Безумный барон 2 (СИ) - Гросов Виктор

Медленно, почти торжественно, я поднял Искру. Черные, уродливые вены на серебристом клинке тут же отозвались, начиная ярко и хищно пульсировать, предвкушая новую, еще более изысканную трапезу. Холод в моей груди сжался, а потом взорвался ледяным восторгом.

— Хорошо, — мой шепот, тихий и ровный, пронесся по залу, и в наступившей тишине его услышали все. Я обращался то ли к мечу, то ли к самому себе, то ли к этому проклятому миру. — Вы хотели увидеть монстра? Вы его получите.

Глава 16

В тот же миг мир для меня изменился. Не поплыл, не исказился. Он стал четким — до омерзения, до отвращения четким, будто кто-то в моей голове выкрутил ручки контрастности и резкости на максимум, одновременно убрав все цвета. Прежде хаотичный гул паники разложился на составляющие: вместо толпы перепуганных аристократов — сотня тепловых сигнатур, бешено мечущихся по залу; вместо криков — какофония звуковых волн, чьи пики точно соответствовали выбросам адреналина. Их страх превратился из эмоции в сухой график на экране осциллографа. Холод в груди, до этого бывший чужеродной дрянью, теперь стал моим личным процессором — холодным, бесстрастным и пугающе эффективным.

Меч в моей руке отозвался. Черные, уродливые вены на серебре запульсировали в такт моему сердцу, или, может, это мое сердце теперь билось в такт им. Искра, мой личный джинн в бутылке, больше не была ни ребенком, ни подростком.

— Синхронизация с носителем завершена. Активирован режим расширенного тактического анализа. Все системы в норме. Какой веселый беспорядок. Это у вас называется «паникой»? Очень неэффективное расходование энергии, — ее голос в моей голове теперь звучал как синтезатор речи из старого фильма про терминаторов: ровный, безэмоциональный и оттого еще более жуткий.

Мой выход на сцену, похоже, стал тем самым спусковым крючком. Первым не выдержал какой-то хмырь в фиолетовом камзоле, до этого громче всех требовавший моей крови. Его благородная рожа, потеряв остатки спеси, превратилась в перекошенную от ужаса маску. Он не заорал — он взвизгнул. Тонко, по-бабьи, и этот визг стал сигналом для стада.

И понеслось.

Зал, еще минуту назад бывший ареной для суда, превратился в банку с тараканами, которую хорошенько встряхнули. Забыв про титулы, лорды, толкая друг друга и теряя напудренные парики, ломанулись к дверям. Их верные телохранители, здоровенные шкафы с антресолями, принялись молотить по запечатанным багровыми рунами воротам с ревом, от которого, наверное, в соседнем уезде заикаться начали. Плечами, кулаками, мечами — с дури, от души. Двуручные тесаки, способные разрубить быка пополам, с оглушительным, визгливым скрежетом отскакивали от рунических барьеров, так и не оставив на них даже царапины. Все равно что пытаться пробить стену бетонного бункера зубочисткой. Делов на копейку, а шуму на рубль.

Тут же опомнились и местные «специалисты по спецэффектам». Придворные маги, до этого сидевшие тихо, как мыши под веником, наконец-то включились в работу. Зал вспыхнул, как новогодняя елка на корпоративе у газовиков. Вокруг перепуганных групп аристократов замерцали защитные купола всех мастей. Синие, зеленые, золотистые. Красиво. По-богатому. И абсолютно, мать его, бесполезно.

Потому что «Серая Хворь» играла по другим правилам.

Вместо того чтобы атаковать их защиту, эта дрянь, это концентрированное ничто, ее попросту игнорировала. Серый туман просачивался сквозь щиты, как дым сквозь марлю, не встречая никакого сопротивления.

Нагляднее всего это фиаско продемонстрировали прямо у стола президиума. Легат Голицын, потеряв всю свою лисью хитрость, с ужасом наблюдал, как его личный телохранитель, здоровенный маг в имперской мантии, с криком падает на колени. Он сидел внутри своего хваленого «Адамантового Щита», однако для серой дряни этот щит был не более чем мыльным пузырем. Маг рассыпался в пыль внутри своего «непробиваемого» пузыря, оставив после себя лишь пустую мантию и облачко серого пепла, лениво кружащееся внутри идеально целого защитного купола. Вот тебе и «адамантовый». Кажется, гарантия на него только что закончилась.

Единственным, кто сохранял олимпийское спокойствие посреди этого дурдома, был Инквизитор Валериус. Этот ходячий кусок антрацита презрел светящиеся пузыри, вместо этого окружив себя коконом из абсолютной, поглощающей свет тьмы. По сути, дыра в реальности, а не просто защита. Тем не менее даже его барьер, столкнувшись с серым туманом, начал мерцать и подрагивать; тьма пошла рябью, будто в нее бросили камень. Впервые за все время я понял, что этот парень тоже не всемогущ. Он был не неуязвим, зато более устойчив к этой заразе. И в его пустых, бездонных глазах я наконец уловил что-то похожее на эмоцию. Определенно не страх. Скорее, раздражение. Раздражение перфекциониста, чей идеально чистый лабораторный стол только что запачкали какой-то непонятной дрянью.

В этот момент до всех дошло окончательно. Все их богатство, вся их власть, все их армии и хитроумные интриги в один миг превратились в ничто. В этой запертой комнате все стали равны. Равны перед лицом серой, безмолвной, абсолютно беспристрастной смерти. И это, пожалуй, было самое страшное открытие за весь их никчемный, полный понтов, вечер.

Пока элита Севера устраивала показательные выступления на тему «как быстро потерять человеческий облик», я медленно приходил в себя, стоя посреди этого дурдома, как столб посреди ярмарки. Мой новый внутренний «процессор» работал без сбоев, холодно и бесстрастно анализируя хаос, однако «железо», то есть мое бренное тело, начинало подавать тревожные сигналы. Холод в груди был не просто ощущением — он был реальностью, и эта реальность высасывала из меня силы, как хороший насос воду из колодца.

В этот самый момент, когда серая, ползучая смерть уже подбиралась к нашей небольшой, потрепанной компании, в этом царстве ужаса и паники вспыхнул крошечный, но упрямый огонек.

Арина.

Девчонка, до этого сидевшая на полу, как побитый воробей, вдруг вскинула голову. Словно и не было ни усталости, ни страха — в ее глазах, еще мгновение назад полных отчаяния, вспыхнул тот самый ледяной, упрямый огонь, который я уже видел. Сдаваться она не собиралась. Упертая зараза.

Собрав в кулак последние остатки своей воли и силы, она совершила акт чистого, незамутненного, героического идиотизма. Она ударила по этому болоту своей силой.

Из нее хлынул свет. Не яркая вспышка, не боевой луч. Плотный, теплый, золотистый, как жидкий мед, он окутал ее, меня и Ратмира, который уже просто сидел на полу, привалившись к ее ноге и, кажется, находился в глубоком нокауте. Этот свет соткался в небольшой, метра два в диаметре, дрожащий кокон — наш личный, персональный островок безопасности посреди океана серой смерти.

И этот щит, в отличие от всех остальных, работал. Не потому что был сильнее, а потому что был другим. Вместо того чтобы блокировать «Хворь» или ставить перед ней стену, он активно ей противостоял, как огонь противостоит холоду, как сама жизнь — небытию. Там, где золотое сияние соприкасалось с серым туманом, раздавалось тихое, злое шипение, будто на раскаленную сковородку капали водой. Наш кокон не просто защищал — он выжигал эту дрянь на подступах.

— Фиксирую создание локализованного поля типа «Жизнь». Эффективность против аномалии «Серая Хворь»… тридцать семь процентов, — безэмоционально констатировала Искра. — Поле нестабильно. Энергозатраты объекта «Арина» превышают норму на тысячу двести процентов. Прогнозируемое время коллапса защитной структуры — три минуты сорок секунд. Я бы на твоем месте поторопился, а то придется снова меня кормить. А я, знаешь ли, сегодня уже плотно поужинала.

Спасибо, подруга, за точные расчеты. У меня есть три с половиной минуты, чтобы придумать, как спасти мир. Или хотя бы наши задницы. Отлично. Прекрасно.

Однако защита давалась ей чудовищной ценой. Ее лицо, и без того бледное, стало почти прозрачным, восковым, будто из-под кожи ушла вся кровь. По подбородку тонкой струйкой потекла кровь из носа, а вытянутые вперед руки, поддерживающие дрожащее поле, тряслись от нечеловеческого напряжения. Ее кокон постоянно «таял» по краям, покрываясь трещинами, и ей приходилось вливать в него все новые и новые порции жизненной силы, сгорая, как свеча, зажженная с двух концов. Она была живым щитом, который своим телом закрывал амбразуру, чтобы дать мне, главному специалисту по решению нерешаемых проблем, эти самые драгоценные три с половиной минуты.