В пирогах Счастье (СИ) - Каплунова Александра "Laverel"

Ослабела али воздуха не хватает?

Отпустил, народ хохотом грохнул, в ладоши захлопали. А у меня самого кровь в ушах гремела еще пуще, чем эти все шумливые гости.

Нина смеялась вместе со всеми, щеки ее вспыхнули, а я поймал себя на том, что мне этот смех дороже любого вина. Вот ведь, жизнь – удивительная штука…

Я отпустил ее, но руку с руки не убрал. И она сама вытягивать не стала. Тепло сделалось.

Просто сидел рядом, слушал, как гомон и радость наполняют двор, и впервые за долгое время не хотелось никуда уходить, ничего менять. Пусть эта ночь будет долгой. И пусть она запомнится не только мне.

А там, глядишь, и привыкну к новой жизни. Может, и вправду со счастьем договоримся – если не бояться его, а взять и жить.

Глава 19.2

Тепло окутало тихим покоем. Даже несмотря на шум людей кругом, в таверне сейчас совсем иначе ощущалось. Раньше-то шумная компания если собиралась, значит жди беды. Либо окна выбьют, либо кого-то до полусмерти отрихтуют.

Иногда я даже с каким-то садистским удовольствием наблюдал, как эти пьянчуги раскурочивают мою таверну. Это было дико, но мне так опостылело то, как я жил, что пожалуй был бы даже рад, если бы ее в один раз подожги.

Раньше. Но не теперь.

Сейчас внутри было все и без того раскурочено, но то шел ремонт, и я даже не мог представить, что станется со всем этим делом, когда ремонтники закончат. Я отдал все это Нине на откуп, она сама заведовала, что и как сделать. По первости еще пыталась у меня что-то спрашивать, но тогда я горел лишь тем, чтоб меня в покое оставили.

В какой только момент все переменилось?

Сложно сказать. Но теперь стало даже любопытно.

Расспрошу-ка ее утром, что она там удумала со своими переделками. А то вон стену уже снести уговорилась… Но это завтра все.

А сейчас под моими пальцами ее теплые. Голос ее рядом.

Я только начал было расслабляться, как вдруг, словно гроза среди ясного неба, на улице раздался грохот и крик. Кто-то с силой распахнул задние ворота, которые запертые давно стояли. Да так, что петли жалобно заскрипели. Забор высокий, что сад от дороги отделял, и тот ходуном пошел.

Все замерли, обернулись на шум.

В проеме меж двух покосившихся створок, покачиваясь, появился вдрызг пьяный Якуб. Лицо красное, глаза злые, из-за пазухи торчит бутылка.

Я едва успел подумать, что ничего хорошего сейчас не будет, как он уже заорал на весь двор:

– Вот, значит, как! Решил, Вилен, под шумок девку себе заграбастать?! А ну отдавай, не твоя она!

Народ затих, как по команде. Кто-то из ребятишек тихонько шмыгнул под стол. Дульсинея охнула и за сердце схватилась.

Пальцы Нины под моей ладонью дрогнули, она едва заметно ко мне двинулась. Боится?

От мысли этой перед глазами эхо красной пелены возникло. Как в тот раз, когда я ему едва голову не снес… Тут же память картину подкинула услужливо – лицо Нины все в крови, а за ней с дикой улыбкой Якуб идет.

– Шел бы ты отсюда, пока не погнали, – рыкнул я. Но дальше зубы сжал, нельзя из себя выходить.

– Пока не погнали?! – нагло вопросил он, подступил ближе, – что-то когда я твою жопу на поле прикрывал, ты меня гнать не торопился!

Глаза, и без того узкие, вовсе в две свирепые щелочки сощурились. Зато ноздри раздул, точно бык. Покраснел, что аж шея бордовая.

– Я ведь говорил, что моя она, – рычит, еще ближе подходит.

– Говорить ты, что хочешь можешь, – вдруг подала голос сама Нина. Грозный такой, сердитый. Я ее руку в своей покрепче сжал, подбадривая. Да, с такой хоть в миру, хоть на войне… – А с тобой я никогда не буду. Я теперь Вилену жена.

Я глянул на нее с легкой улыбкой. Вот она, настоящая. Не побоится страхам собственным в лицо глянуть.

Я с трудом заставлял себя сидеть на месте. Понимал, что если с места сорвусь, не успокоюсь, пока из этого ублюдка всю дурь не выбью.

На благо Роло с Мротом поднялись со своих мест, за ними и другие мужики.

– Шел бы ты, – шикнул на него Мрот. Но Якуб, будь не ладен, похоже только этого и ждал.

Он резко к столу шагнул, бутылку об край его саданул. Брызнуло осколками, женщины заторопились подальше убраться.

– Гоните? Со свадьбы моей бабы? – а сам щербатой розочкой вперед тянется угрожающе.

Пальцы Нины дрогнули в моей руке снова.

В этот момент что-то и оборвалось. Ну уж не позволю я тебе этот день испортить.

Я медленно поднялся…

– Вилен, – Нина попыталась меня обратно потянуть, но я на нее смотреть не стал. Не хочу, чтоб глаза мои в этот миг видела.

– Что ты его зовешь? – не унимался Якуб. – Под юбку прятать будешь? Так туда и я могу пристроиться!

Хохотнул еще так мерзко.

Я из-за стола вышел, шагнул к нему навстречу, глядя прямо в глаза – и увидел в них не брата по оружию, а чужака, который посягнул на МОЕ. Мой дом. Мою праздник. Мою жену.

– Последний раз тебе говорю, Якуб. Ты ведь меня знаешь. Должен помнить. – прошипел я, чувствуя, как кулаки сжимаются до боли. – Я сомневаться не стану.

И я даже на миг поверил, что он отступит. На лице его на миг ярость хмурым взором сменилась.

Но миг тот не долог был.

Он замахнулся бутылкой, и вот тут я выдохнул, позволяя ярости наружу выйти. Я перехватил его руку, сжал так, что хрустнуло, и резко дернул на себя. Якуб попытался ударить свободной рукой – я встретил кулак раскрытой ладонью. В глазах у него полыхнул страх, но и злость осталась.

– Отпусти! – рявкнул он, – или я тебе башку сверну!

– Попробуй! – зарычал я.

Мы сцепились так, что только искры летели. Якуб попытался уйти в сторону, но я не дал. Чуть не зарядил ему кулаком в лицо, но кто-то – кажется, Роло и Мрот – вцепились мне в плечи, оттащили назад, едва не повалив. Якуба тоже прочь потянули, но тот принялся бутылкой своей разбитой размахивать. Тогда его прочь швырнули.

Только и на этом он не успокоился, кинулся на меня.

Мужики меня отпустили мигом, и я тут же снова за запястье его ухватил. Да крутанул так, что заорал Якуб. Бутылку из руки вмиг ослабевшей выпустил. Я ее ногой в сторону пнул.

Запястье его было безбожно сломано.

А в довершение я ему в харю так зарядил, что похоже едва подживший нос у него второй раз хрустнул.

– Если еще раз сюда сунешься, – прямо ему в лицо кровью залитое заявил, – клянусь, живым не уйдешь!

Меня трясло, как мог старался руки держать и алую пелену ярости перед глазами разгонять. Она-то упорно шептала ей поддаться. Уничтожить этого ублюдка до основания.

Якуб уже не сопротивлялся, сопел только зло и руку к груди жал.

Роло меня снова по плечу похлопал.

– Думаю, он понял, Вилен, – спокойно проговорил тот.

В этот момент во двор ворвались двое стражников – мальцы привели их быстрее, чем Якуб успел опомниться.

– Так-так, Якуб. Ты снова дебош устроил? Господин ле Гард, поздравляем со свадебкой, – заговорил один из стражей. Я не помнил его имени, но в лицо знал.

– Вот этот буянит, – тут же отозвался Малик, – людей пугает, гостей!

– На выход! – коротко бросил второй стражник, и вместе с товарищем они быстро заломили Якубу руки. Тот взвыл.

– Эка-ж ты в этот раз свалился неудачно. И руку, сломал, кажись, и лицо расшиб… – запричитали стражники.

Я был благодарен им, что меня в управление не потащили следом… А ведь могли. Надобно будет им Нининых пирогов передать с оказией.

Ярость отступала. Я изгонял ее из разума, заставлял себя дышать ровно.

– Ну вот, рубашку хорошую испортили… – Нина подошла ко мне. Ее голос стер последние крохи злости.

Она держалась храбро, но я видел в глубине ее глаз тот женских страх… На войне чего только не приходится повидать, особенно когда приходишь в разоренные деревни. Этот взгляд я из тысячи узнаю во всех его оттенках.

– Все хорошо, – выдавил я, – никто тебя больше не тронет.

Сам не знаю, кому больше говорил это. Себе или ей.

– Знаю, – едва слышно ответила она. И обняла.