Князь: Попал по самые помидоры (СИ) - Фокс Гарри

— Блин, тетушка, я не могу же… — начал я, ошеломленный, с членом, торчащим как дубина и требующим немедленного действия. — Здесь… люди еще не разошлись!

— Они видят только твою улыбку, дурачок, — она рассмеялась, низко и маняще. — А все остальное… наше маленькое секретное шоу. Или ты… не можешь?

Этот вызов, этот взгляд, эта безумная наглость… Что-то во мне щелкнуло. Ярость? Желание? Импульс доминирования над этой опасной женщиной? Не раздумывая, я шагнул вперед, схватил ее за бедра и приставил свой пульсирующий член к ее влажному входу. Она была невероятно горячей и готовой.

Но Марицель оказалась быстрее. В ее движениях была ярость и опыт. Резко развернувшись, она толкнула меня в грудь. Я, ослабленный и ошеломленный, потерял равновесие и рухнул спиной на холодный мраморный пол балкона. Прежде чем я успел сообразить что-либо, она была на мне. Ее платье взметнулось, открывая все соблазны. Она нависла надо мной, ее глаза пылали, схватила мой член и направила его прямо к своей киске. Без прелюдий, с властным стоном, она опустилась на него, засадив до самого основания одним мощным движением.

«Охеррррррр…» — мысленный вопль разорвал тишину в моей голове.

Она не просто села. Она въехала. Ее внутренние мышцы сжали меня как горячий бархатный кулак, обжигая и обволакивая. И она не стала ждать. Марицель начала скакать на мне с бешеной, хищной энергией. Ее бедра двигались с кошачьей грацией и силой, создавая немыслимый угол атаки. Она не просто двигалась вверх-вниз. Она крутила бедрами, описывая восьмерки, скользила по стволу, заставляя каждый нерв петь, затем снова погружалась до упора. Ее руки впились в мою грудь, ее голова была запрокинута, рыжие волосы рассыпались по плечам, на губах застыл стон чистого, безудержного сладострастия. Это было мастерство, помноженное на власть и абсолютное безумие.

В глазах поплыло. Волны удовольствия накатывали одна за другой, смывая все — страх, усталость, мысли об отце Лиры и предстоящей церемонии. Она выжимала из меня все соки с невероятной эффективностью. Это длилось секунды. Пять? Десять? Не важно.

Я кончил в нее с глухим, подавленным рыком, которое могло сойти за еще один крик толпе внизу. Сперма хлынула горячими, мощными толчками прямо в ее нутро. Марицель замерла на мгновение, впиваясь пальцами в мою кожу, ее тело содрогнулось в ответ, и она издала низкий, довольный стон, заглушаемый гамом площади.

Она не слезла сразу. Наклонилась ко мне, ее губы снова нашли мой рот в жадном, влажном поцелуе, смешавшем вкус ее помады и моей пота. Потом она соскользнула с меня, ее киска была влажной и чуть приоткрытой. Я лежал, как выброшенный на берег кит, задыхаясь, глядя в потолок. Мои штаны все еще были спущены до колен.

Марицель поправила платье. Потом, с невозмутимым видом, достала из складок крошечные, кружевные трусики и надела их. Я видел, как капля моей спермы выскользнула из ее еще влажного входа и впиталась в тонкую ткань.

Она подошла ко мне, поправила мой воротник, ее лицо было безупречно спокойным, только глаза светились хищным удовлетворением.

— С днем свадьбы, мой милый племянник, — прошептала она, целуя меня в щеку. Ее губы были обжигающе горячими. — Все для тебя. Для нашего… будущего могущества. — Она лукаво подмигнула. — Теперь соберись. Скоро церемония. И помни… — ее палец легонько ткнул меня в грудь, — … ты теперь должен мне. Больше, чем думаешь.

Она развернулась и поплыла прочь с балкона, гордая, невозмутимая, пахнущая жасмином, властью и моей спермой. Я остался лежать на холодном полу, с спущенными штанами, с членом, медленно опадающим, и с мыслью, что ад свадьбы только что обрел новое, совершенно невообразимое измерение. «Тетка… Ебанная в рот тетка…»

Это что за Гаремокон?

— Артушенька, милый!

— Ну что ты…не волнуйся…

— У нас одна кровь…

Глава 21

Не ловко, то как…

Полдень. Солнце пекло немилосердно, отражаясь в позолоте фонтанов и слепя глаза. Гул толпы на главной площади Драконспрау напоминал рёв разбуженного вулкана. Я сидел на «Верном Скакуне Старых Битв», он же — мой старый, хромой «Колченогий», и чувствовал себя не князем, а жертвой, которую везут на заклание. Особенно после утреннего «сеанса релаксации» с тетушкой. Штаны до сих пор казались чужими.

— Тетушка, это же безумие! — я шипел, пытаясь поправить воротник камзола, который душил. — Публично? Перед всем народом? Ирис? Минет⁈ Да Лира меня растерзает на месте! А отец Лиры? Он же традиционалист!

Марицель, восседающая рядом в открытой паланкине, несомой четырьмя кошковоинами, лишь томно махнула веером. Ее платье было безупречно, губы — слегка припухшие, а взгляд — полный хищного веселья.

— Артушенька, не драматизируй, — ее голос был медом, замешанном на яде. — Это всего лишь древний аскаронский обряд. Символ смирения и всепрощения. Чистая формальность! Подумаешь, минутка неловкости. Зато народ будет в восторге! Укрепит твой авторитет «Освободителя». — Она подмигнула так, что у меня похолодело внутри. — А насчет Лиры и тестя… я все устроила. Расслабься. И улыбайся толпе.

Я тяжело вздохнул. Расслабиться после того, как она утром выжала из меня все соки на балконе? Сейчас? Когда впереди публичный позор? «Колченогий» подо мной нервно захрапел, чуя мой страх.

12:00. Грянули фанфары — такие громкие, что «Колченогий» взбрыкнул, чуть не сбросив меня к ногам ликующих горожан. Площадь взорвалась рёвом:

— ОСВОБОДИТЕЛЬ! ДРАКОНЬЯ КРОВЬ! УРА КНЯЗЮ АРТУРУ!

Я въехал на площадь. Море голов. Плакаты с моим идиотски улыбающимся лицом. Крики, цветы, летящие под копыта. Я махал рукой, посылал воздушные поцелуи, изображая блаженную улыбку, внутри же скребли кошки. «Публичный минет. Публичный минет. Какой же я лох…»

Алтарь, построенный для церемонии, напоминал маленький храм, увитый белыми цветами и лентами. И у его подножия, в ослепительном платье цвета лунного света, стояла Лира. Моя невеста. «Первая Мурлыка». Она была потрясающа. Высокая, гордая, с осанкой богини. Ее зеленые глаза сияли хищным торжеством. Розовые волосы были убраны в сложную прическу, украшенную жемчугом и крошечными дракончиками. От нее веяло силой, властью и… предвкушением.

И рядом с ней… Ирис. Моя ядовитая, сломленная камердинерша. Она была одета в строгое, темно-синее платье фрейлины, подчеркивающее ее бледность и хрупкость. Ее глаза, обычно полные сарказма или ненависти, теперь были опущены вниз. Она стояла чуть позади Лиры, скрестив руки, будто пытаясь стать невидимой. «Ну просто как подружка невесты», — лихорадочно подумал я, подъезжая. — «Все нормально. Ничего не случится. Тетка пошутила…»

Я спешился, передав поводья дрожащему конюху. Шаги по ковровой дорожке к алтарю казались шагами по минному полю. Музыка смолкла. Толпа замерла. Лира протянула мне руку — ее пальцы были сильными и прохладными. Я взял их, чувствуя, как ее коготки слегка впиваются в мою кожу. «Она знает. Она точно знает», — пронеслось в голове.

Жрец (или кто-то похожий, в очень дорогой рясе) начал церемонию. Звучали высокопарные слова о союзе, верности, драконьей крови и судьбе королевств. Мы обменялись клятвами. Мои — стандартные: «любить, чтить, бла-бла-бла». Ее — звучали как приговор: «быть твоей единственной опорой, единственной страстью, единственной Мурлыкой у твоего очага». Она подчеркнула «единственной». Я почувствовал, как по спине пробежал холодок. Потом жрец добавил, подмигивая:

— И, конечно, устная договоренность о… письменных уведомлениях при частых отлучках! Шутка! — Он захихикал. Толпа ответила робким смешком. Лира лишь сжала мою руку сильнее.