Повелительница пустыни (СИ) - Рош Ярина

— Скажи мне, Алаиса, что ты не причастна к гибели принца? А то….

— А иначе что? Арестуешь? Выдашь своим союзникам? Или убьёшь здесь же, на месте?

— Алаиса, не шути! Не лги мне! — Голос его дрогнул, в нём прорвалось глухое рычание сдерживаемой ярости.

Комнату наполнил ледяной холод, словно дыхание холодной вьюги. Ноздри его раздувались, а в глазах плескалась неприкрытая злость.

Вот она, вторая сторона моего любимого: властная, не терпящая возражений, жестокая в своей непреклонности.

Я выдержала его взгляд, не дрогнув. Какой ответ он ждал на этот сложный вопрос? Солгать? Или сказать правду?

Отречься от своей причастности к гибели принца? Но тогда нашу жизнь отравит моя ложь, а его недоверие и подозрение. Если я солгу сейчас, этот вопрос все равно рано или поздно встанет между нами, как непроходимая стена.

Семья должна строиться на доверии и честности, иначе это лишь жалкое подобие. Тяжёлое предчувствие сдавило горло ледяной хваткой.

— Я отомстила! — хрипло вырвалось из меня. — Отомстила за обесчещенную сестру, за смерть родных.

— Ты?!

Он вцепился в мои плечи, яростно тряхнул.

— Ты понимаешь, что натворила? Ты убила принца! Ты подставила меня! — прорычал он сквозь зубы.

— Я ОТОМСТИЛА ЗА СВОЮ СЕМЬЮ! — с трудом выдохнула я, словно выплёвывая каждое слово.

— Ты не имела права касаться его! Он принц, а ты, шантар, без роду, без племени. Это я обласкал тебя своим вниманием, удостоил чести делить со мной ложе, пока ты не подаришь мне наследника.

— А потом…? — глухо прошептала я.

— Потом… Потом я не знаю, что будет после твоего признания.

Он вскинул голову, окинул меня холодным взглядом и отрезал:

— Я подумаю, что теперь делать. Оставайся дома и не смей исчезать.

Когда он ушел, комок боли, терзавший грудь, вырвался наружу криком, потонувшим в тишине дома. Нестерпимая боль жгла душу словами, словно клеймом. Где мой нежный Мигир? Его ласковые объятия, нежные слова, его любовь… Всё исчезло, развеялось как дым.

— Ты даже после смерти нанёс мне удар, — прошептала я, бессильно прислоняясь к холодной стене.

В голове бушевал хаос. В первое мгновение отчаянно захотелось броситься к нему, обнять и рассказать всё в мельчайших деталях, но его слова «без роду, без племени» вернули в жестокую реальность.

Несмотря на его любовь, он оставался дитём своего окружения. Он будущий Повелитель, и сейчас мое признание обрушился сокрушительным ударом.

Его устои, его мировоззрение, выкованные в горниле долга и традиций, дрогнули и пошатнулись. Преодолеть эту пропасть казалось немыслимым.

И тогда, в этот миг озарения, я осознала всю тщетность своих надежд. Любовь, как бы сильна она ни была, она не всесильна. Она не может перекроить мир, переписать законы, вытравить из души вековые убеждения.

Он рожденный править, не сможет отринуть свою судьбу, свои обязательства перед предками и потомками ради мимолетного счастья со мной, "без роду, без племени".

Боль пронзила меня, словно осколок разбитого зеркала. Я увидела в нем не просто любимого мужчину, а будущего правителя, обремененного долгом и традициями, запертого в золотой клетке своего положения.

Он не свободен выбирать, не свободен любить, не свободен быть самим собой. Его любовь ко мне — это лишь временная слабость, минутная отдушина перед лицом грядущих испытаний.

Я все еще сидела на кухонном полу, захлёбываясь в горьких слезах, раздавленная очередным предательством, когда дверь распахнулась, и на пороге возникли джемат.

Старший из них скользнул по мне презрительным взглядом и ухмыльнулся каким-то своим мыслям.

Медленно поднявшись, я оперлась на столешницу, где зловеще поблескивали лезвия ножей. Незваные гости были крайне некстати. Неужели Мигир уже все решил? Неужели меня сейчас схватят, как бессловесную скотину и отправят в чужую страну в качестве дара, как символ доброй воли? Неужели он думает, что я, словно овца, покорно пойду на заклание?

Я ощущала, как похотливые взгляды ползают по моему телу, словно мерзкие слизни, оставляя за собой липкий след отвращения. И немудрено: на мне была лишь тончайшая ночная сорочка, почти прозрачная, едва скрывающая дрожащие контуры моей фигуры.

Старший из них бесстыдно окинул меня взглядом и оскалился:

— На такое тело всегда найдется покупатель. Ты станешь жемчужиной любого борделя. Взять её!

Больше ждать я не собиралась. Кто их сюда прислал и по чьей воле, разберусь потом. А пока, мальчики, попробуйте-ка взять шантара.

Серех Об’Рек был садразам Повелителя, отвечавший за безопасность владыки и его сыновей.

Он получил приказ продать в бордель эту строптивую игрушку его сына, возомнившую себя его женой. Та, что дурманила разум Мигиря, заставляя его предпочитать дворец чужому дому, и не желавшая стать всего лишь одной из наложниц.

Все это невыносимо раздражало Повелителя, и он решил сам устранить источник раздражения, полагая, что его сын ослеплен каким-то наваждением и не способен здраво рассуждать.

Принц не будет искать уже употребленную чужими мужчинами свою возлюбленную по всему миру.

Погорюет и успокоится. Только Повелитель не знал, на кого поднимает руку.

Резким движением я схватила ближайший нож, и его сталь холодно блеснула в лучах света. В глазах застыла решимость, перемешанная с отчаянием.

Мои пальцы крепко сжали рукоять, и я почувствовала, как знакомая уверенность растекается по венам. Я не позволю им сломить меня. Не сегодня.

Первый нападавший, уверенный в легкой победе, бросился вперед. Я уклонилась от его неуклюжей атаки и, развернувшись, полоснула ножом по руке.

Кровь брызнула, окрашивая пол в алый цвет, а его вопль боли эхом разнесся по кухне. Остальные замерли на мгновение, застигнутые врасплох моей внезапной агрессией.

Я не дала им времени на передышку. С диким криком, полным ярости, бросилась в атаку. Нож в моей руке стал продолжением самой меня, смертоносным инструментом защиты. Каждый удар, каждый выпад был пропитан ненавистью к тем, кто посмел посягнуть на мою свободу, на мою честь.

Я танцевала между ними, словно дикая кошка, уклоняясь от ударов, нанося свои: точные и безжалостные.

Кухня превратилась в поле битвы, залитое кровью и наполненное криками боли. Но я не чувствовала ни страха, ни жалости. Лишь холодную, всепоглощающую ярость, которая давала мне силы сражаться. Я буду защищаться до последнего вздоха, до последней капли крови. Я не позволю им взять меня живой.

Серех Об’Рек не ожидал такой дерзости от хрупкой женщины, оказавшейся мастером клинка. Это неожиданное открытие лишь укрепила его в правоте решения Повелителя.

С такими навыками она настоящая угроза трону. И её слова, прозвучавшие змеиным шипением за спиной, которую он не мог повернуть из-за ледяного прикосновения стали у горла, стали последним гвоздем:

— Передай Повелителю, что он горько пожалеет о содеянном. Я помню обиды. И однажды я сотру его царство в пыль, — прошипела она, обжигая его ухо своим ядовитым дыханием.

— Проваливай.

Я отступила в тень и, не отрываясь, следила, как он уходит. Едва за ним захлопнулась дверь, я, словно скинув с себя оцепенение, торопливо облачилась в одежду шантар и, крадучись покинула дом, где еще недавно мой возлюбленный принц дарил мне жаркие ночи полные любви.

Остановившись в тенистом переулке, я направила во дворец свою маленькую змейку, которая стала моими глаза и ушами в мире теней. Ей предстояло выведать все тайны, что клубились сейчас в его покоях.

Серех Об’Рек не ожидал от этой девушки столь яростного отпора. Он был ошеломлен ее виртуозным владением простым ножом.

Почти бегством покидая ее дом, он ощущал, как злоба сдавливает его горло. Как же так, ему, садразу Повелителя, приходится пресмыкаться перед какой-то девкой! Но еще сильнее был внутренний трепет, вызванный ее словами.

Поначалу это могло показаться лишь предостережением, но чем дольше он прокручивал в голове ее фразы, тем явственнее ощущал в них ледяное дыхание угрозы.