Островский. Вызов принят! (СИ) - Котович Виктор

А чего от неё ещё ожидать, с таким-то братцем и Покровителем? Всё совершенно закономерно.

Высвободив хлыст, спускаюсь с его помощью на землю тем же путём, которым забирался на крышу.

Успеваю аккурат к тому времени, как девочка, усадив ошалевшего от происходящего Андрея Петровича на землю, втягивает крылья обратно в волшебное украшение.

— Кирилл, это лучший подарок в моей жизни! — кидается Таня ко мне, стискивая в объятиях. — А на День рождения хлыст мне подаришь? Обычный, без магии, я им пользоваться хочу научиться!

— Посмотрим.

«Только попробуй хоть кончиком хвоста к нему притронуться!» — мысленно предупреждаю якула со всей возможной суровостью.

«Раскусил!» — одновременно звучат в моей голове голоса Покровителя и сестрёнки.

И внезапно на душе становится легко.

Ведь я знаю, что девочка отныне под самой надёжной защитой, что может быть в этом мире.

— Только под моим руководством, договорились? — взъерошиваю волосы на Таниной макушке. И переключаю внимание на копошащегося на земле дядюшку. — Ну как вам последствия партнёрства с Шалашниковым, Андрей Петрович?

— Если всё знал с самого начала, зачем выпытывал? — натужно выдавливает дядюшка. — Или так занятно наблюдать, как нелюбимый родственник в тварь изнаночную превращается?

— Скрывать не буду: видел такое и раньше, — хлыст появляется в руке и Андрей Петрович сжимается, прикрываясь руками.

Но «Жила» влетает внутрь здания через выбитое окно, вцепляясь зубами в перевёрнутую нами во время драки вешалку. Подтаскиваю её к окну, снимаю с крючков пару старых горняцких комбинезонов и протягиваю их ошалевшему от такого родичу.

— Только вот с упоминанием фамилии не связал, — продолжаю. — Знал бы — не стал спрашивать. Никакая информация чужой жизни не стоит.

— А Васькина жизнь, выходит, менее ценной оказалась? — усмехается дядюшка желчно. — Не само же его сердечко остановилось?

— Серьга пытался убить меня и дорогих мне людей, — вспоминаю момент нашего противостояния в окружении ёмкостей с маной — и лицо будто каменеет. — А стало быть, сделал окончательный выбор. Но ваш выбор, Андрей Петрович, ещё впереди.

— И что же ты мне предлагаешь? — растерявший спесь родственник выбирает один из комбинезонов и напяливает его прямо поверх оставшегося на теле тряпья. — Сдать всех с потрохами или тоже прощаться с жизнью?

— Расскажете, что вам известно об убийстве моего отца и сотрудничестве Шалашникова с Васькой — и вместо поездки на каторгу ограничитесь изгнанием из рода и возможностью начать жизнь с чистого листа, — объявляю так, чтобы слышали все присутствующие. — Имуществом своим можете распорядиться как заблагорассудится: мне оно без надобности. Но сроку вам даю одни сутки. Если послезавтра утром вы останетесь в городе или свяжетесь с Шалашниковым — я устрою вам такое веселье, что дознавателю вы обрадуетесь, как родной матери.

— Вам нечего ему предъявить, — Андрей Петрович с трудом, но справляется наконец с последней пуговицей. — Ваша матушка и сестра только подтвердят факт нашей ссоры и того, как вы мне угрожали. Как ни крути, я больше вашего похож на жертву.

— А запись ваш-шего недавнего разговора на что? — якул появляется над моим плечом. — Она точно зас-ставит стражей порядка долго и душ-шевно с вами побеседовать.

— Запись?! — насущные проблемы перевешивают для дядюшки радость от личной встречи с Покровителем рода Островских. — Какая ещё запись?

— Сделанная с помощ-щью мобилета, — зловеще объясняет змей. — Лично его так нас-строил, что он включался при каждой из ваших с Кириллом бесед. При последней, естес-ственно, тоже. Ш-шансов остаться на с-свободе у вас уже меньш-ше, правда?

Ну, змей! Всё продумал!

Тот случай, когда Покровитель реально присматривает за своим подопечным.

А я-то всё гадал, что же он тогда, при покупке, с мобилетом сделал?

«Всегда пожалуйс-ста! — отзывается змей. — Благодарнос-сти принимаю макрами от синих и выше качеством в любых объёмах».

«Ну ты и проглот, Яков!» — усмехаюсь, поражаясь предусмотрительности чешуйчатого.

«Укуш-шу!» — шипит тот, совершенно собой довольный.

Смятение на лице Андрея Петровича сменяется наконец мрачной решимостью.

— В этом предложении есть резон, — заявляет он. — Да и оставаться здесь уже небезопасно. Только давай без договоров с Покровителем обойдёмся, раз уж я всё равно из-под его опеки выхожу. Лучше быть обязанным человеку, чем неведомой зверушке.

— Как пожелаешь, человече. Но этот разговор я тоже запиш-шу! — якул демонстративно чиркает себе по горлу кончиком хвоста и растворяется в зеленоватой дымке.

Андрей Петрович тяжко вздыхает. Вряд ли ему хочется сейчас говорить. Но делать нечего.

— В общем, чтобы долго не растягивать — Шалашников дал о себе знать сразу после смерти твоего отца, — дядюшка морщится, словно от зубной боли. — Он был настолько вежлив и так прозрачно намекал, что для моего здоровья крайне полезно стать новым владельцем имения Островских, что выбора особого не было. Особенно после того, как один из его сопровождающих швырнул на стол обломки пушки, принадлежавшей Виктору.

— Это вы их вернули? — восклицаю удивлённо. — А я всё недоумевал, откуда они к матери попали…

— Из моих рук, — Андрей Петрович задумчиво разглядывает свои ладони, будто не веря глазам. — Кто ж тогда думал, что младший Островский сцапает их и потащит в город, да с расспросами там по злачным местам шататься будет? Я, как услышал, что тебя в подворотне насмерть забили, едва не поседел!

— Угу, повезло — так повезло, — бурчу мрачно, прикасаясь к рассечённой тогда брови, залеченной змеем при первом знакомстве.

Недели не прошло, а ощущение — будто целую жизнь прожил.

— А тут как раз Шалашников сетовать начал, что, дескать, вожусь слишком долго, — родич изображает лицом невыносимые душевные страдания. — Ещё мордоворотов своих прислал в помощь, «для ускорения процесса». Они и ждать не стали — рванули к вам. Только вместо убитого горем семейства встретили нового главу с Покровителем и в скверном расположении духа.

— Да уж, сквернее некуда, — сосредоточенно потираю подбородок. — Глаза открыл — вокруг всё незнакомое, где был и кто бил — не помню, ещё и какие-то кредиторы стулья выносят…

— Я, когда их спины увидал, понял, насколько всё непросто, — Андрей Петрович зябко переступает по гравию босыми ногами. — А когда с тобой пообщался, то и вовсе убедился: тут упрямства на двух Викторов хватило бы… Там сапог в здании, случайно, не завалялось?

— Валенки у стены стоят. С галошами, — сообщаю, заглянув в окно. — Годятся?

— Мне ли привередничать.

Дядюшка шустро забегает внутрь, подхватывая обувь, оказавшуюся на два размера больше нужного. Возвращается и, обуваясь, продолжает:

— В общем, напугать тебя, некогда тепличного мальчика, не удалось. Я тогда решил, что пусть всё своим чередом идёт. Раз, мол, такой упрямый — пусть сам и расхлёбывает. Но ты мало того, что вернулся, так ещё и на Изнанке Шалашникову на хвост наступил!

— Его уроды первые начали, — мрачно вспоминаю бой с внезапно мутировавшим при странных обстоятельствах бандитом. Прав я был насчёт того, что это всё — звенья одной цепи. — Я тогда просто мимо проходил.

— Но он-то подумал, что ты за отца мстишь и его дело продолжаешь, — Андрей Петрович аккуратно заправляет штанины в валенки. — Потому следил за тобой. А когда выяснил, где папоротник, — тут же выкрал. И целую толпу отрядил проверять, что же там так плохо лежит, что его наставник подобрать не прочь.

— Сорокин — его наставник? — из глубин сознания услужливо всплывает воспоминание о том, как Вадим Денисович строил предположения о том, кто был вором. — А что они не поделили?

— Какая-то давняя история. Не сошлись взглядами на развитие или вроде того, не знаю точно, — галоши скрипят, когда дядя переминается с ноги на ногу. — В общем, Патлатый у Васьки в подчинении был. Договорились они, что как Серьга вернётся — пойдут снова к вам в имение и такие деньги предложат, что наверняка всё продадите.