Свиток первый (СИ) - Зайцев Александр А.

Хорошо, пусть достижение четвёртой ступени Возвышения станет для меня первой осознанной целью в этом мире. Сложно? Не знаю, как это сделать? Но что-нибудь придумаю, если, конечно, не погибну раньше.

Чтобы пойти этим путём, мне нужно по максимуму усложнить задачу по поиску Бин Жоу посланникам старца с горы. Как это сделать? Ну, во-первых, кажется разумным удалиться от пустыни на максимальное расстояние. Империя огромна, и её населяют миллионы разумных, в том числе даже такие же «северные варвары», как и Бин Жоу. Во-вторых, выдать себя за местного, а не за того, кто был воспитан в пустыне или был рождён в ином мире, и по возможности влиться в местную жизнь. С этим сложнее, но я когда-то в школе играл в детском театре — может, те навыки мне чем-то помогут. Сам понимаю, что мысль притянута за уши, но что мне остаётся?

Жизнь отшельника или вечного скитальца? Не знаю, сколько я выдержу подобное. Да и путешествовать одному в этом мире — довольно опасное занятие. Особенно для меня, ведь я не Бин Жоу. Понимаю, как применять навыки, умения и магию, доступную этому телу, но понимаю разумом, что сильно замедляет мои реакции.

Такого одинокого путника, как я, многие монстры скушают и не подавятся, даже те, кто младше меня по рангу. А всё потому, что мои реальные возможности сильно уступают тому, что мог сделать мясной голем. Вот тот действовал сразу, реагировал мгновенно, бил в цель на рефлексах.

Интересно, смогу ли я когда-нибудь так же? Возможно, для этого нужны какие-то тренировки? Например, буду вспоминать комплексы и различные ката из памяти Бин Жоу и постараюсь их повторить? Нет, понятно, что с первого раза ничего не получится. А с десятого? А сотого? А с тысячного?..

Разумеется, погружённый в эти мысли, я не забывал смотреть по сторонам, обходил те участки местности, которые даже призрачно казались опасными, и шарахался от любой тени.

В этот раз я шёл не на запад, а на юго-восток, стараясь держаться близко к фонящему Тьмой южному ветру в надежде, что тот скроет мою ауру.

Не сказать, что моё продвижение было быстрым, особенно если учесть, как я петлял. Нет, не в попытках замести следы, а от одной привидевшейся опасности до другой, столь же, возможно, иллюзорной. Хотя некоторые звери меня самого пугались и быстро сбегали, только увидев.

Возможно, мне повезло, или я, и правда, был очень осторожен, но до самого вечера на меня никто так и не напал, и не попытался сожрать. А когда солнце начало клониться к закату, я начал искать место для ночёвки. Путешествовать по ночному, незнакомому, да ещё и магическому лесу мне совершенно не хотелось.

Заметив стоящий немного в отдалении от других деревьев вековой дуб, я осторожно приблизился к нему. Ствол широкий, в обхвате почти в четыре моих руки, поднимался вверх на добрых двадцать метров, теряясь в густой листве. Сначала я покидал в него палками, прислушиваясь к каждому шороху в кроне. Потом, не торопясь, выпустил в кору короткую вспышку магии, наблюдая, не проснётся ли что-то, что могло прятаться внутри. Лес в такие моменты дышал тишиной, и эта тишина была не успокаивающей, а настороженной.

Затем, для верности, ткнул гуаньдао в ствол, прислушался к глухому отклику древесины и только тогда решился коснуться коры рукой. Она была холодной, шероховатой, с глубокими бороздами, в которых можно было легко просунуть палец.

Прихватив свои нехитрые, но драгоценные пожитки, я начал карабкаться вверх, стараясь держаться ближе к толстой ветке, тянувшейся под углом от ствола. Подъём занял минуты три, но каждая секунда давалась с ощущением, что я выставляю себя на обозрение всему лесу.

На высоте примерно восьми метров я устроился на массивной ветви, такой широкой, что на ней мог бы лечь взрослый человек в полный рост. Расположившись так, чтобы ствол оказался за спиной, я крепко примотал своё тело верёвкой — не для комфорта, а чтобы не сорваться во сне, если что-то заставит меня дёрнуться.

Внизу сгущалась тьма. Лес менялся на глазах — дневные звуки затихали, уступая место тихим, осторожным шорохам, будто сама земля шевелилась. Ветви других деревьев скрипели и стонали, как старые двери, которые едва сдерживают прячущихся за ними монстров. Издалека доносилось то ли уханье, то ли приглушённое рычание. Луна ещё не поднялась, и под кронами царил вязкий полумрак, в котором всё казалось живым или, что ещё хуже, неживым, но при этом двигающимся.

Вытянув ноги, положил рядом гуаньдао и, обхватив древко рукой, закрыл глаза. Верёвка, врезавшаяся в грудь и плечи, неприятно тянула, но это было ничто по сравнению с мыслью, что подо мной бродит всё то, что ночью выходит на охоту.

Мысли о том, что мне нужно привыкнуть к этому телу и сделать его навыки своими, незаметно растянулись, потяжелели… и, словно подхваченные тихим течением, унесли меня в сон. Но это был не тот сон, к которому я привык за долгие четыре месяца плена. Не та тусклая отдушина, где можно на время забыть, что ты заперт в чужой оболочке. Сновидение, накатившее на меня, пришло, словно мутная волна, густая и вязкая, и оказалось каким-то иным — непривычным, слишком осязаемым, слишком реальным.

Первое, что я почувствовал, провалившись в сон, это холод. Не ночной холод пустыни, колючий и резкий, а сырой, пронизывающий до костей. Следом пришли запахи: пыль, застарелый пот, травяные настои и какой-то ещё, ощущавшийся, словно лёгкий привкус металла с характерной кислинкой. Будто в кабинете химии в школе.

Затем «я во сне» открыл глаза. Вернее, их мне открыли.

«Я» стоял на голых каменных плитах огромного зала. Высокие, закопчённые потолки терялись в полумраке. По стенам — стеллажи с оружием, странными инструментами, глиняными кувшинами. Воздух вибрировал от тишины, напряжённой, как тетива лука. И моё тело было совсем другим, точнее — не моим. Намного легче, чем то, к которому я привык. Не такое гибкое и совершенно чуждое.

После стальных тросов мышц голема и твёрдых, как камень, костей это тело казалось детской игрушкой. Голова гудела чужой пустотой, как раковина, в которой застряло эхо моря. Мысли были вязкие, медленные, словно густая патока. А потом пришло озарение: это всё ещё тело голема, вот только во сне ему лет восемь, не больше.

Но в этом странном сне вместо Бин Жоу именно я чувствовал всё происходящее. Ощущения были именно моими, личными, хотя и чувствовались, будто через плотное покрывало: жжение в мышцах от долгого стояния в странной, неестественной стойке, лёгкая дрожь в коленях, сухость во рту. И главное — страх. Страх перед Ним. Страх, в котором не было и намёка на человечность. Глухой, животный, сжимающий горло в тиски. Ужас загнанного в ловушку зверя.

Тень упала на плиты передо мной. Тот, кто «меня» пугал, появился беззвучно, как призрак. Память пронзила вспышка ужаса, которую я едва смог подавить. Человек, чьего имени я попросту не знал. Лишь его функцию — Наставник. Именно так, с большой буквы Н. Жуткое чудовище, которого тело восьмилетнего мальчика боялось до ужаса. Лишённое разума и души — всё равно боялось. Удивительно, но и я ощутил этот страх.

Наставник — высокий, сухой, словно жердь. Его лицо скрыто глубоким капюшоном простого серого балахона. Видны только руки — узловатые, покрытые старыми шрамами, и кончик тонкого гибкого хлыста из чёрной кожи, который он держал в руке, держал уверенно, и этот хлыст ощущался продолжением его воли. Наставник даже не удосужился поприветствовать своего «ученика». Ему это было не нужно. Да и мне, взглядом со стороны, было заметно, что он не видит в Бин Жоу человека, только неразумное животное, которое ходит на двух ногах и которое нужно выдрессировать. Само присутствие этого источника страха рядом било по нервам, будто током.

«Начали». — Вместо слов заговорил хлыст. Короткий резкий щелчок, означающий начало экзекуции, что тут считалась тренировкой.

Мысль пронзила туман в голове мальчика-голема. Не его мысль — моя. Я осознал себя здесь, в этом хрупком, почти сломанном теле, в этом кошмаре-воспоминании. Это был не просто сон. Это была частичка памяти Бин Жоу, выжженная ударами хлыста на его теле и душе. Кровавый срез, оставивший след в его лишённом разума мозгу. А мне в этом сновидении досталась роль не просто зрителя, а невольного участника.