Черноокая печаль (СИ) - Солнцева Зарина

— Младых аль старых?

Дальше задала вопрос Гроза. Сейчас ее любопытство меня люто раздражало. Как и манера речи медведицы. Непринужденная.

— Старик вроде один… Два младых пастуха. Девку у ручья и бабу, что шла за грибами.

— И всех за одну седмицу?

— Зачем тебе это, Гроза? Что вынюхиваешь?! Что ведомо тебе и не ведомо мне?!

Рявкнул я, резко подымаясь на ноги, и, ухватив медведицу за локоть, грубо встряхнул. Олег рядом нерешительно шагнул в нашу сторону. Но на лице медведицы не промелькнула ни тень страха, она спокойно глядела мне в очи, с мрачной решительностью.

— Я видала в ту ночь, что мы прибыли, как захороняли одну из погибших медведиц.

Молвила она ровно, меня передернуло от отвращения. И все-таки я спросил:

— И?!

— У нее в волосах были ростки оленьего мха.

— Но у нас он не растет. Только к северу, у подножья ледников! — фыркнул недоуменно пострел из дружины Доброго.

— Думается тебе, что это с твоей твари сорвалось?

Свои думы очень медленно начали свой бег в голове.

— Обычно вандос крадет столько, сколько в состоянии сожрать. Тут слишком много жертв для одного. Да и согласись, бер, для того, что ты утром порвали на лоскутки, был слишком прост, чтобы придумать ту засаду, что мы видали в лесу.

— Выходит, их… двое было… — пораженно выдыхает рядом Олег.

Что-то внутри меня дергается. Нет, это не надежда. Это глупое сердце, которое еще верит.

— И этот второй захранился в ледяных пещерах на севере. Аккурат возле северных стай.

Гроза кивнула согласна, потом легким движением пальцев правой руки потерла лоб, задумчиво размышляя вслух.

— Вандосы жрут только «живую плоть», иначе не подпиваются и начинают голодать. А лед и снег вокруг помогает продержаться «жертве» в живых подольше, несмотря на сильные раны.

— Но сейчас почти лето! — фыркнул парнишка. До меня дошло.

— Ледяные пещеры у Ледового океана! Сверху они сейчас разморозились, а вот внутри… — казалось, очертание неизведанного все больше таранило мое нутро, переместив взгляд на медведицу, я злобно на нее рявкнул: — Какого черта ты до сих пор молчала?!

— Знаешь, ты был уж слишком занят своим горем! — не без яда фыркнула она и не зло, но ощутимо пихнула меня в бок. — Давай двигай лапами на север! Быть может, успеем спасти твою красавицу.

Я уже было сорвался с места. Но резко остановился, грозно глянув на девчонку.

— Ты остаешься здесь, Гроза!

— Пока ты такой обиженный и оскорбленный на весь клан, после двух дней изнурительных поисков, ослабленный сам попрешь на вандоса? — не скрывая издевки молвила медведица, а потом как ни в чем не бывало хлопнула меня по плечу: — Конечно, Третьяк, я издалека только посмотрю, как тебя на пару сотен медвежат порвет демон.

— Я…

— Ради всех богов, у нас нет времени!

Она права. У меня нет времени. Плюнув на все и вся, я сорвался с места, переходя на бег, ощущая, как за спиной по моим следам ступает Гроза. Где-то в мозгах щелкнуло, что Олег побежит к Грому все рассказать.

Но меня это не волновало.

Я молился всем богам, да бы предположения Грозы оказались правдивыми, и моя девочка была бы жива.

Глава 25

Холодно.

Безумно хол-лод-дно… Мне кажется, что желудок приклеился к позвоночнику. Легкие болят. Тяжело дышать. Губы покрылись трещинками и ледяной коркой.

Я уже не вздрагиваю, когда слышу подступь демона. Не жмурюсь, когда худощавая тень нависает надо мной, а костлявая ладонь с обсохшей кожей тянется мимо меня, пожирая другого бедолагу.

Предсмертные крики агонии и чавканье твари приводили меня в ужас. Сжимая до боли узлы веревки на собственных запястьях, я, прикрыв ресницы, мысленно повторяла про себя: «Меня найдут… Меня найдут… Третьяк не бросит…» Но время как будто растянулось на вечность. И мои думы в конце концов стали всё мрачнее. Склоняясь к тому, что моя кончина неизбежна. Так не проще самой оборвать свои мучения, не отдаваясь на мучительные растерзания клыков этого вестника бездны?

Прикрыв очи, я с трудом настроилась на собственное тело. Меня то и дело бил озноб и выворачивало от холода. Нащупав тонкую нить, что с шеи тянется по груди вниз, примыкая к сердцу, я мысленно сжала ее до боли. Надо оборвать, и моя смерть будет быстрой и легкой. Без мучений… Надо просто оборвать.

Перед внутренним взором встал образ Третьяка, он широко мне улыбнулся, раскинув руки, готовый обнять и укрыть от всего мира. Но не уберёг… Как жаль, любимый. Как жаль…

Еще пару месяцев назад я спокойно бы шагнула за черту Нави, ни капли не цепляясь за жизнь. Не за что было держаться, не за кого дышать и жить. А сейчас с ненавистью на весь мир вынуждаю себя порвать несчастную нить… Дабы мое маленькое сердце перестало сжиматься и застыло навеки…

Я не хочу его покидать. Не хочу! Не хочу закрывать очи и больше не видеть Третьяка! Но…

Сжимая все сильнее нить, я чувствовала, как начала дрожать сильнее. Не хватило воздуха, я мучительно распахнула израненные уста. Тело в противовес моим действиям желало спасения. Ухватить хотя бы крохи воздуха. Оттянуть смерть еще на мгновение. Хотя бы чуть-чуть…

— Волька, пошли отсюда! Надо альфе донести, что мы логово вандоса нашли. Воль! Вот ведь! Получим же! По самое не хочу!

— Тихо ты… Рюрь! Сам же видал, ушел демон в лес. А тут, быть может, живые…

— Так давай живее в стаю! Скажем нашим! Ну же, Воль! Мороз разозлится не на шутку, когда прознает, что мы сами пролезли!

— Да будет тебе стонать! Мы пока побежим туда-сюда! Вандос вернется и все слопает! Только кости и найдем! А так спасем хотя бы…

Голоса совсем мальчишеские. С легким надрывом то ли от холода, то ли от страха, то ли от взросления. Мне мерещился даже хруст снега под их ногами. Неужто примерещилось? Бывает же такое в особо тяжелую минуту, когда подыхать не хочется, и разум строит видения как на яву.

Но, с другой стороны, почему мальчишки мне мерещатся? А не опытные, матёрые воины-беры, кое-точно спасут? Или же любимый ненаглядный муж?

— Глянь, Рюрь, дева какая…

— Красивая… — сглотнул с придыханием второй. — Смотри, грудь легонько подымается… Не окоченела еще.

— Снимай быстрее, пока душегубец не вернулся! Надо ее в долину донести! Марфа подлечит!

Мне мерещилось, будто двое мальчишек в добротных полушубках подошли ко мне, один по жилистей забрался на плечи второго и острыми зубами отгрыз веревку, что сжимала мои запястья змеиной хваткой.

Словно мешок с мясом я рухнула на горсть снега и костей. Но не была в состоянии даже пискнуть от боли. Я растратила все свои силы и даже не ощущала собственные нити, что тянулись арканом вдоль моих сосудов.

Уже не веря в спасение, я обессиленно сомкнула веки, ощущая призрачное прикосновение пальцев к устам.

Третьяк…

Я так тебя ждала, любимый. Я так ждала…

Но не дождалась, прости.

***

Ужасно чесалось все тело. Казалось, сами сосуды выворачивались от покаливания согретой крови. Я чувствовала, скорее на грани сознания, чужие руки на себе. В мимолетных обрывках памяти.

С меня срывали по лоскуточку одежды, до гола. Потом как обтирали теплой ветошью. Чьи-то голоса раздавались как издали. Незнакомые. Мужской и женский. И детский плачь, а потом мягкое агуканье того же младенца. Или их два? Один всегда вторил ворчливо второму.

— Ну где же Марфа? Помрет же несчастная! Помрет, пока дожидаться будем!

— Тише, милая. Не терзай себя… — мужской говор был неспешен и полон нежности, не слыханной раньше для моего слуха. Разве что… Нотки заботы и бескрайнего обожания на его гласных показались мне так знакомы. Будто мне доводилось их слышать раньше. — Ливень обрушился холодный и с градом. Гроза бушует, сладость моя. Альфа уже отправил весточку, наши воины пошли за целительницей. Но застряли в хижине у реки. Как бы она из берегов не вышла!

— Тогда отправь весточку нашей девочки! Пущай зять отправит целительницу с их стаи!