Леона. На рубеже иных миров (СИ) - Яровая Лана

— Я должна найти одного человека… Восемь лет назад, перед своим уходом, мама сказала, что если она не вернется к этому моменту, то я должна буду отправиться к нему. Мне нужно будет… учиться… И я надеюсь, он сможет помочь мне отыскать родителей.

И девушка снова замолчала, думая, стоит ли продолжать.

— Те люди… Знаешь, они ведь искали меня тогда. Приходили к Ружене.Им нужны были знания моего отца и то, что они с мамой создавали. Я думаю, что мой отец сейчас или где-то скрывается, и специально не пришел к нам, чтобы не навлечь на нас беду… Или они похитили его. В любом случае, скорее всего, они хотели поймать меня, чтобы начать угрожать ему. Вынудить его самого к ним прийти. Или, если он уже у них, заставить говорить.

Она немного помолчала и затем задумчиво пробормотала: — а может быть им известно больше, и в том, что они искали меня, была другая причина…

И снова молчание. И снова им слышен лишь треск костра и новая переливчатая песня домры. И потрясенный услышанным Словцен, молча смотрит на подругу и, чувствуя ее тоску, ощущает, как у него у самого начинает скрести на душе.

— Поэтому я никому и никогда не рассказывала, кто я и откуда. Поэтому я сбежала. Поэтому не хотела, чтобы ты шел со мной. Я не хочу подвергать тебя опасности. Если они еще ищут, если узнают, где я... Если найдут тех, кто мне дорог… — Она вздохнула и хмуро посмотрела прямо в глаза другу. — Но есть еще одна причина. Я не хочу тебя обидеть, Словцен, но пойми. Я годами готовилась к этому. Я знала, что меня может ждать. Какой путь и трудности могут быть впереди. А ты нет… И я боялась, что ты станешь для меня обузой.

Словцен хмуро отвернулся, тяжело глядя на догорающий костерок. Все это время он молчаливо и внимательно слушал подругу, боясь спугнуть ее тихий, неторопливый рассказ. Она впервые была с ним так откровенна, и тем ценнее был этот момент.

Проснувшаяся было на мгновенье легкая тень обиды, за ее последние слова, быстро стерлась под натиском иных, пережитых во время ее рассказа, чувств — с каждым ее откровением он становился все мрачнее, представляя, что пришлось пережить маленькой девочке. Его любимой… подруге. И теперь он все лучше понимал то, что раньше его так сильно удивляло — откуда в обычной знахарской воспитанницей, деревенской сиротке, столько горделивой молчаливости и серьезности. Леона всегда была дружелюбной, охотно ввязывалась во всевозможные авантюры, легко дурачилась, но при этом никого не подпускала к себе слишком близко. Никого, кроме него. И все равно, несмотря на то, что он был ее единственным близким другом, он всегда чувствовал ее отчужденность, незримую стену, выстроенную маленькой странной девочкой.

Что ж… Вопросов у него не стало меньше, скорее даже наоборот…

— А сейчас? Ты все еще считаешь меня обузой? Все еще против того, чтобы я ехал с тобой? — тихо спросил парень, не отрывая взгляда от огня.

— Нет, не считаю, — также тихо ответила она. — Но я все еще думаю, что для тебя было бы лучше вернуться домой. — Девушка обратила свой взор на друга и коснулась его руки. — Ты считаешь меня своей маленькой сестрицей и уверен, что мне нужна защита. Но, поверь, ты ошибаешься. Не навлекай на себя беду.

— Позволь мне самому решать, что мне делать.

Леона умолкла, понимая, что он прав. Лишь ему решать, как ему жить. Она сменила позу, сев удобнее, и задумчиво глядя на мерцающие на бортах повозок теплые отблески пламени, проговорила:

— У меня есть цель, Словцен. Я знаю для чего я все это делаю и ради чего рискую. А ты? Зачем все это тебе?

Парень промолчал, лишь устало вздохнув и искоса глянув на подругу.

— Ты хочешь жить вместе со мной мою жизнь. Но так нельзя, у каждого из нас свой путь, — тихо добавила Леона.

— Наши пути могут совпадать.

Девушка несогласно покачала головой.

— Что ты будешь делать, когда меня возьмут в обучение?

— Попрошусь тоже, — пожав плечами, ответил парень.

— А если тебя не примут?

— Не возьмут в ученики там, попрошусь в ученики к какому-нибудь мастеру в окрестности. Ты ведь знаешь, я не плох в столярном деле. Или наймусь батраком, — как само собой разумеющееся сказал Словцен.

Леона, приподняв брови, словно удивляясь его непробиваемому упрямству, покачала головой, и как будто бы устало вздохнула. Но вопреки этому, губы ее изогнулись в тонкой улыбке, и вырвался тихий смех. На душе у нее, к собственному удивлению, сделалось вдруг до удивительного легко. Она слегка качнулась вправо и прижалась к боку парня, положив голову ему на плечо.

Словцен скосил на нее глаза и, поймав ее смеющийся заразительный взгляд, тоже мягко засмеялся, приобнимая ее за плечи и теснее прижимая к себе.

Какое-то время они так и сидели, наслаждаясь восстановившимся равновесием в их дружбе, и слушая ласковую, умиротворяющую музыку Яра. Есть в жизни такие обстоятельства, после которых невозможно не примириться.

Мелодия сменилась, заиграла бодрее в руках умелого барда старенькая домра. И к ставшему теперь чуть быстрее и громче мотиву, вдруг присоединился легкий напев свирели.

Собравшиеся повернули головы в сторону нового источника музыки. В полумраке, отдельно ото всех, откинувшись спиной на колесо повозки, сидел недавно присоединившийся к обозу мужчина.

Яр, услышав аккомпанемент, не растерялся и, с улыбкой кивнув мужчине, подстроился, заиграл еще веселее, подводя мелодию к известной многим балладе — пора бы и правда расшевелить народ доброй песней.

— Ты знаешь кто это? — тихо спросила Леона у Словцена.

— Воимир, — озадаченно глянув на подругу, ответил парень.

К сложившимся в единую мелодию напевам свирели и домры подключился тихий, хрипловатый голос Яра:

Зазвенела в ночи смертельная сталь,

Завыла над полем вьюга —

Где бравые воины когда-то в старь

Стояли плечом друг к другу.

Проносится ветер, за ним и года,

Время вспять обратилось —

В тумане ночном проступила война,

Та битва, что когда-то случилась…

Леона удивленно перевела взгляд на наемника — неужто он раньше бардом был?

— Вы разве не познакомились? — недоуменно спросил парень.

Девушка неопределенно повела головой.

— Он ночью появился. Во время боя. Он нам знатно помог. Без него мы поминали бы сегодня больше имен. А может и вовсе сами бы… Ну, ты понимаешь… Все же их было больше, чем нас. Немногим, конечно, но тут оно ведь каждый на счет-то идет… Ты его разве не видела? Он же рядом был, когда ты Бальжина лечила и, когда ты сказала, что Бальжина в повозку уложить надо, помогал его отнести.

Леона отрицательно покачала головой.

— А как он оказался со мной в одной кибитке?

Словцен странно на нее глянул, но ответил:

— Дак ведь ты в себя не приходила. Он, вроде как, лечил тебя, хоть и странно как-то. — Леона недоуменно двинула бровями. — Ты когда из повозки с Бальжиным-то вышла, он первым делом его проверять двинулся. Залез к нему в повозку-то, но долго не просидел там. Вылез нахмуренный весь, сразу про тебя спросил. А мы с Кирьяном тебя отнесли в повозку, когда ты свалилась. Ну, мы и отвели его к тебе. Он залез, только глянул на тебя и смачно выругался. Сразу сказал твои сумки принести, те в которых у тебя травки всякие лежат. Порылся там. Набрал аж целю жменю каких-то трав и велел заварить не шибко горячей водой.

Девушка еле заметно скривила губы. Она не любила, когда трогали ее вещи, и весьма ревностно относилась к своим снадобьям.

Словцен же продолжал:

— Кирьян пока за водой бегал, он бутыльки эти твои странные открывал все, нюхал, ругался. Потом выбрал один и накапал из него в большую ложку несколько капель, трав тех заварку ливанул сверху, чего-то нашептал туда и тебя проглотить заставил. А остальное, чего в кружке осталось, сам выпил. Потом из повозки вылез, собрал всех и сказал, что, мол, смерти на том месте много, и надо бы вас с Бальжиным увозить оттуда, да побыстрее. Велел, чтоб мы быстрее собирались, хоронили мертвых и выезжали. А сам обратно в повозку нырнул, взял тебя на руки и вынес. А на свету-то еще видно стало, что вид у тебя не здоровый вовсе. Вот совсем. Бледная была, как поганка. Ты аж посерела будто, и синячищи под глазами чуть ли не черные были.