Адвокат вампира (СИ) - Комарова Елена Николаевна

Имя Дориана Грея упоминалось часто. Кэмпбелл описывал их совместные авантюры в той же манере, как и свои научные опыты – возможно, именно так он их и воспринимал: без особого смущения или этических переживаний, в стремлении открыть для себя нечто неизведанное. Тем не менее, дальше тон менялся: от увлеченности – к разочарованию, от восхищения – к отвращению. Не раскрывая прямо причин разрыва дружеских отношений, Алан Кэмпбелл винил себя в глупости и недальновидности. И еще было сожаление – оно пропитывало последние страницы настолько сильно, что чтение вызывало почти физическую боль. Дважды Ван Хельсинг откладывал дневник, чтобы вернуться к нему позже, все тяжелее становилось наблюдать за падением таланта в пропасть, когда никто уже не смог бы его подхватить.

Дочитав последнюю страницу, профессор закрыл дневник, положил ладонь на его слегка потрепанный кожаный переплет со стершимся от времени вензелем «А. К.» и несколько минут просидел недвижно, мысленно прощаясь с коллегой.

«Благодарю вас, Алан Кэмпбелл, – прошептал он, наконец. – Пусть Всевышний смилостивится над вашей душой».

Дневники вернулись в ящик письменного стола, Ван Хельсинг запер его и вышел из кабинета.

Правда, почти сразу же туда вернулся, и на этот раз – не в одиночестве.

Профессор спускался по лестнице, Джонатан Харкер поднимался наверх, оба были погружены в свои мысли, иными словами, где-то между первым и вторым этажом они едва не столкнулись.

– Как я рад, что застал вас дома! – радостно воскликнул адвокат после обмена приветствиями и взаимными извинениями. – У меня для вас приготовлен интереснейший рассказ.

Потом в кабинет заглянул Игорь. Ему понадобилось менее секунды, чтобы оценить ситуацию – горящий взгляд адвоката, заинтересованный вид Ван Хельсинга, – и он кротко спросил, что будет угодно господам к чаю. Несмотря на появление в городе бывшего хозяина, Игорь не оставил дом на Вествик-гарденс и его обитателей, заявив, что должен лично наблюдать за шагами, предпринимаемыми для освобождения его подопечного, молодого графа. Далее он скрупулезно подсчитал свое предполагаемое жалованье в новой должности домоправителя и пояснил, что вычтет его из оплаты за услуги фирмы «Хельсинг и Харкер». Дракула с интересом спросил, во сколько же ныне оценивает свою работу его бывший слуга, и, получив ответ, одарил профессора взглядом с оттенком сочувствия.

Ван Хельсинг, впрочем, счел, что торг будет ниже его достоинства (Эрик так не считал, но его мнение не приняли во внимание).

К чести Игоря, благодаря его усилиям дом вплотную приблизился к идеалу, и Энни отправилась на праздники к родным, обогатив свои кулинарные знания десятком новых рецептов. Временами слуга сетовал на отсутствие размаха, ведь после ведения хозяйства в огромном трансильванском замке скромный дом не позволял ему в должной степени показать все свое мастерство…

Ван Хельсинг пригубил чай и поставил чашку обратно на поднос. Джонатан устроился поудобнее в кресле и начал свой рассказ:

– Как вы помните, несколько дней назад я обратился к одному моему другу из полиции и попросил о помощи. Сам он не был причастен к этому расследованию, да и было оно весьма кратким, тем не менее, он подсказал мне нужное имя, и сегодня я побеседовал с бывшим инспектором Фишером, который в свое время занимался самоубийством Алана Кэмпбелла. Полгода назад он ушел в отставку и успел отчаянно заскучать, так что моему визиту они с супругой очень обрадовались. Инспектор – с вашего позволения я буду продолжать его так называть, поскольку он принадлежит к прекрасному сословию истинно преданных своему делу служителей, – сразу же развеял мои подозрения о гибели кузена Джеффри. Признаюсь, я допускал, что его смерть могла быть насильственной, но это оказалось не так. За несколько дней до трагедии Алан Кэмпбелл внес кое-какие изменения в завещание, затем написал прощальное письмо и пустил себе пулю в висок. Вопросы могли возникнуть разве что по поводу причин такого страшного решения, но гадать о них – удел оставшихся в живых. Тем не менее, прежде чем вынести окончательный вердикт и закрыть дело, полиция опросила некоторых близких к Алану людей, среди которых промелькнуло и хорошо знакомое нам имя: мистер Дориан Грей. По словам инспектора Фишера, Грей был крайне недоволен тем, что его, невзирая на громкое имя и богатство, допрашивали наравне со всеми остальными. Он отправил несколько жалоб на действия полицейских и благодаря своему влиянию добился, чтобы их не проигнорировали. Поэтому в следующую их встречу инспектор, на себе ощутивший недовольство Грея, не отказал и себе в удовольствии слегка… отыграться.

Ван Хельсинг понимающе усмехнулся и посерьезнел.

– Иными словами, Дориан Грей привлекал к себе серьезное внимание полиции дважды?

– Трижды, если быть точным, – сказал Джонатан. – Еще один раз – по поводу несчастного случая на охоте, когда был застрелен какой-то бродяга, бывший моряк. Но нас больше интересует случай исчезновения мистера Бэзила Холлуорда.

– Я помню это имя, – сказал профессор. – Выдающийся художник, о котором говорили, что он может стать вровень с великими мастерами прошлого, а может, и превзойти их. Вы говорите, он исчез? Я не слишком пристально следил за новостями из мира искусства.

– Да, и это всколыхнуло высший свет. Холлуорд уезжал в Париж, где намеревался провести несколько месяцев вдали от суеты, полностью отдавшись работе. Поэтому о том, что он так и не сел на поезд, узнали слишком поздно. И конечно, уже не смогли найти ни единого свидетеля… Единственная зацепка – в вечер исчезновения он посещал своего давнего друга, мистера Дориана Грея: по словам прислуги, он прождал его до одиннадцати часов и ушел, так и не дождавшись. Это произошло девятого ноября, профессор.

– За несколько дней до смерти Алана Кэмпбелла, – закончил за товарища Ван Хельсинг.

– Не странным ли кажется это стечение обстоятельств? Два человека, близких к Дориану Грею, в одно и то же время… И хотя судьба Бэзила Холлуорда официально неизвестна, я рискну предположить, что его тоже больше нет в живых. – Джонатан помедлил. – Я также ознакомился с некоторыми его работами и пообщался с другими художниками. Среди этой братии не так уж часто можно встретить крепкую дружбу, но о Бэзиле они отзывались тепло, высоко оценивая его талант и в особенности – одну картину. Вы слышали о чудачестве Грея, странной боязни портретов и фотографий?

– Да, – кивнул профессор, – об этом, среди прочего, рассказывала мисс Адлер. Я тоже отметил эту странность – разве не естественным было бы для человека с такой удивительно красивой внешностью стремиться запечатлеть ее?

Джонатан торжествующе улыбнулся.

– Пропавший Бэзил Холлуорд двадцать лет назад написал его портрет, и все, кто видел картину, в один голос называли ее шедевром, величайшим творением гения. Эта картина, по их словам, изображала Грея в самом расцвете его красоты.

Ван Хельсинг снял очки и отложил в сторону.

– И что с ней случилось?

– Холлуорд подарил картину своей модели, и некоторое время она стояла в доме Грея, неизменно восхищая гостей. Затем Грей убрал ее и еще через некоторое время уничтожил. Так говорили. – Джонатан пожал плечами.

– Не верю в это, – решительно произнес Ван Хельсинг. – И держу пари, что портрет до сих пор где-то в его доме.

– Почему?

– Логика подсказывает, что, вероятно, картина изображает нечто, что Дориан Грей не хотел бы показывать посторонним, – вздохнул профессор. – Вы говорите, что ее многие видели и восхищались ею. Тем не менее, потом ее убрали с глаз долой. Логично допустить, что случилось некое событие, повлекшее за собой такие меры.

– Портрет пострадал? Был поврежден? – Джонатан встал и отошел к стене. – В таком случае стремление скрыть его от посторонних глаз понятно. Печально, но обыденно.

– Нет, не думаю. – Ван Хельсинг тоже встал, прошелся вдоль кабинета туда и обратно, потом вновь вернулся в свое кресло. – Мне чудится в этом намного более мрачная история из давних времен и легенд о преступлениях и смертях, которые удается скрыть от глаз человеческих, но не высших сил.