Утилитарная дипломатия (СИ) - Грей Дайре

– Еще пару недель назад я бы сказал: безоговорочной верности. Но сейчас я отвечу – честности. Для нас обоих этот брак не первый, мы понимаем, в чем состоит наш долг, и я не хочу, чтобы он в какой-то момент стал неподъемной ношей, которая раздавит нас обоих.

– Правильно ли я понимаю, что вы хотите знать о моих возможных увлечениях, но не будете против них, если наш основной долг будет исполнен?

Как она устала от витиеватых формулировок. И насколько же дома было проще. Страсть – здесь и сейчас, а ревность и упреки – глупость, ведь никто не обещал любить вечно.

– Все верно. Но честность должна быть обоюдной.

То есть если Его Величество пожелает завести фаворитку, он сначала ее предупредит. Интересно, а советоваться станет? Или до такой степени его ирония еще не заходит?

Валенсия невольно усмехнулась и шагнула ближе к мужчине, который сразу же выпрямился и спрятал руки за спину. Она сделала еще шаг прямо по траве, под ветками облетающей сирени. Подошла почти вплотную и запрокинула голову, заглядывая в глаза.

– Тогда сейчас я хочу быть честной, – ладони легли на плотную ткань фартука, – и предупредить, что серьезно намерена… – Пальцы пробежались до плеч, коснулись ворота рубашки, задели открытую шею с бьющейся жилкой. – … сделать все, чтобы наш брак не превратился в неподъемную ношу. А вы, Ваше Величество?

Сегодня он поцеловал ее сам. Неторопливо, уверенно, пробуя, но не отступая. Удерживая за талию и поглаживая спину. Апийка же оставила ладонь на груди, чувствуя, как быстро забилось сердце императора.

Под каменной броней невозмутимости и отчуждения пряталось пламя, которое требовалось только разбудить. Ведь в сущности солнечный свет и молния – тоже огонь.

Глава 30. О прощании и приветствии…

На кладбище было тихо. Невысокие надгробия аккуратными рядами возвышались над ухоженной свежей травой. Раньше в Империи покойников сжигали, а прах развеивали по ветру над каким-нибудь полем, отдавая умершего всем стихиям разом. Когда и почему мертвых начали закапывать в землю Герхард не помнил, знал только, что в отдельных уголках сожжение все еще практикуют. Особенно в Варении. Зола – хорошее удобрение.

На светлом камне было вырезано сухое: «Милисент Шнайдер, баронесса фон Мирбах». Ниже шли даты рождения и смерти. Лишенная титула при жизни Милисент снова обрела его после смерти по указанию Георга. За заслуги перед императорской семьей.

Стоило поблагодарить императора за подобную милость, но язык как-то не поворачивался. Они не особенно разговаривали после нападения. Точнее говорили, но все больше по делу. По сравнению с прошлым – несомненный успех, однако чего-то в разговорах не хватало.

Белые лилии легли у надгробия. Надо было что-то сказать. Попрощаться? Рассказать, как проходят дни? Кажется, он успел надоесть ей своим нытьем еще при жизни. Зачем мучить теперь? О чем вообще говорят с покойными? Слышат ли они? У изрилионцев есть сказка, что хорошие люди после смерти попадают в лучшее место, а творившие зло – в плохое. В Империи считалось, что души растворяются в мире как та же зола в земле. Так о чем говорить?

Герхард так и не нашел слов. Погладил холодный камень и направился прочь, не зная, зачем вообще приходил. За прощением? Прощанием? Принятием?

Квартира Милисент встретила той же тишиной и запахом пыли. Укрытая чехлами мебель стояла на тех же местах, в гардеробной все еще висели платья, на столике у зеркала стояли духи и крема. Здесь даже едва уловимо пахло теми же лилиями. А на столике у кровати лежала белая раковина – подарок Юстаса.

Баронесса любила море, но так и не смогла к нему вернуться. Умерла в душном городе, вдали от берега, думая, что спасает Герхарда. Зачем? Разве он стоил такого спасения?

Герцог скинул покрывало и сел на диванчик в будуаре. Старинная, антикварная мебель с вычурными спинками и подлокотниками, которая теперь никому не нужна. Он все еще вносил плату за аренду квартиры, здесь наверняка даже убирались, хоть и нечасто. Но Милисент тут уже не было…

«… почему ты не женился на ней?»

Вопрос Кристиана, на который он не смог ответить, крутился в голове. Гремел набатом. Требовал ответа.

«… почему ты не женился на ней?»

Потому что не доверял? Доверял. Рассказывал больше, чем кому-либо еще, а потом слушал и даже принимал к сведению советы.

«… почему ты не женился на ней?»

Потому что не думал, что все может закончиться вот так? Внезапно. Страшно. Легко.

«… почему ты не женился на ней?»

Потому что не хотел? Или хотел, но боялся? Чего? Что все вдруг станет иначе? Не так удобно?

«… почему ты не женился на ней?»

Потому что… Потому что его все устраивало и так. Стоит признать, что все было прекрасно. Так зачем что-то менять? Он задумался о переменах лишь незадолго до ее смерти. Но почему? Что изменилось? Он вдруг разглядел то, что всегда было перед глазами?

«… почему ты не женился на ней?»

Потому что… не любил? Испытывал привязанность, благодарность, доверял, но любовь… Ему всегда было сложно с чувствами. С механизмами как-то проще и понятнее. А эмоции… Милисент в них разбиралась. И помогала разложить по полочкам. Понять. Теперь помогать было некому. Так что он чувствовал?

Боль потери? Вину? Одиночество? Милисент стала частью его жизни, и терять ее было больно, как может быть больно отрезать себе палец. Или даже руку. Но он жив. И будет жить дальше. Помнить? Безусловно. Но нет никакой причины скорбеть вечно. Да и она бы этого не хотела.

Милисент умела двигаться вперед, оставляя в прошлом и обиды, и горечь, и боль. Ей не нужен ни склеп, в который превратилась квартира, ни каменное надгробие на кладбище. Только море, запах соли и ветер.

Герхард встал, снова медленно обошел комнаты, размышляя о том, какие указания стоит отдать поверенному. На счетах Милисент оставались деньги, она умела ими распоряжаться. Стоило продать мебель, раздать вещи и решить, кому отдать скопившуюся сумму. Вряд ли она хотела бы делиться нажитым с родственниками, значит, стоит подумать об ином варианте. Он что-нибудь придумает. А пока…

Ладонь рассеянно легла на раковину. И герцог, не задумываясь, забрал ее с собой. А потом покинул квартиру, унося с собой то единственное, что действительно могло напомнить о ней…

У автомобиля его ждал запыхавшийся жандарм.

– Ваша Светлость! – он вытянулся в полный рост, переводя дыхание. – Вас ищет герцог Кениг. Срочно.

– Что случилось?

Герхард аккуратно завернул раковину в шарф и убрал в багаж.

– Не знаю, – жандарм развел руками. – Велено вас доставить по указанному адресу. Я уже и к вам в особняк заглянул, и на кладбище был, сюда вот добежал, подумал, может быть вы заедете после могилы-то…

Если представитель закона оббегал полгорода, чтобы его найти, причина веская.

– Садитесь, – герцог открыл дверь со стороны пассажира. – Говорите адрес, доедем.

– Благодарю, Ваша Светлость!

На сидении жандарм устроился с заметным облегчением, Герхард сел за руль, а услышав адрес, позволил себе удивиться. Что Кенигу могло понадобиться в трущобах? И зачем главе Тайной полиции нужен бастард императора?

Ехали они почти полчаса, в конце протискиваясь по узким улочкам, в которых сопровождающий, к счастью, отлично ориентировался, иначе пришлось бы блуждать не хуже, чем под Драмбургом.

– Вот здесь это, Ваша Светлость!

Жандарм указал на очередной закоулок, у которого Герхард остановился и покинул автомобиль. Пешком они прошли всего два десятка шагов, встретились с оцеплением, которому сопровождающий быстро объяснил кого и к кому ведет, после чего их пропустили.

Переулок был вполне обычным. Узким, грязным, воняющим сточными водами, мусором и прочими продуктами человеческой жизнедеятельности. Герцог подобных мест избегал, потому прикрывал нос платком и старался не смотреть, во что именно наступает. Ботинки однозначно придется выбросить.