрогнуло, но он едва заметно подался вперед, и его пустые глаза сузились, будто он пытался разглядеть в этом сером мареве нечто, что вызывало у него… опасение.

До меня дошло. Эта штука была не просто заклинанием. Это было оружие. Идеально спроектированное, точечное. Невидимое, неслышимое, игнорирующее большинство стандартных защит. Не просто яд, не просто проклятие. Это был вирус. Идеально спроектированный некротический вирус, созданный для одной-единственной цели — тотальной, безоговорочной аннигиляции всего живого. И мы все, от последнего лорда до Легата Империи, только что оказались в чашке Петри, куда его любезно запустили.

Один полковник на курсах по выживанию как-то объяснял нам про забавный предохранитель в человеческой психологии — ступор. Когда твой мозг сталкивается с чем-то, для чего в его картотеке нет подходящей папки, он просто вешает табличку «ушел на обед» и отказывается работать. Именно такой массовый обеденный перерыв я и наблюдал в тронном зале Орлиного Гнезда. Весь этот курятник, полный напыщенных индюков в бархате, мехе и с самомнением размером с Уральские горы, стоял и тупо пялился. Пялился на горку пыли, оставшуюся от камикадзе, и на ползучее серое марево, будто это был какой-то фокус заезжего циркача. Никто не кричал, никто не бежал. В их головах, похоже, не нашлось нужной программы для обработки ситуации «нас всех сейчас превратят в стиральный порошок».

И, как водится, нашелся доброволец. Самый громкий, самый тупой, и, по иронии судьбы, один из тех, кто пару минут назад требовал немедленно насадить мою голову на пику. Какой-то мелкий барончик, чье имя я даже не запомнил, с рожей, багровой от смеси страха и праведного гнева. Он, видимо, решил, что это все моих рук дело, очередной безумный трюк. Сделав шаг вперед и едва не споткнувшись о собственные ноги, он выставил перед собой дрожащий палец, целясь мне прямо в переносицу.

— Ты, ублюдок! Это твои проделки! Стража, взять его! Он…

Он не договорил. Легкое, почти невесомое облачко этого серого тумана, отделившись от основного косяка, с грацией любопытного котенка коснулось его протянутой руки. Простое, мимолетное касание. Барон даже не почувствовал этого. Ни боли, ни жара, ни холода. Замерший на полуслове, он с недоумением уставился на свою длань. И в наступившей мертвой тишине зала раздался его крик.

Это был не крик боли. Это был истошный, леденящий душу визг животного, которое смотрит, как его заживо пожирают, и ничего не может с этим поделать. От этого звука у меня самого зуб на зуб не попал, но не от холода.

На его глазах, на глазах у всех нас, кожа на его руке покрылась серыми, трупными пятнами. Они не просто появились — они расцвели, как плесень на забытом в подвале хлебе, только в ускоренной в тысячу раз съемке. Секунду спустя кожа начала шелушиться, трескаться и опадать, превращаясь в ту же мерзкую, серую пыль. Процесс пошел дальше, с ужасающей скоростью расползаясь по его телу, как пожар по сухой соломе. Он пытался отшатнуться, отскочить, убежать от самого себя, но ноги его уже не слушались, превращаясь в два столба серого пепла. Дорогой бархатный камзол с гербом в виде какого-то облезлого гуся вдруг обвис, будто из-под него выдернули манекен. Полный животного, нечеловеческого ужаса, его визг оборвался, когда хворь добралась до горла. Он рухнул, но удара тела о каменный пол не последовало. Он просто… рассыпался. Сложился, как карточный домик, в который дунул пьяный великан, превратившись в еще одну аккуратную горку серой пыли и груду бесполезной одежды.

«Фиксирую процесс аннигиляции биологической материи с эффективностью сто процентов, — голос Искры в моей голове был похож на отчет лаборанта, наблюдающего за распадом нестабильного изотопа. — Интересно. Процесс не нарушает целостность неорганических соединений. Одежда, металл, драгоценные камни — все остается. Он целенаправленно воздействует только на живую ткань. Потери — ноль. Идеальное оружие. Мне нравится. Хочу такое же в свой арсенал. Это метафора, если что. Или нет?»

«Заткнись, гурманиха, — мысленно прошипел я, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота. — И начни уже думать, как эту дрянь остановить, а не как ее себе в коллекцию добавить».

И вот тут плотину прорвало. Ступор сменился паникой. Животной, иррациональной, всепоглощающей. Холодное и липкое осознание накрыло зал. До всех, от последнего лакея до Легата Империи, наконец-то дошло: это не фокус, не иллюзия, не проклятие. Это их личный, персональный конец света, запертый в четырех стенах. До них дошло, что они в ловушке. В одной комнате со смертью, которая не рубит, не жжет и не душит. Она просто стирает. Как ластик стирает карандашный набросок. Без шума, без крови, без шансов.

Угроза стала не просто реальной — она стала осязаемой. Абсолютной. И в этот момент до меня, как до жирафа на пятые сутки, дошла вся гениальная подлость замысла Ордена. Они не просто подставили Орловых. Они их использовали, как использованную салфетку. Вся эта возня, весь этот суд были лишь ширмой, способом собрать в одном месте, в одной герметичной банке, всю элиту Севера. Всех, кто мог бы помешать их планам. Лорды, их наследники, их лучшие воины, главы гильдий. И вишенка на торте — высшие представители имперской власти. Убери их всех одним ударом — и на Севере наступит не просто хаос. Наступит вакуум. Вакуум власти, который они, Орден, с радостью заполнят собой. Это был не просто теракт. Это была хирургически точная операция по обезглавливанию целого региона. И скальпелем в этой операции были мы. Нас просто использовали, чтобы заманить всю эту дичь в один загон. А теперь пришло время бойни.