Сезон помидоров, или Пари на урожай (СИ) - Васина Илана

— Извинения приняты.

Мой сухой, официальный тон призван дать ей понять, что одного «прости» маловато, чтобы забыть все сказанные гадости! И, судя по следующей фразе, Эфимия превосходно это считала.

— Понимаю. Вам должно быть сложно довериться, но я знаю милорда, потому что служу ему много лет. Поэтому могу где-то что-то вам подсказать. По-женски. Вы ведь недолго знакомы…

Замолкает, внимательно отслеживая мою реакцию.

Тут и напрягаться не надо, чтобы понять: это попытка зацепить. Заставить почувствовать себя уязвимой и зависимой от её совета. Дешёвая манипуляция. Жёсткий напор не сработал — и она решила включить «доброго полицейского». Втереться в доверие.

Мысленно закатываю глаза.

Вот что за человек!

Манипуляторша ей второе имя.

Складываю руки на груди и с тяжёлым вздохом отворачиваюсь к окну, демонстрируя скуку. И опять, в который раз, Эфимия отлично считывает язык жестов.

— Я желаю счастья милорду. И раз милорд выбрал вас, — поспешно продолжает она, — постараюсь и вам быть полезной, чтобы со временем компенсировать своё прошлое поведение. Вы позволите вам помогать?

Ох, сколько искренности и тепла звучит в её голосе! А на лице — такая тревога, словно от моего решения зависит её судьба. На мгновение хочется ей поверить. Улыбнуться, успокоить.

Ну не может же человек быть настолько прогнившим, чтобы врать столь умело?

Но через секунду напоминаю себе.

Может, наивная ты душа!

Ещё как может.

— Вы поспешили с выводами. Милорд меня не выбирал, — говорю, осторожно возвращая тяжёлый канделябр на стол. — На самом деле он просто добрейшей души человек, который помогает незадачливой соседке.

Беззаботной развожу руками. Пытаюсь всем видом показать, что её догадки не соответствуют истине.

— Я поняла, госпожа, — с печальным вздохом склоняет голову, будто признавая поражение. — Понадобится время, чтобы доказать преданность. Но если вы всё-таки позволите быть полезной, я сочту за честь.

— А знаете что… — в голову приходит дельная мысль. — Вообще-то вы и правда можете восполнить пробелы в моих знаниях.

Экономка аж вся подбирается, на лице вспыхивает радость. В глазах мелькает выражение, очень напоминающее азарт. Я, конечно, не собираюсь безоговорочно доверять её ответам. Скорее, это будет проверка.

— Да, госпожа! Скажите, что вас интересует.

Снова принимаю скучающий вид, старательно придавая небрежность своему голосу:

— Я проснулась раздетой до сорочки. Не подскажете, кто меня раздел?

Глава 51

— Это была Милена, госпожа, — охотно объясняет Эфимия. — Вас раздела одна из горничных. И она же постирала ваши вещи. Девушка очень чистоплотная и уважительная. Не извольте беспокоиться. Вас касались чистые руки.

Ого.

Хотелось узнать, не граф ли меня раздевал.

Узнала. Ну а бонусом выяснила, что, оказывается, я брезгливая.

— Эта спальня… — обвожу рукой помещение. — Гостевая?

Сомневаюсь, конечно, что гостевая. Слишком особенное здесь оформление, подогнанное под чей-то замысловатый вкус.

Кофейные шторы мягко приглушают свет. От кресла идёт тёплый запах свежедублёной кожи, а в стенной нише едва ощутимо тлеет сандал. Кровать стоит на тонком каменном подиуме и кажется, будто парит. Рифлёное стекло в дверцах шкафа, светлый дуб паркета, тонкие линии фурнитуры — всё это придаёт помещению налёт практичной дороговизны.

— Нет, госпожа. Это хозяйская спальня.

И замолкает, будто нарочно дразнит.

Она так хорошо до сих пор читала между строк. Наверняка, поняла — о чём я хочу узнать, но, видимо, предпочитает, чтобы я словами спросила.

Ладно.

Словами — так словами.

— Если я заняла спальню милорда, то где спал он сам?

— Милорд ночевал на софе в кабинете.

— Поняла. Благодарю, — и после секундной паузы: — Больше я вас не задерживаю.

В глазах экономки мелькает тревога, а через долю секунды словно плотная завеса опускается на лицо, скрывая мысли. Пока надеваю туфли, она выходит, почтительно склонив голову.

Я снова задумчиво разглядываю обстановку, пытаясь решить, что делать. У меня есть вопросики и к лорду, и к экономке. Но готова ли я к разговорам? Едва ли.

Хочется удрать отсюда поскорее. Я бы с радостью избежала совместного завтрака с лордом. Помидоры надо с утра высадить в грядки — чем не повод, чтобы уйти по-английски?

Но… бежать от проблем — не лучший выход. Правильнее будет поговорить с герцогом и обсудить, что между нами произошло.

Что же. Значит, завтраку — быть!

Меня встречают за накрытым столом настолько чинно-мирно, будто никто не похищал никого из дома и не притаскивал в собственную спальню почивать.

Регальдис говорит о вертрене, спрятанном на моём участке. О гаснущем магическом источнике. О лопухах, которые оказались не просто лопухами, а рыцарями-защитниками.

Новости оглушают грандиозностью и заставляют молча взяться за еду. Требуется время, чтобы их переварить.

К тому же на сытый желудок и думается веселее, и сбежать будет удобнее, если разговор станет невыносим.

Когда в животе разливается приятное, сытое тепло, беру нить беседы в свои руки. И сразу хватаю быка за рога.

— Спасибо за прекрасные новости, милорд. Но… на каком основании вы меня усыпили и похитили?!

Ну вот. Хотела говорить спокойно и невозмутимо, а голос всё-таки дрогнул от обиды.

Герцог пожимает плечами:

— Ради твоей безопасности.

— Вы похитили меня из моего дома ради безопасности?! — распахиваю глаза.

Выразительно развожу руками. Он меня совсем за дуру держит?!

— Именно, — подтверждает лорд. — Ради безопасности. Ну и, конечно, удобства ради, — добавляет он, небрежно отправляя в рот наколотый на вилку кусок яичницы. — Когда ты под боком, тебя проще уберечь.

— Я… Вы… — от возмущения с минуту лишь рот открываю, как рыба.

Когда, изрядно поплутав, ко мне возвращается дар речи, больше не сдерживаюсь. Хлопаю ладошкой по столу и заявляю голосом, вибрирующим от негодования:

— Не смейте меня больше усыплять! И похищать! Слышите? Больше никогда в жизни! Если ещё раз… хоть раз усыпите… я… я за себя не ручаюсь!

После слов наступает тишина. Густая. Вязкая.

Почему-то становится не по себе под тяжёлым взглядом лорда. Будто свинцовое покрывало опускается на мои плечи. Лорд кивает кому-то за моей спиной, напоминая, что мы не одни. У двери стоит слуга, который в начале завтрака он активно прислуживал, подносил блюда и подливал напитки. А в последнюю четверть часа его не было видно, и я про него забыла.

Отреагировав на кивок господина, мужчина уходит, тихо прикрыв дверь.

Теперь ситуация начинает играть несколькими другими красками. Повысить на герцога голос при слугах было не очень умно. Грудь пронзает смутное беспокойство. Где-то я слышала, что мужчины такого не терпят. Особенно высокого калибра.

Но ведь основание разозлиться у меня было. И до сих пор есть. Потому что нельзя поступать с людьми так, как он. Даже если эти люди — сирота без гроша в кармане, их нельзя похищать из собственного дома! Он хоть понимает, что сотворил? Пытливо вглядываюсь в лицо герцога. Стараюсь найти хоть какие-то признаки раскаяния.

Вот только не замечаю ни малейшего угрызения совести.

Наоборот.

Черты лица словно за секунду заострились. На лицо легла тень, а в глазах сверкнули мрачные огоньки.

Меня захлёстывает тревога. Оборачиваюсь к двери, тоскливо размышляя, не пора ли мне прикинуться овечкой и проблеять о своих несчастных помидорах. Но не успеваю даже рта открыть.

— Всю ночь мечтал о тебе, — глухо выдыхает Регальдис, цепко удерживая взгляд — своим. — Сто раз подходил к спальне. Вслушивался в твоё дыхание. Ловил каждый шорох. Хотелось плюнуть на всё и ворваться к тебе, разбудить и поставить перед фактом. Ты моя. И я тебя не отпущу. Однако я этого не сделал в знак уважения к тебе и к своим предкам. Не годится потомственному Регальдису скатываться до повадок пьяного матроса. И что в итоге?!