Свиток первый (СИ) - Зайцев Александр А.

Наставник взмахнул рукой. Простой резкий жест — сейчас он говорил не хлыстом. Пока не хлыстом. Это движение означало: прими базовую стойку.

Тело дёрнулось само собой, послушно выполняя заложенную программу. Ноги сместились чуть шире плеч, ступни развернулись под нужным углом, колени согнулись, спина выпрямилась, руки сжались в кулаки у пояса. Базовая стойка «Незыблемой Горы». Во взрослом теле голем тоже её использовал, когда тренировался согласно заложенному графику. И Бин Жоу принимал её легко и непринуждённо. Тут же, в этом странном сне, она давалась с безумным усилием. Мускулы дрожали от непривычной нагрузки. Баланс был шатким, любой толчок — и тело не выдержит стойку, завалится на бок, упадёт. «Я» чувствовал, как лодыжки едва держат вес, распределённый столь неестественно в этой странной позе, которую, казалось, придумали палачи.

«Неверно». — Тело не понимало слов, но ощущение угрозы было сильнее любых окриков.

И тут же — свист!

Щёлк! Чёрная молния хлыста рассекла воздух и впилась в правое плечо. Не просто боль — взрыв, пробирающий до костей. Огненная игла вонзилась в мышцу, парализуя на миг всю руку. Тело дернулось, стойка распалась. «Я» услышал «свой» сдавленный стон, больше подходящий не ребёнку, а дикому зверю.

«Стойка!» — Кнут снова отдал приказ.

Голос кнута был неким безжалостным абсолютом. Смыслом существования на этой холодной, каменной площадке. Любое невыполнение — боль. Тело замерло, судорожно пытаясь вернуть утраченное положение. Дрожь в мышцах усилилась. Я чувствовал каждое волокно, каждый нерв, кричащий под кожей. Моя взрослая осознанность, запертая в этом детском теле, анализировала: слишком высоко центр тяжести. Вес распределён неравномерно. Пресс не напряжён…

Наставник взмахнул рукой. Начался цикл ежедневных мучений, призванных сделать из хрупкого детского тела ту самую машину для убийства, в которую я попал по прошествии многих лет после этой тренировки.

Комплекс упражнений — не просто последовательность движений. Скорее, это был некий извращённый танец боли и дисциплины, который следовало довести до автоматизма. Плавные переходы из одной низкой стойки в другую — «Летящий Журавль», «Падающий Лист», «Змея, Готовящаяся к Прыжку». Пафосные названия несли за собой глубокий метафорический смысл, но куда важнее было, что они заставляли тело выложиться по полной. Каждое движение должно было быть выверено до миллиметра, каждое напряжение мышц — точным, каждое смещение центра тяжести — мгновенным и безошибочным. Иначе хлыст в руке наставника снова начнёт говорить, и придёт боль. Боль, которую даже в странном сне я чувствовал в полной мере.

И «я» делал. Вернее, тело делало, подчиняясь вбитым инстинктам и страху перед хлыстом. Но теперь… теперь голова Бин Жоу была не пуста, в ней, волей этого сна, находилось моё сознание. Я чувствовал, как связки натягиваются до предела в «Падающем Листе». Как квадрицепс дрожит под нагрузкой в глубоком приседе «Незыблемой Горы». Как пресс каменеет в моменты перехода. Моя взрослая логика, мой холодный ум, отточенный годами офисной работы и месяцами вынужденного наблюдения, а также некоторая «отдалённость» всего происходящего накладывались на эти мучительные движения. Анализировали, запоминали.

Слишком медленный разворот в «Журавле». Инерция не используется. Лишняя трата энергии. Стоило мне это осознать, как я попытался всё исправить, но не успел.

Щёлк! Хлыст бьёт по задней поверхности бедра. Огненная волна боли продирает до внутренностей. Тело дёргается, но не падает. Оно знает, что если не удержишься, то боли будет в два раза больше.

В «Змее» левая рука отстаёт. И опять я не успел.

Щёлк! Хлыст, словно язык какого-то жуткого существа, тут же ударил в предплечье. Онемение сползло к пальцам, чтобы через удар сердца пропасть.

Но с каждым ударом, с каждой исправленной (пусть и через боль) ошибкой приходило понимание того, как делать всё правильно. Я не просто видел движения — я чувствовал их механику. Ощущал её, как беспристрастный наблюдатель, постигая эту науку изнутри. Как напряжение в бёдрах передаётся через скрут корпуса в импульс для удара. Как расслабление плеч в момент блока экономит силы. Как дыхание должно синхронизироваться с движением — вдох на расширении, выдох на сжатии, на усилии. Наставник не объяснял. Он вбивал свои знания в это несчастное тело. Бесконечные повторения, помноженные на беспощадную точность ударов хлыста и постоянную боль. Не тренировка, а дрессировка дикого зверя — вот что происходило в этом зале.

Цикл закончился. «Моё» тело было мокрым от пота и дышало тяжело, натужно, сердце колотилось так, что ток крови ощущался в ушах. Каждая мышца горела. Но стойка стала… лучше. Устойчивее. Намного эффективнее, чем в самом начале. Я это чувствовал. Моя осознанность, сливаясь с мышечной памятью ребёнка, начинала понимать логику этой жестокой эффективности.

Наставник молча указал на стену — туда, где стояли длинные прямые шесты из упругого, тёмного дерева. Каждый из них был чуть больше, чем рост голема, и толщиной с три-четыре пальца. Тело двинулось автоматически, мне не пришлось даже его направлять. Просто взяло ближайший, и он оказался намного тяжелее, чем мне казалось. Раза в четыре тяжелее. Я в прошлой жизни, наверное, даже не смог бы поднять этот шест, а восьмилетний Бин Жоу сделал это просто и как-то обыденно. Одной рукой.

Базовая форма. «Поток Воды». Вновь произнёс кнут.

А дальше началась новая форма ада. Шест ожил в наших с големом руках. Мы, словно слившись в нечто единое и целое, отрабатывали базу, которую можно будет потом использовать хоть в работе с гуаньдао, хоть с дадао. Это единение казалось естественным, как это обычно бывает во снах, когда даже самая безумная отсебятина кажется вполне логичной.

Вращения перед собой, восьмёрки, перехваты из руки в руку, удары по воображаемым точкам в воздухе — низко, высоко, в корпус. «Поток Воды» — основа основ стиля голема. Плавность, непрерывность, использование инерции самого оружия. Шест должен был стать продолжением рук, живым, послушным. И тогда его вес не будет мешать.

Но сейчас шест был врагом. Неуклюжим, непослушным. Наши детские руки не могли удержать равномерный хват. Шест вилял, сбивался с траектории, бил по собственным предплечьям. Инерция была или недостаточной, или избыточной, нарушая равновесие.

«Слабо. Неуклюже. Позор.» — Вновь говорил хлыст.

Щёлк! И он рассёк воздух, чтобы тут же впиться в спину прямо между лопаток. Искра боли, заставившая взвыть внутри. Тело дёрнулось, шест едва не выпал из рук.

«Концентрация! Дыхание!» — Очередной щелчок.

«Я» заставил «нас» дышать глубже. Вдох — через нос, выдох — через сжатые зубы. Сфокусировался на ощущениях: вес шеста, точка баланса, трение дерева о ладони, траектория. Моя взрослая осознанность работала на пределе, анализируя каждую микроошибку.

Начал вращение слишком резко — потерял контроль над инерцией. Надо плавный разгон…

Перехват левой рукой — слишком поздно! Шест уже теряет центробежную силу…

Удар вниз — корпус не подключён! Вся сила только из рук, это ничто…

Тело не просто старалось избежать хлыста, поступая инстинктивно. Нет, в этот раз всё было иначе. Я учился. Каждое движение, каждая попытка, каждая жгучая полоса на коже от хлыста — всё это складывалось в пазл понимания. Я чувствовал, как мои руки начинают ощущать шест. Как предплечья запоминают нужное усилие. Как корпус инстинктивно включается в движение, генерируя настоящую силу.

Наставник стоял недвижимо, изображая изваяние древнего идола. Его хлыст был лишь инструментом коррекции — холодным и безошибочным. Он не учил. Он создавал из этого тела инструмент для решения задач. Идеальный, послушный клинок, что будет убивать, стоит лишь приказать. Стирал всё лишнее — страх, боль, усталость, саму волю — оставляя только чистые, отточенные до блеска рефлексы. Хотя с волей было не так — своей воли у Бин Жоу уже давно не было, её заменила покорность и исполнение приказов.