Князь: Попал по самые помидоры (СИ) - Фокс Гарри

— Подруги? — выдавил я, чувствуя, как по спине ползет холодный пот, а ниже пояса, несмотря на усталость, происходит предательское шевеление. — Это… стратегические союзники. По культурному обмену. — Мурка, похоже, не поняла сарказма. Она снова уложила голову мне на колени, ее нос теперь уткнулся прямо в ширинку. «Полный пипец», — пронеслось у меня в голове. — «Абсолютный, беспросветный пипец. Лира учует чужие духи за версту. Ирис начнет точить нож. Элиана… черт знает, что выкинет Элиана в своем новом "послушном» режиме. А отец Лиры…« Я представил себе этого "Непоколебимого Клыка», его консервативные взгляды на чистоту крови, и как он смотрит на плакат про «Друга девушек легкого поведения» и на меня, с кошколюдкой на коленях, которому только что махнули сиськами бывшие «союзницы».

— Годфрик, — хрипло спросил я, — у тебя случайно яда с собой нет? Быстродействующего. Без мучений.

Годфрик, разглядывавший грудь «Искры» с профессиональным интересом, обернулся:

— Яд? Да ну, князь! Веселиться надо! Свадьба же! Пиво, девки, турнир! А там, глядишь, и тесть… ну… смягчится. После пары бочек.

— После пары бочек он, скорее всего, захочет снести мне голову этим самым «Клыком», — мрачно констатировал я. Карета снова тронулась, увозя меня от машущих девиц и навстречу новым уровням ада. Мурка сладко потянулась, ее хвост нежно погладил мою лодыжку, а губы, сквозь ткань, невольно коснулись того места, куда сейчас лучше не думать. «Комфанта», — мысленно простонал я, глядя на храпящего Годфрика и мурлыкающую Мурку. «Мне нужна не комфанта. Мне нужен глубокий бункер. Или хотя бы еще одна оргия, чтобы окончательно отключиться до конца свадьбы». Но судя по ликующему городу за окном, ни того, ни другого мне не светило. Только пипец. Полный и окончательный.

Тряска кареты превратилась в монотонный, назойливый гул. Годфрик напротив храпел, как спящий тролль, его подбородок уткнулся в грудь, а из полуоткрытого рта доносилось мерное посвистывание. Мурка на моих коленях тоже дремала, ее дыхание ровное и теплое, а мордочка… черт возьми, эта мордочка. С каждым толчком экипажа она невольно клевала носом прямо в мою ширинку, вызывая предательские волны тепла и легкого зуда там, где сейчас меньше всего следовало бы о таком думать.

Мысль висела в воздухе, настойчивая и опасная, как оса у варенья. Спустить пар. Хотя бы чуть-чуть. Физическая усталость боролась с накопившимся напряжением и тем странным возбуждением, которое вызывала эта теплая, доверчивая тяжесть на коленях. Мысль побеждала. Нагло и бесповоротно.

Осторожно, стараясь не разбудить ни храпящего капитана, ни сонную кошку, я расстегнул кюлоты. Прохладный воздух кареты ударил по коже. Мой уставший, но вечно готовый к подлости ствол медленно выкатился на свободу. Он был твердым, напряженным, будто впитал в себя всю мою тревогу и превратил ее в нечто более… осязаемое.

Я осторожно приподнял Мурку за подбородок. Она сонно хмыкнула, ее губы — мягкие, чуть приоткрытые — были так близко. Я провел головкой по нижней губе, ощущая бархатистую теплоту. Мурка во сне облизнулась, и кончик ее языка скользнул по самой чувствительной части. Электрический разряд прошел по всему телу.

— Мммф… — она пробормотала, не открывая глаз, но инстинктивно приоткрыла ротик шире. Соблазн был непреодолим. Я легонько ткнул головкой в теплую влагу. Мурка сонно обхватила его губами, словно во сне нашла сосок. Это было нежно, сонно, почти невинно.

Я наклонился, мои губы коснулись ее теплого, пушистого уха.

— Пососи его, Мурка, — прошептал я так тихо, что слова потонули в скрипе колес и храпе Годфрика. — Тихонечко… Хорошая девочка…

Эффект был мгновенным. Ее изумрудные глаза щелкнули открытыми, но не с испугом, а с внезапным, хищным осознанием. Сон как рукой сняло. Взгляд стал острым, заинтересованным, в нем вспыхнули знакомые огоньки сладострастия. Она не сказала ни слова. Просто углубила поцелуй.

Ее ротик ожил. Сначала это были нежные, исследующие движения язычка по головке, по венчику, заставляющие меня сдерживать стон. Потом она взяла его глубже, ее губы плотно обхватили ствол, а язык принялся выписывать немыслимые, мурлыкающие узоры по нижней поверхности. Одновременно ее «лапки» — теплые, с мягкими подушечками — нашли мои яйца. Нежно, но уверенно она принялась их перебирать, массировать, сжимать и отпускать, создавая двойную волну наслаждения, которая подкатывала снизу и спереди.

Это было мастерски. Не как в покоях Годфрика — там был оголтелый энтузиазм. Здесь — тихое, сконцентрированное искусство. Каждое движение языка, каждое сжатие губ, каждый перекат подушечек пальцев по яйцам было выверено и направлено на одну цель. Она сосала с таким смаком, будто это был самый изысканный десерт, причмокивая едва слышно, ее глаза, полуприкрытые ресницами, смотрели на меня снизу вверх с мурлыкающим удовлетворением. Тряска кареты только добавляла пикантности, заставляя ее головку слегка двигаться на члене, создавая дополнительные вибрации.

Я вцепился пальцами в обивку сиденья, стараясь дышать ровно. Вид из окна — проплывающие плакаты с идиотскими лозунгами, толпы горожан, грязные крыши — расплывался в глазах. Все мое внимание было приковано к теплой ловушке, в которую я сам себя загнал. Волна нарастала неумолимо, подогреваемая мастерством Мурки и запретностью момента. Годфрик храпел в такт карете, абсолютно ничего не подозревая.

— Мурка… — вырвалось у меня хриплым шепотом, предупреждение и просьба одновременно.

Она поняла без слов. Ее движения стали чуть быстрее, чуть глубже, язык закрутился у основания головки с бешеной скоростью. Ее пальчики сжали яйца чуть сильнее, но тактично. Этого было достаточно.

Я кончил ей в рот резко, с глухим стоном, который я судорожно подавил. Сперма хлынула горячими, густыми толчками прямо в ее горло. Мурка не отстранилась. Наоборот, она плотнее сжала губы у основания, ее гортань работала, глотая подарок с довольным, мурлыкающим урчанием, которое я чувствовал вибрацией по всему стволу. Она высосала все до последней капли, ее язык нежно вылизывал головку, собирая остатки, пока я не застонал от переизбытка ощущений.

Когда наконец она отпустила меня, ее губы были влажными, слегка припухшими. Она облизнулась, ловя последние капли, ее глаза сияли хитрой, довольной искоркой. Я поспешно убрал член, чувствуя внезапную пустоту и стыдливую слабость в ногах. И еще — ледяную мысль о Годфрике.

— Мурка, — прошипел я, поправляя кюлоты дрожащими пальцами. — Годфрику… знать об этом не нужно. Поняла? Никогда.

Она смотрела на меня, и в ее изумрудных глазах мелькнуло нечто древнее и кошачье — понимание тайны, удовольствие от шалости. Она хитро улыбнулась, обнажив острые клыки, но не зловеще, а… игриво? Словно мы только что разделили сладкую воровскую добычу. Без слов она достала из складок своего платья маленький платочек и тщательно вытерла им ротик. Каждая складочка, каждый уголок губ — с преувеличенной аккуратностью. Потом показала мне чистый платок, как доказательство уничтожения улик.

— Мяу, — промурлыкала она тихо, и в этом звуке было обещание молчания и… что-то еще. Что-то опасное.

Затем она безмятежно уложила голову обратно мне на колени, аккурат на то место, где все только что происходило. Ее тело расслабилось, ушки подрагивали, хвост обвил мою ногу. Через пару мгновений ее дыхание снова стало ровным и глубоким, будто ничего и не было. Только легкая улыбка играла на ее губах.

Я откинулся на спинку сиденья, глядя в потолок кареты. Ад свадьбы, отец Лиры, угроза кастрации за «осквернение крови» — все это никуда не делось. Но сейчас ко всему этому добавился новый, острый как кинжал, привкус предательства. Предательства моего единственного друга в этом безумном мире. И осознание, что теплая, мурлыкающая головка на моих коленях — это не просто «кошка Годфрика». Это бомба. С очень хитрой улыбкой.

«Комфанта», — мысленно простонал я, глядя на мирно посапывающего великана. — «Ебанная в рот комфанта. Годфрик, ты даже не представляешь, какой ты счастливый дурак». — До города оставалось еще минут сорок. Сорок минут тряски под аккомпанемент храпа и тихого мурлыканья бомбы замедленного действия у меня на паху.