Проклятый Лекарь. Том 7 (СИ) - Молотов Виктор

— Каталку! — крикнул ординатор. — Быстро!

Прикатили каталку. Переложили мужчину. Он стонал, но уже тише. Видимо, понял, что ему помогают.

— Доктор, я выживу? — спросил он, хватая меня за рукав.

— Выживете. Хирурги проткнут иглой сердечную сумку, откачают жидкость, и сердце снова заработает нормально. Рутинная процедура.

— Спасибо… спасибо…

Его умчали. Я знал, что успеют — хирурги в «Белом Покрове» отличные. Особенно кардиохирург Щелчков. У него золотые руки.

— Костик! Записывай! Палата двенадцать, койка один, мужчина примерно сорок пять лет, имя выяснить! Тампонада сердца! Экстренная пункция перикарда! После операции — противовоспалительные препараты, мочегонные, наблюдение в реанимации сутки!

— Есть! Записал!

Прилив Живы — еще семь процентов. Родственники мужчины — жена и взрослый сын — чуть не задушили меня в объятиях, когда узнали, что его спасли. Они пришли сразу после происшествия.

— Дальше! Время не ждет! — скомандовал я.

Следующие полтора часа пролетели как один миг.

Мы носились по отделению, как угорелые. Точнее, как спасатели на пожаре. Кирилл указывал на проблемные палаты, я ставил диагнозы, Костик записывал, медсестры выполняли назначения.

Спасли мужчину с анафилактическим шоком — аллергия на антибиотик, который ему кололи по ошибке. Адреналин внутримышечно, преднизолон внутривенно — и он задышал. Плюс четыре процента Живы.

Вытащили женщину из диабетической комы — наоборот, слишком высокий сахар. Инсулин, регидратация, коррекция электролитов. Плюс шесть процентов.

Поймали начинающийся отек Квинке у подростка — внезапная аллергия на орехи в принесенной еде. Антигистаминные, кортикостероиды. Плюс три процента.

Но самой сложной оказалась реанимационная палата. Кирилл остановился у входа. Побледнел, схватился за косяк двери:

— Там… там энергия бешеная. Пульсирует как… как разъяренное сердце. Но она злая. Агрессивная. Темная. Как будто что-то пожирает человека изнутри.

— Идем, — скомандовал я.

Вошли. Реанимация — четыре койки, отгороженные ширмами. На первой — молодая девушка.

Лет двадцать, не больше. Красивая — даже сейчас, без сознания, это было видно. Длинные темные волосы разметались по подушке. На ИВЛ — аппарате искусственной вентиляции легких. Трубка в горле, аппарат дышит за нее. Кожа желтоватая — не загар, а желтуха. Губы синие — цианоз.

Родители сидели рядом, держали ее за руки. Мать плакала беззвучно, слезы текли не переставая. Отец смотрел в одну точку остекленевшим взглядом.

— Что с ней? — спросил я дежурного врача.

Доктор Семенов — опытный реаниматолог, но сейчас выглядел растерянным:

— Не знаем! Поступила вчера вечером. Рвота, понос, спутанность сознания, потом — кома. Рудаков осмотрел, сказал — острая кишечная инфекция. Назначил антибиотики широкого спектра — цефтриаксон, метронидазол. Но ей становится только хуже! Печеночные ферменты зашкаливают, почки отказывают!

Я подошел к девушке. Активировал некромантическое зрение на максимум.

Жива была хаотичной, мечущейся, как пламя на ветру. В районе печени находилась настоящая черная дыра. Печень умирала. Почки тоже темнели — начинали отказывать.

Наклонился, принюхался. Нюхль тоже подошел, ткнулся костяным носом в койку, зафыркал.

Запах был едва уловимый, но характерный. Сладковатый, с металлическим привкусом. Как гнилые грибы.

О тьма. Это же…

— Это не инфекция, — сказал уверенно. — Это отравление грибами. Бледная поганка. Аматоксины — яды бледной поганки — разрушают печень и почки.

— Но она ничего такого не ела! — возразила мать. — Мы следим за ее питанием! Она на диете!

— Ела. Вспоминайте. Может, в ресторане? В гостях? Грибной соус? Жюльен? Грибной суп? Паштет?

Родители переглянулись. Отец внезапно хлопнул себя по лбу:

— Точно! Она же была на дне рождения подруги позавчера! Лена хвасталась, что сама собирала грибы в лесу! Подавала грибной паштет! Говорила, что это шампиньоны!

— Вот и ответ. Это были не шампиньоны. Аматоксины бледной поганки. Печень уже в стадии острого некроза — массовая гибель клеток. Почки тоже начинают отказывать. Классическая картина отравления.

— Она умрет? — прошептала мать.

— Нет, если я смогу помочь. Немедленно готовьте аппарат для гемодиализа! Нужно очистить кровь от токсинов! И ищите донорскую печень! Срочная трансплантация — пересадка! У нас есть двенадцать часов максимум!

— Но где взять печень так быстро⁈ — запаниковал Семенов. — Лист ожидания огромный! Совместимость нужно проверять!

— Это уже ваши проблемы! Звоните в другие клиники, в министерство здравоохранения, в институт трансплантологии! Хоть президенту звоните! Девушка умрет, если не найдете донора!

Семенов побежал звонить.

Родители смотрели на меня как на бога. Или как на последнюю надежду. Что, в общем, одно и то же.

— Вы… вы спасете ее? — прошептала мать.

— Сделаю всё возможное. Но нужна печень. Срочно. Или хотя бы часть печени — она способна регенерировать.

— Мы заплатим сколько угодно! — выпалил отец. — Миллион! Десять миллионов!

— Деньги тут не помогут. Нужен подходящий донор. Совместимый по группе крови, резус-фактору, HLA-антигенам.

Отец вдруг встал. Решительно, как будто принял важное решение:

— Я подойду? Я ее отец! Возьмите мою печень! Всю!

— Всю нельзя — вы умрете. Но часть — можно. Печень восстановится. И да, родственная печень — лучший вариант, меньше риск отторжения. Бегите сдавать кровь на совместимость! Быстро!

Они убежали как ошпаренные.

А я почувствовал мощный прилив Живы — восемь процентов разом. Надежда родителей, их готовность на всё ради дочери — это чистейшая жизненная энергия. Концентрированная любовь.

— Костик! — крикнул я. — Записывай! Реанимация, девушка двадцать лет, имя выяснить! Отравление бледной поганкой! Острая печеночно-почечная недостаточность! Срочный гемодиализ! Подготовка к трансплантации печени!

— Есть! Всё записал!

К концу второго часа мы осмотрели всех тяжелых пациентов. Спасли троих от неминуемой смерти — диабетичку, сердечника, отравленную. Предотвратили осложнения у десятка — вовремя поменяли антибиотики, скорректировали дозы, отменили неправильные назначения. Поставили правильные диагнозы всем семидесяти трем пациентам.

С чувством выполненного долга я вернулся в ординаторскую. Ноги гудели, спина ныла, голова раскалывалась. Но это была приятная усталость — усталость после хорошо выполненной работы.

На доске красовалась полная схема отделения. Каждая палата была отмечена. Каждый пациент учтен. Диагнозы, назначения, особые отметки — всё расписано.

Костик дописывал последние данные. Парень выглядел измотанным, но гордым:

— Святослав Игоревич, всё готово! База восстановлена! Ну, не электронная, но бумажная! Все данные есть!

— Молодец. Можешь собой гордиться. Сегодня ты спас несколько жизней. Косвенно, но спас.

— Спасибо… Я… никогда не забуду этот день.

Сомов и Бестужев ждали меня у окна. Переговаривались вполголоса, поглядывая на схему.

Их лица выражали смесь облегчения и благоговения. Как будто они увидели чудо. Хотя для них это и было чудом — человек без единого анализа поставил диагнозы семидесяти трем пациентам. И все оказались правильными.

— Невероятно, — выдохнул Сомов. — Вы сделали невозможное. За два часа восстановили работу всего отделения! Это выше человеческих возможностей!

— Без анализов, без историй болезни, без ничего… — добавил граф. — Как? Как вы это делаете?

— Профессиональное чутье, — пожал плечами я. — Плюс опыт. Плюс нестандартные методы диагностики. Когда работаешь с пациентами каждый день, начинаешь видеть болезнь по мелким признакам. Цвет кожи, запах, поза, дыхание — всё это подсказки.

На самом деле, некромантическое зрение творит чудеса. Вижу потоки Живы, вижу, где она блокирована, где течет неправильно, где иссякает.

Любая болезнь — это нарушение течения жизненной энергии. Рак — неконтролируемый рост. Инфекция — вторжение чужой энергии. Инфаркт — блокада канала. Но им об этом знать необязательно. Пусть думают, что я гений. Так даже лучше для репутации.