Книжная лавка фонарщика - Остин Софи

Глава 6

Выйдя на улицу, Эвелин повернула налево и, обойдя здание, остановилась в прохладной тени переулка. Она прижалась лбом к красному кирпичу стены, пытаясь успокоить жгучее, болезненное биение собственного сердца. Она не знала, злиться ли ей на себя или, наоборот, жалеть — а может, и то и другое. Ей было двадцать четыре года, и до нынешнего момента ее жизнь шла по истоптанной, местами утомительно скучной дороге. А теперь она не чувствовала земли у себя под ногами.

Эвелин сползла по стене и со стоном уткнулась головой в мягкую подушку своих рук. Даже если бы ее в таком виде увидела мать и упала в обморок, ей было бы все равно. Единственное, чего она сейчас желала, — это чтобы ее поглотила Вселенная, чтобы тень над ней разрослась и сгустилась, укрыв ее нежностью своего мрака. Она словно танцевала и сбилась с ритма: мир теперь двигался в одном темпе, а она — в другом, спотыкаясь через каждый шаг. А когда к этому прибавилось еще и унижение от выслушивания своей семейной истории прямо перед незнакомцем…

— Вам плохо, мэм?

Эвелин подняла взгляд. Перед ней, с корзиной белья в руках, стояла молодая темнокожая женщина и смотрела на нее добрыми карими глазами.

— Не плохо, — ответила Эвелин.

Женщина нежно на нее взглянула и переставила корзину с одного бока на другой.

— Вы заблудились?

— Можно и так сказать.

К своему ужасу, Эвелин почувствовала, как у нее начинает перехватывать дыхание, словно она вот-вот заплачет.

— Куда вам нужно?

Туда, где все осталось как прежде. Ей нужно было, чтобы стрелки часов пошли вспять, чтобы они перенесли ее туда, где все имело смысл и где она знала, кто она и что ей делать. Потому что сейчас… Сейчас она сидела на земле и смущала эту бедную женщину, которая просто хотела заниматься своими делами.

— В Портхейвен-Хаус, — ответила она, смахивая со щек слезы и поднимаясь на ноги. Она оказалась почти одного роста с женщиной — может быть, на дюйм выше, — что было ей непривычно: в ее семье все были ростом под потолок. Женщина поражала своей красотой: подчеркивающие глаза невероятно густые ресницы, высокие скулы, пухлые улыбающиеся губы.

— Это на Лонг-Клоуз-Лейн в восточной части города. За мной должна приехать карета, но мы не договорились, когда именно…

И не то чтобы мисс Биллингем вообще собиралась договариваться. Может, она уже сходила на рынок и уехала домой? Подняв глаза к небу, Эвелин осознала, как долго просидела в гостинице клуба: облака над их головами уже начали окрашиваться в сиреневые оттенки.

Женщина смотрела на Эвелин, будто что-то обдумывая.

— Я тоже живу на востоке города, — сказала она. — Хотите, я подожду тут с вами немного и, если карета не появится, пойдем туда вместе?

— О нет. Я не могу вас о таком просить и отнимать у вас время. — Эвелин покачала головой. — Я уверена, что если понадобится, то я и сама найду дорогу.

Судя по натянутой полуулыбке на губах женщины, та была совершенно другого мнения.

— Это я наперед делаю, — сказала она, кивнув в сторону корзины с бельем. — А мистеру Кею лучше не давать лишнего повода думать, что я бросаюсь выполнять его поручения сию же минуту: если об этом пойдет слух, мы с мамой тут же разоримся. Но если мы будем ждать, то давайте лучше на солнышке. — Она пошла в сторону улицы и, поняв, что Эвелин не тронулась с места, обернулась: — Ну же, пойдемте. В переулках только крысы и пьяницы ошиваются.

Они сели на одну из скамеек перед гостиницей, на которых всего пару часов назад сидели дамы с зонтиками и давали своим детям хлебные крошки, чтобы те кормили ими собравшихся у берега уток. Хоть солнце еще припекало, оно уже начинало садиться, окрашивая густыми, медовыми мазками небо и превращая в ослепительное золотое зеркало неспешные воды реки. Женщина поставила корзину между собой и Эвелин — и та увидела, что в ней лежали простыни: свежие, накрахмаленные, аккуратно сложенные и пропитанные ароматом лаванды.

— Кто такой мистер Кей? — спросила Эвелин.

— Он работает в трактире «Черный лебедь». — На губах женщины появился намек на улыбку. — Он там пока что ночной портье, но очень хочет устроиться в гостиницу посолидней. Знаете, вот в эту, при станции.

Еще бы Эвелин не знала. Это была лучшая гостиница Йорка.

— Человек с амбициями, значит.

— Думаю, да, — радостно согласилась женщина. — Приятно встретить человека, который о чем-то мечтает. Почти всех вокруг устраивает их бесцельная жизнь, никто не стремится к лучшему. — Она положила руки на колени. — Но вам, наверное, не хочется это все слушать.

— Напротив, — возразила Эвелин. — Мне сейчас очень не помешает послушать про жизнь кого-нибудь другого. — Все что угодно, только бы отвлечься от руин, оставшихся от ее собственной жизни. — А вы? Какие амбиции у вас?

Женщина взглянула на нее искоса:

— Ну, для начала, чтобы мистер Кей набрался смелости и пригласил меня на чай. Однако над этим у меня нет власти, так что, как говорит моя мама, «пусть тебе не дают покоя не чужие, а собственные поступки. Сосредоточься на том, до чего в этой жизни можешь дотянуться и что можешь забрать своими собственными руками, иначе никогда не сможешь быть счастлива».

— Очень хороший совет, — тихо сказала Эвелин, опустив глаза на свои руки: она уже ни до чего не могла ими дотянуться. — Почему тогда вы сами не пригласите на чай этого мистера Кея? Зачем ждете, пока он сообразит?

— Знаете, я и сама задаю себе этот вопрос. Тоже мне советчица: учу вас тут жить, а сама все делаю наоборот. — Она засмеялась так заразительно, что невозможно было устоять. Эвелин невольно хихикнула.

Когда нежное плескание воды в реке вновь заглушило все остальные звуки, женщина прочистила горло и сказала:

— Послушайте, я вот о чем мечтаю. Есть на Регент-стрит маленький домик. Сама я его ни снять не смогу, ни тем более купить, а с Джеком — в смысле с мистером Кеем — мы бы, думаю, его потянули. Как бы мне хотелось сидеть в своей собственной гостиной с чашечкой чая и… — Она осеклась и покраснела. — Ну я, конечно, и размечталась. Мы с ним даже не ходили никуда вместе, а я уже дом себе нарисовала! Вы, наверное, теперь считаете меня навязчивой, мисс.

— Что вы! Я совершенно так не считаю, — возразила Эвелин, обнадеживающе ей улыбнувшись. — И прошу, зовите меня Эвелин, а не «мисс».

— Тогда вы зовите меня Наоми, — ответила женщина. — Знаете, когда я увидела вас в переулке, то сначала приняла за напившегося старика-аристократишку. У мистера Кея есть друг-писатель, ему бы эта история понравилась.

Эвелин насторожилась:

— Он журналист?

— Кажется, беллетрист, — ответила Наоми. Она перевела взгляд с корзины на Эвелин. — Ну что, приедет ваша карета или нет, как вы думаете? Или пора нам пойти пешком?

Эвелин окинула взглядом улицу, залитую светом закатного солнца, и реку, усыпанную алыми пятнами румяного неба.

— Этот вечер идеально подходит для прогулки, — сказала она с отважной улыбкой. — Если вы не возражаете.

— Само собой, не возражаю, — ответила Наоми, прижав корзину обратно к боку. — Если только вы не возражаете заглянуть по пути в «Черный лебедь» — оставлю это там на пороге.

— А вы познакомите меня с этим таинственным мистером Кеем?

Наоми засмеялась:

— Он заступит на смену еще нескоро, но ваше рвение мне по нраву. Ладно, пойдемте — путь нам предстоит неблизкий.

По пути домой они выяснили, что обе — единственные дети в семье. Все то время, что они шли по улице Уолмгейт, Наоми рассказывала, как ее отец, сын дипломата, приехал из Мадагаскара учиться в квакерской [7] школе Бутхема [8] и познакомился с ее матерью. Эвелин надеялась, что у этой истории будет романтический конец, но Наоми только посмеялась.