Ключ Руна (СИ) - Изотов Александр

— Да какие вещи, ваше сиятельство⁈ — запричитал Захар, которого дружинники всё же отпустили, — Всё сгорело, всё! Куртка замшевая, рубашка заграничная, брюки вельветовые, визитка! Две штуки… Всё!

Как раз подошёл ещё один городовой, докладываться хмурому барону о той самой гостинице. Барон стоял поодаль, что-то обсуждая с Копаней Тяженичем, но нам был прекрасно слышен отчёт городового.

Пара жильцов спаслись, выпрыгнув из окон, но несколько гостей города, вместе с самим хозяином Древнёвым, погибли. Этот самый эльф Древнёв, кстати, оказался убит до пожара, и орудие убийства городовой как раз показывал. Тонкий стилет, с видимыми только мне на нём голубыми рунами.

Я помнил того зеленокожего блондина, который покушался на меня. Экий расточительный убийца… Тут одно из двух — либо у него этих заточек с собой ведро, либо он действовал впопыхах.

И всё же я испытал облегчение, увидев стилет. Потому что все подозрения барона на Дениса и Лукьяна сразу же снимались — теперь потасовка с дружинниками и заточение в порубе было для них железным алиби. И даже неприязнь барона тут была бессильна.

Вологжане, кстати, снова подтвердили, что стилет заряжен человеческой волшбой.

— Не обычный это пожар, ваше сиятельство, — с волнением прошептал мне Захар, встав рядом, — Чёрная волшба там была!

— Листик наш как? — спросил я, и слуга, к счастью, с улыбкой кивнул, мол. Всё в порядке.

Воевода хмурился, улавливая доклад городового, но свистящий шёпот Захара он тоже расслышал. Потому что повернулся и негромко спросил:

— А ты, отец, брешешь или вправду чего видел? С чего взял, что чёрная?

Захар сразу ссутулился от внимания воеводы.

— Дык приходилось наблюдать как-то, милость-батюшка, — пролепетал он.

Воевода прищурился, явно давая понять, что ему такие аргументы до одного места. И я положил руку на плечо слуге, кивнув:

— Захар Иваныч, расскажи-ка воеводе, что видел.

Рассказ Захара оказался небольшим.

Он как раз был у колёсника, где всячески пытался уговорить мастера подсобить с возвращением нашей кареты с горы Качканар. Тот обещал соорудить такую тележку, чтобы поставить на неё переднюю перебитую ось, и тогда…

На этом месте воевода недобро хмыкнул, и мой слуга смекнул, что Платона Игнатьевича совсем не интересуют инженерные подробности.

В общем, в разгар беседы в мастерскую колёсника забежал перепуганный сосед, и сбивчиво сообщил, что какие-то эльфы-греки превратились в монстров, убили всех на площади, схватили княжну и убежали с ней на гору Качканар, на её Полуденный Рог. Войско гномов прикрывает их побег, у реки уже полегла вся дружина, и вот-вот враги ворвутся в город.

От таких новостей Захар сразу же выскочил наружу и, в отличие от других, побежал в сторону главной площади. За мной, естественно, за его любимым и дражайшим хозяином.

Вот только дорога его пролегала мимо нашей гостиницы, а она как раз занялась огнём. Словно взорвалась — пламя полыхнуло сразу из всех окон, не оставив почти никому внутри шанса.

— Недобрый там огонь полыхнул, — вздохнул слуга, — Красный цвет был. Так горит орочья ярь, уж я-то знаю, ваше благородие, мил-батюшка воевода, как она вместе с телом выгорает, — и многозначительно замолчал.

— Мне из тебя каждое слово вытягивать, отец⁈

Захар встрепенулся и продолжил.

Завидев огонь, охвативший гостиницу сразу во всех окнах, и услышав ржание лошадей с заднего двора, Захар первым делом побежал вытаскивать Листика. Потом, выгнав перепуганных лощадей, он принялся помогать другим тушить пламя.

Сначала он, конечно, сунулся было в гостиницу: «Куртки-то замшевые, да рубашку заграничную, ваше сиятельство!» Но сам чуть не погорел, и его оттащили. Потом он принялся помогать другим заливать соседние дома, поливая из вёдер, чтобы они не погорели, ну и тушить пожар.

Гостиница, к сожалению, выгорела вся, крыша обвалилась, и жар там стоял такой, что никуда пока и не пролезешь. Поэтому Захар, наконец, вспомнил обо мне, любимом и дражайшем хозяине, да понёсся сюда, на рынок.

— Да что ты мне о пожаре-то? — спросил воевода, — Когда ярь-то полыхнула?

— Эээ, — Захар почесал затылок, — Ну, мне так показалось… Это ведь только когда пожар начался, а потом-то обычный огонь был. Дерево да краска.

— Вспоминай, отец! Всё говори, а коль не уверен, и врать не бойся.

— Ну, ежели так, мил-батюшка… Я в жизни-то и видел только раз, как живой орк… — тут он поперхнулся, — Видел, как красная ярь горит, но я ж сам ещё мал был.

До меня только-только дошло, что это означает. Что в гостинице самовоспламенился какой-то орк, причём сгорел именно его источник, с «красной ярью». Ну, наверное, потому у орков и красные руны, что их ярь красного цвета?

Эх, а я ведь даже ни одного постояльца не видел. Кто-бы это мог быть?

— Пламя это как бы… ваша милость… дверь выбило. Я буду врать сейчас, не сочтите за дерзость! Сначала голубое, потом фиолетовое… а там и… — тут Захар весь ссутулился, потому что рядом стоял барон Демиденко, который сверлил моего слугу таким взглядом, будто желал, чтобы тот со своими новостями тоже самовоспламенился, и прямо сейчас.

— Продолжай, — коротко бросил барон, и я понял, что его гневил не мой слуга, а сама эта ситуация. В одночасье мирный Качканар оказался набит монстрами, убийцами и чёрными колдунами, будто и нет тут никакой бароновой власти.

— А потом красным, ваша светлость, господин барон, а тут как вся гостиница-то полыхнёт! И народ из окон прыгать, — пролепетал бледный Захар, — Не велите казнить, ежели соврал, но как помню…

Барон только отмахнулся, и тут же притянул к себе орка-городового. Судя по эполетам на форме, тот был высокого звания.

— Егор, мне смута в городе не нужна! Новость такая — да, на рынке была чёрная волшба, но дружина злого колдуна убила, а Грецкий просто на смотре был. Все живы, здоровы… — он вздохнул, покосившись на воеводу, — Только трое хороших парней отдали свои жизни, защищая княжну. А гномы спускались, чтобы помочь нам против чёрной волшбы и спасти Качканар. Только так, понял?

— Будет сделано, ваша светлость!

— Все, кто другие слухи распускает — под мороком колдунов, так и скажите. Не поймут, можете розгами, но чтоб с умом, ты меня понял⁈ А то знаю я вас…

— Обижаете, господин барон.

— Самых непонятливых просто в поруб, посидят, успокоятся, ясно? Пригрози, что они ради мародёров глаза народу отводят.

— Всё равно ж недовольные будут, ваша светлость.

— А мне от их любви, что, порядка в городе прибавится? Они если правды ищут, пусть не языками чешут, а на Конжак идут ведьму ловить! — барон вспылил, но тут же успокоился, — Сегодня непонятливых в поруб, завтра уж разберёмся, ничего с ними там не случится.

При слове «ведьма» я глянул на Платона Игнатьевича, но его вечно хмурое лицо невозможно было прочитать.

— Понял, господин барон, будет сделано, — сказал городовой и, прихватив помощников и пару дружинников, удалился.

— Орчек это сгорел, полукровка, Иван Вячеславович, — проворчал воевода, и барон лишь хмуро кивнул, — Если сначала голубой цвет был, то деет он человеческой волшбой.

Демиденко как раз покрутил в пальцах стилет, оставленный городовым.

— Да понял я уже, и мне это не нравится, — он посмотрел на прикрытый труп купца, — Делишки у купца тёмные, говорят, были. Может, кто-то заметает следы?

Я уловил его мимолётный взгляд. Ну нет, сволочь, мою тётку ты не приплетёшь, пока я сам с ней не поговорю.

— А что там в кабаке трупы? Их чем убили? — спросил барон.

— Не было пока доклада, — тут воевода пожал плечами, — Сам проверю.

Он развернулся, двинувшись к выходу, и махнул нам с Захаром, а также Денису и Лукьяну:

— Вы все, за мной. И оружие возьмите.

Оружия у меня не было, но мне сунули в руку простой потрёпанный меч, у которого рукоять лоснилась полированной от тысяч прикосновений медью. Делать мне было нечего, и я направился вслед за воеводой. Хотел сам в дружину, теперь нечего и пенять на то, что моя свобода оказалась ограниченной.