В пирогах Счастье (СИ) - Каплунова Александра "Laverel"

Я кивнула и шагнула к двери, но, уже берясь за ручку, поймала себя на том, что улыбаюсь, как дурочка. Оглянулась.

Вилен стоял у стола в свете свечи, глядя мне вслед. В глаза его, на смену неловкости, вернулось то спокойное тепло.

– Спасибо, – прошептала я.

Он только улыбнулся в ответ, кивнул. Слов и не нужно было. Я пошла вниз, за вещами, зажав в груди сладкое, как спелая вишня из нашего сада, волнение.

Вниз я сбегала дважды: сперва за узлом своих нехитрых пожитков, второй — за корзиной с бельем, которое сохло в закутке у печи. Дульсинея перехватила меня на полпути, открыла рот для расспросов, но, заметив пылающие щеки, лишь округлила глаза и всплеснула руками:

– Нина!

Я пообещала все объяснить утром — и юркнула наверх, прежде чем та сообразила, что мне сказать.

Вилен уже отодвинул низенький сундук к дальней стене и открыл его, освободив место под мои платья. На стуле аккуратно лежала вторая подушка и свежая наволочка.

– Складируй сразу на место, – кивнул он одобрительно, принимая из моих рук корзину.

Когда все разложили, наступила та самая минута, о которой я раньше и не задумывалась: нужно лечь спать… Вместе. Вот уж задачка для проверки нас обоих.

Я уверена была, что Вилен себе лишнего не позволит. Но, пожалуй, именно в этот момент стала понимать, что это замужество может стать не только фиктивным, если мы оба того захотим. Не было во мне неприязни к этому мужчине, напротив даже. Если он еще и с выпивкой совсем завяжет, вообще ведь золото будет!

Эти мысли меня еще больше с толку сбили. Я на него покосилась даже, разглядывая уже не с той точки, как партнера по общему делу, а как мужчину…

Ему, похоже, за тридцать, постарше меня нынешней будет…

В последнее время он стал бриться каждый день почти, что и щетины не видать. Черты интересные такие. Лицо и не грубое, и не смазливое, ровно такое, как нужно. Глаза синие выразительные под черными бровями. А когда улыбается, так и мне того же хочется…

Интересно как все складывается.

Вилен тем временем снял сапоги, поставил их ровно под кровать. Рубаху через голову стянул, в одних холщовых домашних штанах оставаясь.

Он ко мне спиной стоял в тот момент. И я, засранка та еще бесстыжая, не стала даже глаза опускать. Оглядела его, как есть. Плечи и правда широкие, но без перебора. Жилистый такой. На спине кое-где шрамы есть, но после войны и немудрено. Поводя плечами, он полез в постель и там растянулся, накрывшись до пояса одеялом. Потом приподнялся, поймал мой взгляд:

– Удобнее будет, если ты возьмешь сторону у стены. Там теплее, и не сквозит.

– Ладно, – кивнула я, но осталась стоять, теребя прядь волос. Ни ширмы. Ни какой еще загородки тут не было. А я пока что не готова была на такие же действа, как он сейчас.

Вилен, похоже, все понял, хлопнул себя ладонью по лбу:

– Ох, извини, – он на лицо подушку положил. Я смешка не сдержала. – Переоденься спокойно, я не смотрю.

Сердце у меня ухнуло куда‑то ниже пят – глупо, будто мы не взрослые люди, а младшие ученики. Головой сама себе покачала и быстро стянула с себя дневное платье. После натянула длинную льняную рубашку‑ночнушку; волосы заплела в косу, чтобы не путались.

– Готово, – вымолвила я.

Вилен подушку на место вернул, кивнул одобрительно, но без насмешки. Поднял угол одеяла:

– Прошу.

Я юркнула на предложенное место, старательно укладываясь на краешек. Матрас пах мылом и сухими травами. Вилен в потолок смотрел, брови к переносице сведя. Явно смутить меня не хотел.

Тишина постепенно заполнила комнату. Только огонек свечи щелкал, догорая в кованом подсвечнике. За стеной, где‑то внизу, тихо поскрипывал пол, а может то и стены были – дом жил своей жизнью.

– Нина, – негромко позвал Вилен.

– М‑м?

– Ты все еще уверена? Сейчас самое время отступить, пока документов нет.

Я повернулась на бок, встретилась с его темными глазами. В отблеске пламени они блестели гречишным медом.

– Уверена, – сказала твердо. – Спасибо, что спросил.

Он кивнул.

– Тогда спи. Завтра будет суматошно.

Я улыбнулась уголком губ:

– Все‑то ты знаешь.

Замолчали. Но сон не приходил – мысли, как шмели, роились в моей бедовой черепушке. Я разглядывала потолочную балку, где тень от свечи то исчезала, то возвращалась. И вдруг ощутила на запястье легкое касание – Вилен положил ладонь поверх моей. Теплые пальцы не стискивали, просто напоминали: «Я рядом».

– Чтобы не волновалась, – прошептал он, будто оправдываясь.

Я сжала его руку в ответ. Протеста во мне не было, а внутри разлилось ровное, глубокое спокойствие, совсем не похожее на бушующее смущение вечера.

– Спокойной ночи, – прошептала я, закрывая глаза.

– Спокойной, Нина, – откликнулся он.

Мысль «жена» вспыхнула, как искра, но уже без прежнего ужаса. Скорее – как диковинное, почти теплое слово, к которому еще надо привыкнуть.

Свет свечи дрогнул, догорел — и мансарда погрузилась во мрак, а я, наконец-то, в сон.

Глава 18.2

Проснулась я на рассвете от какого-то тихого движения – сначала не поняла, где нахожусь, но тут же вспомнила: мансарда, новая подушка, рядом – ровное дыхание Вилена. Между нами на простыне лежала моя коса, словно черту подвела, черное на белом.

Я осторожно повернула голову. Он еще спал, рука чуть вытянута в мою сторону, но не обнимал, а будто просто охранял мой покой. Даже во сне не позволил себе меня коснуться.

В животе приятно защемило. Я так давно не просыпалась без тревоги, без мысли, что скоро кто-то придет и все отнимет. На душе было спокойно, даже радостно, несмотря на предстоящий хаос.

Я тихонько выбралась из-под одеяла, стараясь не разбудить Вилена, накинула шаль, обулась и по скрипучим доскам, спустилась вниз. Но только ступила в зал, думала печку растопить, Дульсинея уже тут как тут. С веником и с подозрением в глазах.

Лишь бы этим самым веником меня хлестать не стала, как девку распутную.

– А-а! – протянула она, делая вид, что просто метет, и совсем не смотрит на меня. – Так вот почему ты вчера белье таскала посередь ночи! С мансарды спускаешься, значит? Ну, Нина…

Еще и головой качнула и лицо такое осуждающее сделала. Ну хоть без веника…

Я смутилась, но все равно улыбнулась:

– Дулься, не начинай, ладно? Все объясню, только давай чаю заварим.

Печь-то уже растоплена оказалась, а на ней наш огромный, на всю большую семью, чайник стоял.

– Не дело это, – забубнила она, хотя в голосе больше забота звучала. Беспокойство, а не осуждение. – Без бумажки, без благословения, а уже…

Тут на лестнице послышались шаги – Вилен, натягивая рубаху, появился в дверях и совершенно спокойно, с ленивой улыбкой, сказал:

– А что не дело, Дульсинея? Жених с невестой, глядишь, и ночью чайку попьют вдвоем.

Дульсинея вспыхнула, словно маков цвет, и веник к груди прижала:

– Как жених?! Как с невестой?! – и на меня глядит, потом на него, на меня снова. И ртом ап-ап, как рыбка. Я только рассмеялась.

– А вот так, – добил ее Вилен. – Сама ж видела, как ладно работать вместе стали. Вот и решил я, чего б такую девицу в жены не взять?

Сам меня как за плечи-то приобнял, я едва не крякнула.

– Нинка, а ты что ж… Согласилась? – кажется, Дулься все еще что-то подозревала.

– А чтоб и не согласиться? – улыбнулась ей.

Тогда женщина крадучись ко мне приблизилась и, несмотря на близость Вилена, который все еще за плечи меня обнимал, громким шепотом заговорила:

– Ежели он тебя принудил к чему, ты скажи. Мы это быстро пресечь…

– Дульсинея! – Вилен застонал страдальчески, глаза закатил.

– Ты мне тут не Дульсинейкай! – вот ведь бойкая!

– Все хорошо, Дулься, – успокоила я ее. – Правда.

Она в глаза мне поглядела, с прищуром так, внимательно. Но тут лицо ее улыбкой искренней озарилось. Руки на груди сложила и снова на Вилена накинулась, нарочито отчитывающим тоном: