Книжная лавка фонарщика - Остин Софи

— Если ты считаешь, что следующие несколько недель мы будем сидеть сложа ручки в этой самой гостиной, то ты глубоко ошибаешься, — возмутилась мать. — Мы не признаем свое поражение так просто. Сколько семей до нас теряло свое состояние, но ведь эти семьи не канули в небытие.

— Какие-то из них, уверена, канули.

— Что ж, мы к их числу не примкнем. — Мать произнесла это с видом быка, бьющего копытом о землю: рога направлены вниз, глаза смотрят прямо. — Однако долги твоего отца — обстоятельство позорное, отмахнуться от этого не получится.

— Люди всегда называли нас выскочками, — сказала Эвелин. — Подозреваю, что, если бы Риккалл-холл принадлежал нашей семье еще хоть целую сотню лет, они бы все равно не забыли, что титул прадедушки Джорджа был передан ему не по наследству, а пожалован только за ту заслугу, что он был женат на одной из фавориток королевы Анны.

— Не только за ту заслугу, — резко возразила Сесилия. — Он обладал деловой хваткой, политическим чутьем.

— Я к тому, что нас никогда не будут воспринимать как равных, — ответила Эвелин. — Так что, возможно, просто настало время это принять.

Побледневшее от возмущения лицо матери свидетельствовало об обратном.

— Я не позволю другим указывать мне место, — отрезала она. — Мне наплевать, что барон — это низший дворянский титул. Мне наплевать, что при рождении у меня не было и его. Мне наплевать, что обо мне судачат на ужинах и балах. Я титулованная дворянка и останусь ей даже без гроша. Знает Господь, как тяжело мне далось мое положение, чтобы так просто его отдать.

Эвелин отвела взгляд. Возможно, в словах Бесси и был здравый смысл. Не всем всегда хочется слышать правду.

— Что же вы тогда предлагаете, мама? Притвориться, будто ничего не случилось? Или всем об этом объявить?

Мать наклонила голову вбок:

— Мы не должны об этом кричать, но и врать всем тоже нельзя. Слухи со временем расползутся, это неизбежно, но пока что, как я полагаю, нам нужно безукоризненно соблюдать правила этикета и не давать свету ни малейшего повода сомневаться, что мы всё еще настоящие дамы из высшего общества.

— Я не уверена, что они вообще когда-либо так считали, — буркнула Эвелин.

— Чепуха, — возразила Сесилия. — Для начала мы должны заручиться рекомендательными письмами [4]: нам нужно влиться здесь, в Йорке, в общество, и нет лучше способа это сделать — не говоря уже о том, что это единственно правильный способ.

Тетушка Клара вернулась, внося в гостиную поднос с чайником чая и изящными фарфоровыми чашечками.

— Единственно правильно было бы отыскать этого твоего подлеца-мужа, отвесить ему крепкую оплеуху и притащить обратно в Риккалл. Я знала, что ничего хорошего от него не стоит ждать, как только его увидела. И твоя мать, Этель, твоя бабушка, — она посмотрела на Эвелин, — тоже это знала. Она видела его насквозь, несмотря на все его богатство и обаяние.

Сесилия вздохнула:

— Я прекрасно знаю, что моя мама не любила Джона. Не стоит копаться в прошлом.

— Конечно не стоит. Оно ведь уже само себя раскопало, так что тебе придется встать и посмотреть ему в лицо. — Тетушка Клара подняла свои тонкие брови. — Я просто говорю тебе, что сказала бы твоя мать, будь она по-прежнему с нами: что она все это время была права.

И без того усталый голос Сесилии стал еще слабее и тише:

— Тетушка Клара, иногда добрее оставить свое мнение при себе.

— Чепуха, — с пренебрежением произнесла в ответ тетушка. — Мне семьдесят три года. Уж я-то заслужила право высказывать свое мнение вслух.

Сесилия посмотрела на дочь наставническим взглядом:

— Видишь? Смотри, в кого ты превратишься, если своим языком будешь ездить по этикету, как поезд по рельсам.

— Возвращаясь к теме рекомендаций, — как бы не замечая слов матери, сказала Эвелин, — неужели нам здесь правда некого попросить?

— Как же, очень даже есть. — Ее мать выпрямилась в кресле, наблюдая, как тетушка Клара наливает ей в чашку горячий чай. Он заваривался так долго, что приобрел насыщенный красновато-коричневый оттенок. — Летом здесь почти всегда бывает леди Вайолет. Ты поедешь в гостиницу клуба и спросишь, снимает ли она еще там комнаты. Если кто и знает в Йорке всех, кого нужно знать, то это она — или, по крайней мере, ее отец. Она сможет дать нам хорошие рекомендации.

Эвелин хотела было взять с блюдца свою чашку, но на полпути замерла.

— Вы хотите, чтобы я умоляла леди Вайолет написать нам рекомендательные письма? Вы в своем уме?

— В своем, — ответила ее мать. — Слегка в отчаянии, это возможно, но в своем уме.

— Я очень сомневаюсь, что она согласится нам помогать. Даже если я стану умолять.

— Что ж, придется тебе попытаться. — Мать сделала глоток из своей чашки. — Что бы она ни сказала, от этого будет зависеть реакция наших друзей.

— Настоящие друзья, как мне видится, должны оставаться на твоей стороне и в горе и в радости, — ответила Эвелин. — А если не остаются, значит, они тебе вовсе не друзья.

Именно поэтому она считала, что у нее нет друзей, — грустная, одинокая мысль, если хорошенько подумать, так что Эвелин старалась на ней не зацикливаться.

Брови тетушки Клары взмыли вверх.

— Вот так заявление! Сесилия, она часто такое говорит?

Сесилия снова повернулась к Эвелин:

— Общество так не работает. Знать все равно что рыба: только в море запахнет кровью — они бросаются врассыпную, чтобы самим не угодить в пасть к акуле. Леди Вайолет — дочь герцога Пемберийского. Она наш единственный шанс как-то сгладить эту новость.

— Ох уж это молодое поколение, честное слово, — надменно фыркнула тетушка Клара. — Грядущее столетие обещает быть болотом греха и мнений. Единственная моя надежда — что я умру раньше, чем все это зайдет слишком далеко.

— К тому же, — сказала мать Эвелин, пытаясь вернуть беседу в прежнее русло, — вы с леди Вайолет вместе дебютировали на балу. А если дебютантка и обязана что-то делать, так это помогать своим сверстницам.

— Я весьма уверена, что леди Вайолет под этими словами не подписывалась, — возразила Эвелин. — Если бы на первый бал нужно было идти на таких условиях, она бы на него не пошла.

— Ты к ней поедешь. — Мать посмотрела на нее суровым и в то же время умоляющим взглядом. — Иначе мы пропали.

— Господи боже! — воскликнула тетушка Клара. — Тебе с таким драматическим талантом на сцену надо.

Эвелин положила руку матери на запястье:

— Просто я не понимаю, как мы можем обратиться за помощью к кому-то чужому и довериться ему. Может быть, будет лучше не выносить это за пределы семьи?

— Нам больше не к кому обратиться, Эвелин.

Тетушка Клара поставила чашку на блюдце.

— Очаровательно.

— Давайте без этого. — Сесилия недовольно сжала губы. — Если привлечь моих родственников, то скандал будет еще громче. А братья Джона живут в Америке. Все просьбы выслать денег они, вне всякого сомнения, проигнорируют и спишут это на великий бескрайний океан, нас разделяющий. — Она вздохнула. — Мы должны справиться с этим сами. Причем немедленно, пока не завертелись жернова сплетен. Пожалуйста, Эвелин, поезжай к леди Вайолет. Ради меня.

— И ради меня, — вставила тетушка Клара. — Иначе я рискую лишиться здравомыслия, если еще хоть минуту буду слушать весь этот вздор.

Эвелин посмотрела на мать. Сколько раз им вдвоем приходилось разбираться с последствиями ошибок ее отца? Любовь к матери всегда брала в ней верх над неприятием подобных поручений — даже таких сложных, как это.

— Если тебе от этого станет легче, — сказала Эвелин, — я отправлюсь сию же секунду.

— Ты не представляешь, насколько легче мне станет.

Эвелин поставила чашку на стол и встала с кресла.

— Тетушка Клара, распорядитесь, чтобы подали карету.

Тетушка Клара фыркнула в свою чашку.

— Милая моя, где, ты думаешь, я ее прячу? На чердаке?