— Просто герои метростроя! — ворчу я про себя, потеряв счет времени и изрядно устав. — Следующая станция Павелецкий вокзал!
Внутри всё дрожит от злости и страха. Он сказал «мертвецкую»! Это что? Та, которая с покойниками? Может, сразу в «тихую камеру»? Что для этого нужно? По-моему, сопротивляться.
Встаю на одной из ступенек как вкопанная. Охранники тоже останавливаются и терпеливо смотрят на меня, некоторое время ожидая объяснений. Идиоты!
Будто мысленно считав обидное обзывательство, охранники спохватываются и не очень-то аккуратно хватают меня, один за ноги, второй за талию — и, как мешок со строительным мусором, несут вниз. Ногами вперед! Плохи мои дела…
Мужчины не разговаривают друг с другом, от этого еще страшнее. Вместе с противным липким страхом приходит искреннее возмущение: где Бошар? Где Фиакр? Где Франц? Вот зачем мне Хранитель меня, Жених и Фамильяр, тоже мои, кстати? Почему не ищут? Почему не звонят во все колокола?
Когда двое крепких мужчин заносят меня в довольно просторное помещение с неожиданно высоким потолком, я сама себе отвечаю. Конечно, не звонят — у них тут и колоколов-то никаких нет. А не ищут, потому что пока не знают, что меня надо искать. Не верю я в то, что Бошар был со мной неискренен в проявлении любви. Вот он сообщит Их Величествам — и получишь ты, Голубая Ря. ха!
Оставшись в пустом помещении в одиночестве, насильно усаженная в глубокое кресло и для верности привязанная к нему ремнями, я неожиданно успокаиваюсь. Хотел бы убить — уже бы убил. Значит, я ему еще нужна. Буду ждать, зачем.
Ждать приходится долго. Я успеваю изучить помещение вдоль и поперек. И оно успевает мне надоесть. Это серая комната с серыми обоями, серой мебелью, представленной моим креслом и высоким узким шкафом, серым потолком, освещенная тусклым светом ламп, непонятно откуда берущих источник этого света.
В углу за моей спиной раздается громкий чих и шуршание. Замираю. В доказательство самых чудовищных предположений перед моим креслом появляется крупная серая крыса с очень длинным лысым хвостом. Она обнюхивает кончики моих туфель, край подола, ножки кресла, потом отбегает на безопасное расстояние и издали смотрит на меня внимательными черными бусинками.
Оказывается, я боюсь крыс. По умолчанию я боюсь мышей и всяческих насекомых. Хотя, честно говоря, никогда с ними не сталкивалась. Максимум дискомфорта — комары на речке и парочка тараканов в старом деревенском доме, где сейчас живут мои родители, которые дом отремонтировали и от тараканов избавились.
Крыса встает на задние лапы и еще пристальнее смотрит на меня. Наверное, выбирает, с какой части будет есть мой трупик: с филейной или грудной. Вот прикол! У них тут куча неизвестных мне животных, а крыса такая же! Правильно говорила моя мама: «Крысы — это не животные. Крысы — интеллектуальный сгусток энергии. Нам бы их согласованность и дисциплину!»
При воспоминании о маме глаза наполняются слезами. Неловко хрюкаю, пытаясь их удержать. Крыса наклоняет голову набок и говорит мне брезгливо, скрипящим писком:
— Mon Dieu! Petite sotte! Je suis fatigué!* Вот только давай без слез!
Крыса? Говорит? По-французски и по-русски? Хотя, чего я удивляюсь — мир-то магический!
— Не тыкай мне! — мычу я нечто неопределенное.
— Чего ремень до сих пор не сняла? Развлекаешься? — спрашивает крыса знакомым голосом.
— Франц! — вопит мое сознание, и крыса морщится, как будто ей неприятны громкие звуки. — Ты меня слышишь?
— Слышу… — ворчит крыса, с сожалением рассматривая свой лысый хвост, словно в первый раз его видит и стесняется его облезлости.
— Помогай! — мысленно взываю я.
Щелчок — и ремень, стянутый на затылке, и ремни, опоясывающие запястья и подлокотники кресла, легко сползают, мгновенно освобождая меня. Двигаю нижней челюстью, уставшей от давления ремня, и сглатываю слюну.
— Почему так поздно и так долго?! — возмущаюсь я.
— Поздно?! — фыркает крыса. — Долго?! Неблагодарная! Да ты хоть представляешь себе, сколько сил и энергии потратил я, чтобы сначала узнать, что случилось, а потом сюда пробраться?!
— Ты же фамильяр! Мой фамильяр! — не успокаиваюсь я. — Нас на курсах учили, что ты со мной настолько сильно связан, что можешь и должен следовать за мной по пятам!
— Ты опять про свои краткосрочные? — иронично спрашивает крыса. — Надо было на полный курс записываться! Недоучка!
— Ладно, — машу я на него рукой и делаю попытку встать, получается крайне неуклюже — ноги затекли.
— Чего не развязалась сама? — деловито спрашивает крыса, потирая черные, почти человеческие когтистые ладошки.
— Сама? Как? — недоумеваю я. — Я могла развязаться сама?
— Естественно! — откровенно смеется надо мной фамильяр. — Стоило только подумать об этом и послать сгусток мысленной энергии.
— Вот так просто? Подумать и послать? — ошарашенно переспрашиваю я.
— Конечно, проще простого! — подтверждает мерзкая крыса, нахально скалясь. — Только время тратим!
Немедленно разозлившись, я представляю, как давлю этого гаденыша тяжелым креслом. И это самое кресло начинает медленное движение по направлению к Францу.
— Вот видишь, как легко! — нисколько не удивившись, отвечает крыса, ловко запрыгнув на движущееся кресло и по-хозяйски развалившись в нем. — Ты и карету могла разнести в щепки!
— Да блин! — восклицаю я огорченно. — Правда? Могла?
— Так точно! — отдает мне честь смеющаяся крыса. — Чего не разнесла?
— Так вот чему удивлялся Бернард! — слишком поздно догадываюсь я. — Он ждал именно этого!
— И этих двухметровых молодцов ты могла, как щенят, в стороны раскидать, — насмешливо наклонив голову, продолжает веселиться крыса.
— И отсюда могу выйти? — с надеждой спрашиваю я. — Или ты выведешь?
— Здесь возникают некоторые трудности! — вздыхает фамильяр.
— Какие? — холодею я от дурного предчувствия.
— Из мертвецкой Колдунья выйти не может! — жестко констатирует крыса.
— Но они же не уверены, что я Колдунья! — возражаю я. — Тем более я не защищалась и никак себя не проявила!
— Не по этой причине, — сочувственно вздыхает крыса, слегка пожевав лысый хвост и пряча глаза-бусинки от моего взгляда. — Эта комната заговорена на всех Колдуний. Но не в этом дело. Заговор на Колдунью практически не действует. Но… Здесь погибли несколько из них — и удерживает помещенных сюда уже не Бернард, а сила, покинувшая бедных Sorcière, пропитавшая пол, стены, потолок. Тебе одной ее просто не перебороть!
— Ч-что эт-то значит-чит? — нервно заикаюсь я. — А с тобой перебороть?
— И со мной не получится, — вздыхает крыса.
— А как они здесь погибли? — еле-еле беру себя в руки, перестав заикаться. — Их развеяли?
— Не совсем, — крыса спрыгивает с кресла и подбегает ко мне, встав на задние лапки, передние тянет вверх, словно маленький ребенок, который просится на руки.
Испытывая легкую брезгливость, наклоняюсь и беру Франца на руки.
— Можешь обернуться Аленкой? — с надеждой спрашиваю я.
— Неа! — фыркает он, устраиваясь у меня на руках. — Мне нельзя энергию тратить. Мне еще отсюда выбираться!
Некстати вспоминаю анекдот, рассказанный подругой Полинкой (тут же сжалось сердце, так я скучаю, а уж она-то за меня переживает, ночей не спит!). Абрама спрашивают: «Ты зачем деньги с собой взял? Мы идем к коммунизму — там деньги не нужны!». «Там — да! — отвечает Абрам. — А на обратную дорогу?»
— А я?! — пищу я, горло перехватывает волнение. — Разве ты сможешь без меня существовать?
— Ну… я рассматриваю пару вариантов… — хитро улыбается фамильяр, если этот крысиный оскал, конечно, можно назвать улыбкой, и тут же примирительно произносит. — Шутка! Мне, правда, нельзя тратить энергию.
— И что теперь делать? — паникую я. — Может, Бошар или Их Величества меня ищут?
— Бошар отправился к Решающему за объяснениями. Их Величествам еще не докладывали. Бошар уверен, что его драгоценная Лунет у Последнего Решающего Империи, — рассказывает Франц. — Подойди к шкафу.
