Кровь вассалов (СИ) - Добрый Владислав

Мы выскочили на одну из бранкот, шедших в центре. Эти держались неплохо — то ли их мотивировал я тем, что постоянно ставил лагерь недалеко, то ли что-то ещё. Я подъехал и уже привычно хотел их похвалить за стойкость.

Отряд пехоты тянулся по тракту, как длинная, бесконечно несчастная змея. Копья, шлемы, железные элементы доспехов — всё обрело глубокий коричневый цвет от ржавчины. Вся одежда, оружие, лица — в воде и черных пятнах грязи. Телеги скрипели так, будто души выли на судьбу в самых глубинах ада.

Никто не пел. Даже местные балагуры, которые ещё вчера пытались высосать из себя шутки при моем появлении, теперь только фыркали, как недовольные коты, когда очередная волна грязи заливалась им на обмотки. Слуги и возницы тащились рядом с телегами, чтобы облегчить участь быков, при этом непрерывно на них же ругаясь. Только несколько големов с огромными корзинами за плечами молчали.

Еще вчера это был какой-никакой, а отряд. В который влили опыт моего построения регулярной пехоты, Великие Семьи и ярмарки тщеславия во время драк под стенами Караэна привили им понимание вертикали командования и необходимости совместных действий. С огромным трудом, как неопытный ткач, из множества человеческих жизней выткал я этот отряд как единое целое. А сейчас эта человеческую ткань выглядит, словно грязная тряпка, прибитая к стене несколькими гвоздями.

Один из лекарей оступился и с матом выронил сумку — из неё выпали пузырьки и тряпки, быстро ушедшие в жижу. Он долго смотрел на них, потом опустился на колени прямо в грязь. Никто не стал помогать.

— Они сломлены, — сказал я Андреану. Просто, чтобы что-то сказать. — Сломались за одну ночь.

Вместо него отозвался Гирен.

— Так и бывает. Человек как сухой прут. Некоторые гнутся, некоторые ломаются. Но всегда, неожиданно.

Ко мне подъехал в окружении пары арбалетчиков рыцарь лет сорока. Всё ещё крепкий, только без правой руки. Он командовал этой бранкотой от самого Караэна. Профессия офицера пехоты не была престижна. Да и платили плохо. Не знаю, на какие ухищрения шли союзники, чтобы принудить благородных сеньоров нести ответственность за быдло. Я вообще не планировал назначать рыцарей в бранкоты. Вот только люди не хотели, чтобы ими командовали неблагородные. Фактически, же рыцари-командоры бранкот исполняли скорее роль знамени, редко вообще вникания в проблемы своих войск. Управление полностью ложилось на десятников и полудесятников. Правда, такие рыцари со своими копьями оказались неожиданно полезны в роли разведки и фуражиров. Достаточно было найти поблизости несколько овец или большой хутор с амбарами для ночевки, и пехота уже была готова умереть за своего «сеньора котла». Но даже это не могло удержать рыцарей, они отчаянно стремились вернуться к своим. Видимо, слишком уж ощутимы были статусные потери. Не исключено, что командование пехотой было неким наказанием внутри военного сословия. К счастью, все эти интриги проходили мимо меня, я лишь видел, что за то время, пока бранкоты шли от Караэна, у них почти у всех несколько раз менялись командиры. Это было даже хорошо. Даже не терпелось, чтобы пехота побывала уже в бою. Тем быстрее я смогу ударить мечом по плечу одного из десятников, превратив его в рыцаря. И получу не только всем обязанного мне изгоя-выскочку для благородных всадников, но и сотню-другую пехотинцев с боевым опытом.

Поэтому я с интересом осмотрел однорукого рыцаря, который не торопился найти способ избавиться от похорненькой должности. Цепкий, спокойный, взгляд. Умный и жесткий человек. Подозреваю, старик просто решил: с двумя сотнями рук он, если не добудет больше славы, то хотя бы унесёт больше.

— Нашли место, где встать? — спросил я однорукого.

Он был откуда-то с самого юга Регентства. Поэтому ответил привычной для них формой «доклада»: долго и не по делу. Сначала перечислил все то, за что меня любят все вокруг, потом за что любит именно он, разве что постеснялся признаться, что хочет от меня детей. Потом благодарил за всё вместе и за всё по отдельности. На этот раз он не поблагодарил меня за еду — что подтверждало мои опасения о перебоях с поставками. И только после этого ответил на вопрос:

— Впереди есть городок. Там сходятся три дороги, роща, много домов. Я сам ездил смотреть ещё вчера. Должны дойти к полудню. Хотелось бы, чтобы там не было наших благородных сеньоров, но надежды так же мало, как сохранить задницу сухой.

Я тяжело вздохнул. Всадники быстро перенимали у пехоты её грубость — культурное взаимопроникновение.

Рядом прошёл десятник — хмурый мужик с седыми висками и копьём на плече. Каждые несколько шагов он оборачивался, проверяя строй, и снова ковылял вперёд. Стеганый шлем с деревянными вставками сидел на нём, как кастрюля; из-под него прямо по лицу текли две тонкие струйки воды.

— Эй, — сказал кто-то из строя, — может, хоть дождь перестанет к вечеру?

— Перестанет, — мрачно ответил десятник, — тогда, когда велено будет.

Люди засмеялись — тем самым смехом, когда смеяться нужно, потому что иначе придётся плакать.

— Если не случится ничего непредвиденного, я нагоню вас к обеду, — пообещал я однорукому.

Больше я ничего не обещал, но он сдержанно кивнул, а потом искренне улыбнулся. Он умел слушать не то, что говорят, а что недоговаривают. На юге и в Таэне лучше всех играют в эти игры. Я пообещал ему прибыть лично и заставить благородных сеньоров оставить хоть что-то для пехоты. Дома, скот, что-то еще, что местное население не успело или не смогло увезти. Не говоря уже о том, чтобы попробовать уговорить горожан пустить моих измученных людей внутрь.

Проблема с лошадьми в том, что это не мотоцикл. В этом и её преимущество. Она может восстановиться, но возни с лошадками много. Поэтому и держали конюхов. По моим ощущениям, при напряженной «работе», например при погоне или хитром кружении во время «охочей схватки» с врагами, даже самая выносливая лошадь могла выдержать пару часов. Правда, если дать ей отдохнуть, в идеале расседлав, и накормить, то сильно позже еще пару часов она выдавала. При относительно спокойной езде лошадей хватала на дольше, но опять же, лошади не волк. Она не могла на ходу поесть и скакать дальше. Ей приходилось давать время на еду и отдых. Это прекрасно вписывалось в неторопливый ритм жизни местного магосредневековья. И только сейчас я ломал традиции. Собственно, поэтому со мной по «карте» носились только рыцари и оруженосцы из моей свиты. С одной стороны благодаря моему спонсорству у них были хорошие, выносливые лошади. Которых, они, впрочем, не стеснялись периодически менять. А с другой, большинство вассалов довольно быстро отсеялись, не имея таких выносливых или запасных лошадей. Все же, делать по 30–40 километров в день по грязи это было много. Приходилосьхитро планировать. Вот и сейчас, я рассчитывал пройти около десяти километров назад. Там должна была идти бранкота Леонхарта. Я хотел встретить его лично. Там я дам отдых лошадям, введу его в курс дел и отдам несколько приказов. И, через пару часов вернусь обратно. За это время бранкота однорукого вряд ли пройдет больше десяти-пятнадцати километров.

Я ошибся. Бранкота Леонхарта обнаружилась уже через полчаса, буквально за соседним холмом. Повезло, что тут не так много дорог, а не разбитых еще меньше, и только поэтому мы не разминулись. Слишком уж быстро он двигался, в два раза быстрее чем остальные бранкоты. Дождь всё ещё нудно моросил, превращая землю в вязкую серую жижу, но настроение заметно изменилось. Там, где наскоро сколоченные в отряды батраки брели с трудом, будто по колено в грязи, отряд Леонхарта шёл, будто по булыжной мостовой.

Бранкота двигались образцово — в меру растянуто, но ровно, словно кто-то отмерил расстояние между десятками. Облегченные телеги, запряженные конями, неслыханная роскошь. И таких много! Кони ухоженные, покрытые серыми накидками с простроченными рунами защиты от холода. Люди — многие в одинаковых красно-черных плащах, с застёжками в виде змеиных голов. Даже под дождём видна рука мастера: ткань не линяла, вода скатывалась с неё каплями, не успевая промочить подклад.