Леона. Книга 2 (СИ) - Яровая Лана

Верхуслава подняла доску и чинно ссыпала в похлебку морковку. Помешала да, накрыв горшок, задвинула ухватом обратно в пышущее жаром горнило. Заслонка сама-собой подъела ближе, и домовушка вставила ее в устье очага.

— Никогда не берись за стряпню в скверном настроении, — наставительно проворчала Верхуслава, спускаясь по ступенькам. — Каки мысли в голове будут, така и еда выйдет, така и сила от нее пойдет. Сготовишь с дурными мыслями, дак и харчи не вкусные получатся, дурные — отравой для едока будут. Кто отведает такой стряпни тоже мрачный ходить станет. А то и сил от нее не наберет, а потеряет.

Леона стыдливо прикусила губу — вот бы Ружена с Добролюбом не прознали об этой оплошности. Меньше всего ей хотелось видеть укоризну в глазах доброго домового, не раз повторявшего ей те же слова…

— Я знаю, — понуро ответила девушка. — Прости, Верхуслава. Забылась…

Домовушка неодобрительно покачала головой.

— Иди уж, — мягче сказала она и сняла с низенькой печной полки небольшую глиняную кружку. — Посиди покамест на лавке да еще живительного отварчику выпей. Я тебе свежий уж сготовила — лишним не будет, пока сны твои наведенные не уйдут.

Передав кружку Леоне, домовушка с жалостливой улыбкой похлопала ее по руке, развернулась и, шагнув вперед, исчезла

— Верхуслава, — позвала девушка.

— Ась? — прозвучало из ниоткуда.

— Спасибо, — прошептала она, преисполненная благодарности за заботу и терпение.

— На здоровье, деточка, — ответила пустота, так и не явив домовушку.

Леона вздохнула и, выйдя из-за печного угла, уселась на лавку перед столом. Отвар был теплым и пряным.

Совсем скоро двери, что вели в баньку, распахнулись и впустили стайку щебечущих и хохочущих девиц. Пахнуло распаренными травами, что девушки использовали для омовений.

— Леонка! — радостно воскликнула Лесяна, махнув рукой.

Леона приветливо улыбнулась.

— Ох, до чего ж пить охота, — пожаловалась Леся, прикладывая ладони к раскрасневшимся щекам.

— И меня припекло, — согласилась Зоря и вяло махнула Леоне рукой.

Они завернули в стряпушный кут[2], и из-за стенки послышался плеск воды.

Еще пара девиц, вышедших из баньки следом, мимоходом помахали Леоне и, продолжив весело шушукаться, быстро поднялись наверх.

— Ну, как? Не шибко Воимир лютовал? — сочувственно спросила Агнеша, присаживаясь рядом и выглаживая подмоченные во время помывки кончики своих темно-русых косиц.

Леона улыбнулась ее искреннему беспокойству. Она хотела было покачать головой и заверить девушку, что все обошлось, да только вдруг вспомнилось, как злющий наставник распекал пунцового Словцена, и слова застряли в горле, так и не вылетев. Улыбка теперь сделалась кривоватой и жалкой.

К ним подошла Лесяна и видно заметила ее безрадостное выражение лица.

— Не унывай, — подбодрила она Леону, ставя на стол кувшин, полный колодезной воды.

— Кабы я стала унывать после каждой выволочки Воимира, у меня бы не осталось времени на другие заботы, — попыталась отшутиться Леона.

Девушки хихикнули.

— Оно и правильно, — вздохнула Агнеша. — Не зря Верхуслава говорит, что толку с обид, как с опары на холодной водице.

— Тем паче, что травень уж середку почти перешагнул, передохнешь скоро, — добавила Леся, усаживаясь на лавку напротив.

— Ты о чем? — озадачилась Леона.

— А ты не знаешь разве? — удивилась Агнеша.

Из-за печи появилась Зоря. Коса ее была спрятана под косынкой — видно в бане подвязала, чтоб не замочить. Девушка подошла к подругам и поставила на стол три резных стакана.

— Воимир завсегда в это время уезжает, — объяснила Агнеша, пододвигаясь на лавке, чтобы освободить Зоре место.

— Куда? — спросила Леона, с удивлением заметив за собой проснувшееся любопытство. Она подняла кружку повыше к лицу и отпила отвар, спрятав за этим движением внезапно накрывшую ее неловкость.

— Да кто его знает, — пожала плечами Агнеша.

Девушки согласно покивали.

— Он всегда по весне смурной становится, — добавила Леся, разливая по стаканам искристую водицу.

— Угу, а чем ближе травень к концу подходит — так он мрачнее тучи все бродит, — почему-то шепотом добавила Агнеша, забирая один из стаканов с водой.

А Зоря, будто желая уколоть, сказала:

— Хороша же ученица выходит, коли о собственном наставнике ничего и не ведает. Он, небось, и не скажет тебе ничего. Уедет молча, не попрощавшись даже.

Агнеша бросила на нее укоризненный взгляд.

Леона же пожала плечами и ответила:

— С чего бы ему слово передо мной держать. Я не милая ему, не боевой товарищ — воспитанница. Он мне воинскую науку дает, а не о жизни своей сказывает.

Девушка говорила спокойно, хоть на душе и сделалось гадко от слов Зори. Люб ей Воимир или нет, а Зоря была права… Наставник своим отрокам навроде отца становится, а Воимир ее едва выносит. Эта мысль неприятно уколола Леону… И правда ведь — возьмет да и уедет молча, не упредив даже. И будет она, как дура набитая, сидеть по утру со своим деревянным мечом и ждать наставника, которого и нет уже окрест…

— Воинскую науку, — фыркнула Зоря, выпростав из-под косынки толстую соломенную косу. — Ты не забыла еще, что девицей уродилась?

С крыльца послышались быстрые шаги, и в избу скором шагом вошла Витана, неся охапку разносортной зелени.

— О! — Обрадовалась она, еще из сеней увидав девушек. — Вовремя вы воротились! Надо зеленушку для щей накрошить, и к салу еще укропчику подмешать хорошо бы.

— Витана! — вдруг окликнула Леся, скрывшуюся в стряпушном углу девушку.

— Чего тебе? — донеслось из-за печки.

— А куда Воимир каждый травень пропадает? — громок спросила Леся.

— Тише, ты! Чего разгорланилась?! — громко зашикала на нее Агнеша. — Вдруг услышит еще.

Леона удивленно на нее покосилась — ну услышит, и чего тут… А потом представила, как Воимир застает ее среди болтающих о нем девушек, да не своими делами занятой, а с любопытством внимающей их словам… Щеки ее запылали жаром, и она скорее подняла к губам кружку, отпивая взвар и пряча за ней зарумянившиеся щеки.

— Не знаю, — хмуро ответила Витана, выглянув из-за печи. — И выспрашивать у него не советую. Не любит он этого.

Чернобровая красавица вновь скрылась за печью и оттуда донесся ее окрик:

— Давайте помогайте шустрее, пора уж стол накрывать.

Так и не окончив беседы, девицы поднялись с лавок и засуетились в печном углу, доготавливая кушанья.

Совсем скоро подошли парни — помогать нести в общинную избу тяжелые горшки с харчами. Девушки взялись за что полегче. Словцен поднялся по крылечку последним, когда, казалось, уже все разобрали, и в избе никого и ничего не осталось. Он уже собирался уходить, оценив пустой стол, но тут из-за печи выглянула Зоря. Увидав парня, она улыбнулась и приглашающе махнула рукой.

— Айда сюда, — позвала она, снова скрывшись за печью и вытаскивая из нее противень с золотобокими пирожками.

Парень зашел в горницу, но в бабий кут соваться побоялся — Верхуслава увидит, живо уши надерет. Не пускала она в стряпушную мужиков.

Словцен глянул издалека, не заходя за печь — Заряна, скрывая улыбку, поддевала пирожки лопаткой и, будто не боясь обжечься, быстро перекладывала их в две широкие миски.

Когда Зоря передавала одну из них Словцену, пальцы их коротко соприкоснулись, и девушка опустила глаза долу, пряча заплясавшие в них смешинки. И не ясно было от чего в тот миг алели ее щеки — распалил ли их печной жар или нечто иное…

Гостомысл сегодня вновь не пришел к обеду.

***

Когда уходит за горизонт колыбель Великих Богов, когда очищающий свет в последний раз ласково проводит по земле мягкими лучами — защита Пресветлых ослабевает и на мир опускается мгла.

Ночь — пора нечисти. Некого бояться в царствующей на земле тьме навьим тварям. Не страшась, они разгуливают по дорогам, заглядывают в окна нечестивцев, скребутся у порогов, напоминая о содеянных прегрешениях. Манящими огоньками горят для них души отступников, поправших божьи законы. Злодеяния людские — что дверь для нечисти. Худые помыслы и те приоткрывают душу для недоброго. Войдет зло, просочится, суля сладкими обещаниями и совсем завладеет душой, покроется скверной нутро отступника. И горе тому, кто неся в себе след пороков, выйдет в это время из дому. Утянет навь порочную душу — не вернутся назад.