Князь: Попал по самые помидоры (СИ) - Фокс Гарри

Она проигнорировала. Ее пальцы впились в мои бедра, голова двигалась быстрее. Я почувствовал знакомое нарастание, смешанное с гневом и стыдом.

— Ирис! — мое предупреждение прозвучало жестче, с ноткой княжеской команды, которую она знала слишком хорошо. Я положил руку ей на голову — не ласково, а как хватку. — Выйди. Немедленно. Или я тебя вытащу за волосы на всеобщее обозрение. Повторю: Хватит.

Она замерла на мгновение. Ее дыхание, горячее и прерывистое, обжигало кожу. Я почувствовал, как по ее спине пробежала дрожь — ярости? Бессилия? Затем — резкое движение. Она отстранилась. Я услышал сдавленный всхлип, звук слюны и… возможно, слезы? Но когда она поползла назад из-под стола, ее лицо, мелькнувшее на мгновение, было каменным. Бледным, с опухшими губами, но абсолютно бесстрастным. Она встала на колени рядом с моим креслом, опустив голову, быстро вытирая рот краем своего темного платья. На полу под столом осталась маленькая лужица слюны.

Я не стал смотреть на нее. Все мое внимание было приковано к ней.

В центре зала, в луче света от высокого витража, стояла Лира. Первые ноты новой музыки — томной, чувственной, с ритмом бьющегося сердца — коснулись воздуха. И она начала двигаться.

Это не был танец в привычном смысле. Это было воплощение кошачьей сущности в человеческой форме. Каждое движение — плавное, гибкое, исполненное нечеловеческой пластики. Она выгибала спину, как перед прыжком, ее руки извивались, как змеи, пальцы заканчивались острыми коготками, которые ловили свет. Ее бедра описывали восьмерки, безупречные в своей чувственности, а ноги, сильные и изящные, ступали бесшумно, будто по бархату. Ее розовый хвост с белым кончиком был не просто аксессуаром — он был частью танца. Он вибрировал в такт музыке, извивался вокруг ее ног, подчеркивал линию бедра, взметался вверх, как знамя, когда она резко выпрямлялась.

Она вращалась, и платье цвета лунного света обвивалось вокруг нее, то открывая стройную лодыжку, то плотно облегая безупречные изгибы тела. Ее глаза, ярко-зеленые, сияли хищным огнем. Она ловила взгляды мужчин, заставляя их замирать с открытыми ртами, бросала вызов женщинам — холодный, оценивающий. Но чаще всего ее взгляд находил меня. И в нем читалось: «Я здесь. Я твоя. Смотри только на меня. Забудь обо всех. Забудь о ней под столом».

И я смотрел. Забыв о боли в ребрах от тестя, о позоре алтаря, о мерзости под столом, о предстоящей адской брачной ночи. Я смотрел, завороженный. Ее грация была пугающей. Ее сила — гипнотической. Ее красота в движении — ослепительной. В ней была дикая, необузданная мощь, облеченная в совершенную форму. В ней был огонь Драконьей Крови и холодная расчетливость хищницы. Она была воплощением всего, что этот безумный мир мог породить — прекрасного, опасного и неотвратимого.

Музыка нарастала, ритм ускорялся. Лира танцевала теперь с яростной энергией. Прыжки, которые заставляли сердце замирать, вращения, от которых кружилась голова, падения и стремительные подъемы. Ее розовый хвост мелькал, как молния. Зал замер, затаив дыхание. Даже пьяные бароны перестали жевать. Даже тетка Марицель наблюдала с редким выражением чистого удовольствия на лице.

И когда последняя нота прозвучала, как удар гонга, Лира замерла в финальной позе. Одна нога вытянута назад, корпус изогнут, руки вверх, когти впились в невидимую добычу. Ее грудь высоко вздымалась, на лице играла легкая улыбка победительницы. Розовый хвост с белым кончиком замер в изящной дуге над головой.

Тишина длилась долю секунды. Потом зал взорвался. Гром аплодисментов, топот ног, крики «Браво!», «Да здравствует Первая Мурлыка!», «Освободителю повезло!» заглушили все. Лира медленно выпрямилась, сделал изящный реверанс в мою сторону, ее взгляд снова поймал мой. В нем читалось удовлетворение и… обещание. «Ты смотрел только на меня. Хороший князь. Но вечер только начинается».

Она пошла обратно к столу, принимая овации, как дань. Я сидел, все еще завороженный. Но в памяти еще горел образ ее танца — дикий, прекрасный и абсолютно пугающий.

Зал снова погрузился в гул пира, но напряжение висело в воздухе гуще запаха жареной мыши. Я осушил очередную кружку медовухи, пытаясь залить ею и стыд от Ирис, и ярость от всей этой аскаронской мишуры. Именно в этот момент тетушка Марицель, сияя как отполированный кинжал, подсела ко мне, вытеснив Лиру буквально на пол-стула.

— Артушенька, родной, — начала она сладким, как забродивший мед, голосом, ее рука легла мне на колено, пальцы начали водить круги по ткани. — Ну не сердись ты! Пируем! Веселимся! Скоро твои земли… наши земли… станут единым могучим Аскароном! Представь: единые законы, единая армия, единая… воля королевы! — Она подмигнула, ее изумрудные глаза сверкнули. — И твоя воля, конечно, племянничек! Ты же будешь моей правой рукой! Маркграфом! Мы…

— Это Драконхейм, тетушка, — я перебил ее, голос звучал хрипло, но твердо. Я снял ее руку с колена и отставил в сторону. — Не Аскарон. Пока что.

Марицель надула губы, как обиженная девочка. Но в глазах мелькнула сталь.

— Ой, ну что за капризы! Все равно же… А почему Ирис тебе не сосет? — вдруг сменила она тему с пугающей легкостью, ее взгляд скользнул под стол, где Ирис сидела, прижавшись к моему креслу, как тень. — Она же здесь! Под рукой! Традиция же! Ослабление семени для долгой ночи! Лирушка, прикажи ей! А то твой князь такой нервный!

— Хватит мне уже сосать! — я грохнул кулаком по столу, заставив звенеть бокалы и подпрыгнуть голове жареной мыши. Гул в зале стих на мгновение. — Тут только Годфрик мне еще не сосал! Дайте бухнуть спокойно! Хоть на своей свадьбе!

— Господин, я… — Годфрик, сидевший рядом с Муркой, побледнел как полотно. — Я не… это…

— Заткнись, Годфрик, — процедил я, хватаясь за новую кружку. — Заебали уже все. Сосать, сосать, сосать! Как дятлы!

— Милый, не сердись так, — замурлыкала Лира, пересаживаясь на другой стул и, прижимаясь ко мне всем телом, ее розовый хвост обвил мою ногу. — Да, тут у нас… такие традиции Аскарона. Я просто… иного не знала. Но мы же будем скоро… вместе… и ты меня научишь своим? — Она попыталась поймать мой взгляд, но в ее глазах читалась тревога. Я был слишком резок.

— Да с хуяли вы решили, что мы станем частью Аскарона⁈ — мой голос, усиленный гневом и медовухой, гулко прокатился по внезапно стихшему залу.

Тишина повисла абсолютная. Даже фонтаны с шампанским, казалось, перестали журчать. Все — бароны, кошковоины, «артистки фольклорного ансамбля», даже отец Лиры с куском мяса в руке — обернулись ко мне. Сотни глаз, полных шока, любопытства и страха.

— Это… это не правда, племянник, — попыталась вставить Марицель, но ее голос звучал фальшиво. — Мы же родня! Мы объединяемся!

— Да ты посмотри вокруг! — я вскочил, ткнув пальцем в зал. — Даже шут с Аскарона! Где гости из Эрнгарда? Где герцоги, бароны? Тут одни твои кошколюды да аскаронские прихлебатели! Вы словно меня тут захватить пытаетесь! Прямо на моей же свадьбе!

Взоры устремились на шута — кошколюда в колпаке с бубенцами, замершего с жонглерскими шариками в руках.

— Я? — пискнул шут, его розовые ушки (не такие роскошные, как у Лиры) задрожали. — Это потому что я кошколюд⁈

— Да! Нет… бля… — я провел рукой по лицу, чувствуя, как медовуха туманит разум, но гнев ясен. — Ты видел хоть в Эрнгарде одного кошколюда до приезда Лиры? А? До того, как Аскарон полез к нам со своим «миром» и «традициями»⁈

Шут задумался, его хвост нервно подергивался.

— Эмм… нет? — неуверенно пробормотал он. — Но… я же смешной? Меня за смешливость взяли! А не за…

— Друзья! — Голос Марицель, внезапно мощный и властный, перекрыл все. Она встала, ее золотое платье вспыхнуло в свете люстр. На лице — сияющая улыка, но глаза метали молнии. — Вот она! Истинная сила Драконьей Крови! Пылает в нашем князе! Это не гнев! Это — огонь его могущества! Его решимость защищать свои земли! Разве не прекрасно⁈ Разве не достойно восхищения⁈ — Она подняла бокал. — Выпьем же за князя Артура! За его пылкое сердце и несгибаемую волю! За Драконхейм! И за наш нерушимый союз! УРА!