Не касаться механизмов. Моих верных помощников, что стали частью жизни. Мысль была пугающей, но я понимала логику. Пустой кувшин не может лить воду.
Шорох на второй кровати заставил нас обоих обернуться. Тара открыла глаза, сразу, резко, как Сорен. Воин. Ее взгляд метнулся ко мне, и лицо озарилось такой радостью, что захотелось снова заплакать.
— Мей! — она осторожно высвободилась из-под Лукаса, стараясь не разбудить мальчика, и в три прыжка пересекла комнату. — Ты… как ты?
— Проснулась, — я попыталась улыбнуться. — И рада вас видеть.
Тара присела на край моей кровати, схватила мою руку и сжала так крепко, что стало почти больно. Ее карие глаза блестели влагой.
— Я думала… когда ты не просыпалась вчера весь день… Торбар говорил, что это нормально, но я боялась, что…
— Я здесь, — я сжала ее пальцы в ответ. — Живая и уже почти здоровая.
— Почти — ключевое слово, — Тара фыркнула, но улыбалась. — Ты выглядишь как выжатая тряпка. Бледная, тощая. Тебе нужно есть. Много есть.
— Согласна, — я вдруг почувствовала, как желудок предательски заурчал. — Я голодна как волчица.
— Вот и отлично! — Тара вскочила. — Я приготовлю завтрак. Бульон, кашу, может яичницу. Ты должна набираться сил.
Она направилась к двери, но остановилась у кровати, где спал Лукас. Наклонилась, осторожно потрясла мальчика за плечо.
— Лукас. Просыпайся, малыш. Мей очнулась.
Мальчик застонал, попытался зарыться глубже в подушку, но Тара была настойчива. Еще одно легкое потряхивание, и он неохотно разлепил веки.
— Уже утро? — пробормотал он сонно. Потом его мозг, видимо, обработал слова Тары. Глаза распахнулись. — Мей⁈
Он вскочил так резко, что чуть не упал с кровати, но Тара подхватила. Мальчик бросился ко мне, глаза горели радостью и облегчением.
— Ты проснулась! Ты правда проснулась!
— Правда, — я протянула руку, и он схватил ее, сжал обеими ладошками. — Как ты, Лукас? Все хорошо?
— Да! Я помогал Таре! Мы по очереди сидели с тобой! Я читал тебе книгу, которую нашел в твоем кабинете. Про рыцарей. Думал, может быть, ты слышишь. Тара говорила, что людям в глубоком сне иногда снятся голоса.
Сердце сжалось. Этот ребенок, переживший такое, находил силы заботиться обо мне.
— Я не слышала, — призналась я. — Но само то, что ты был рядом, помогало. Правда.
Лукас просиял.
— Идем, — Тара взъерошила ему волосы. — Поможешь мне на кухне. Дадим Мей одеться и привести себя в порядок.
Они вышли, оставив дверь приоткрытой. Сорен поднялся из кресла, размяв затекшие мышцы.
— Я тоже оставлю тебя, — сказал он. — Но если что-то понадобится, просто позови. Я буду внизу.
— Сорен, — окликнула я, когда он направился к двери. Он обернулся. — Спасибо. За то, что остался. За то, что… заботился.
Он посмотрел на меня долгим взглядом. Потом медленно кивнул.
— Всегда, — просто сказал он и вышел…
Одеться оказалось сложнее, чем я думала. Руки тряслись, пальцы не слушались. Простая рубашка надевалась целую вечность, пуговицы никак не хотели попадать в петли. К тому времени, как я натянула штаны и сапоги, лоб покрылся испариной.
Я подошла к маленькому зеркалу на стене и замерла.
Отражение было… шокирующим. Лицо осунулось, скулы стали резче. Под глазами залегли темные тени. Кожа была бледной, почти прозрачной, с нездоровым синеватым оттенком. Губы потрескались.
Но хуже всего были глаза. В них появилось что-то… древнее. Уставшее. Словно я постарела на десять лет за эти два дня.
Я попыталась пригладить волосы, но быстро сдалась. Тара права, сначала мне нужно поесть.
Спуститься по лестнице было испытанием. Каждая ступенька требовала концентрации. Я держалась за перила обеими руками, медленно, осторожно ставя ноги. Внизу слышались голоса, звон посуды, аппетитные запахи готовящейся еды.
Когда я добралась до кухни, меня встретила картина домашнего уюта.
Тара колдовала у печи, помешивая что-то в большом чугунном котле. Лукас сидел за столом, сосредоточенно нарезая хлеб — толстые, неровные ломти, но старался изо всех сил. Сорен стоял у окна с кружкой в руках, смотрел на площадь, но обернулся, услышав мои шаги.
И повсюду работали механизмы.
«Толстяк Блин» довольно пыхтел в своем углу, его массивные крюки медленно, ритмично вращались в чаше, где замешивалось тесто. «Паучок-Мойщик» позвякивал в тазу, старательно оттирая застарелую грязь с какой-то сковородки. «Ветошкин» семенил по полу, его маленький совок собирал крошки и пыль. Даже «Жук-Крошитель» стоял на столе, готовый к работе, его бронзовая спинка поблескивала в утреннем свете.
Они не замолкли при моем появлении. Не замерли, притворяясь неодушевленными предметами. Они продолжали работать, наполняя кухню своими звуками — скрипом, пыхтением, тихим позвякиванием. И эти звуки были… домом. Живым, дышащим домом, где каждый механизм был частью большой семьи.
— Мей! — Тара обернулась, увидела меня в дверях. — Ты спустилась! Одна! Я думала, ты позовешь кого-нибудь из нас.
— Справилась, — я осторожно прошла к столу и опустилась на скамью. Даже этот короткий путь отнял последние силы. — Но лучше сяду.
Сорен подошел, поставил свою кружку передо мной.
— Чай. Горячий, с медом. Пей.
Я благодарно обхватила кружку обеими руками, наслаждаясь теплом. Сделала глоток. Вкус был насыщенным, сладким, с легкой горчинкой каких-то трав. Жидкость согрела изнутри, разогнала остатки сонной одури.
Лукас придвинул ко мне тарелку с хлебом. Его маленькое лицо светилось гордостью.
— Я сам нарезал!
— Отличная работа, — я взяла один ломоть, откусила. Хлеб был свежим, еще теплым, с хрустящей корочкой. — Очень вкусно.
Мальчик расцвел от похвалы.
Тара принесла к столу большую миску с дымящейся кашей — овсяной, судя по виду, с добавлением сухофруктов и орехов. Следом тарелка с яичницей, простой, но ароматной. И чугунок с бульоном — прозрачным, золотистым, от которого поднимался пар.
— Ешь, — скомандовала она, усаживаясь напротив. — Все. До последней крошки.
Я не спорила. Первая ложка каши показалась нектаром богов. Теплая, сладкая, с приятной текстурой. Я ела медленно, смакуя каждый кусок, и с каждой ложкой чувствовала, как возвращаются силы. Желудок, пустой двое суток, благодарно принимал пищу.
Сорен сел рядом с Лукасом, взял свою тарелку. Я заметила, что и его порция была внушительной, видимо, Тара решила откормить всех истощенных обитателей харчевни.
Мы ели молча первые несколько минут, каждый погруженный в свои мысли. Атмосфера была… странной. Неловкой, но теплой. Словно мы были семьей, которая только учится быть семьей. Пока не знает всех привычек друг друга, всех слов и жестов. Но старается. Искренне старается.
«Толстяк Блин» закончил замес и издал характерное довольное сопение. Латунный шарик на его «макушке» подпрыгнул с веселым «Дзынь!», сигнализируя о готовности. Лукас вздрогнул от неожиданности, потом рассмеялся.
— Он и правда как живой! — воскликнул мальчик, глядя на механизм с восторгом. — Можно к нему подойти? Поближе посмотреть?
Тара посмотрела на меня вопросительно. Я кивнула.
— Можно. Но осторожно. Он дружелюбный, но не любит резких движений. И не трогай крюки, когда они работают.
Лукас подскочил и осторожно приблизился к «Толстяку». Встал рядом, вытянув шею, пытаясь заглянуть в чашу с тестом. Механизм, словно почувствовав внимание, тихо пыхнул и слегка повернул «голову» в сторону мальчика. Лукас ахнул.
— Он меня видит!
— Не совсем, — объяснила я. — Скорее… чувствует. У него нет глаз, но есть что-то вроде осязания. Он знает, что рядом кто-то есть.
— Это здорово, — прошептал Лукас, протягивая руку, но не касаясь. Просто держа ладонь в паре сантиметров от теплого чугунного бока. — Я никогда такого не видел.
Сорен тоже наблюдал за механизмами, и в его глазах читался неподдельный интерес. Любопытство ученого, изучающего что-то новое и восхитительное.
— Они действительно работают без команд? — спросил он. — Самостоятельно?
