Целительница из другого мира (СИ) - Ан Ли

В самом дальнем углу сундука нашла еще одну тетрадь. Без названия, зато с предупреждением: «Не открывать до крайней нужды».

Открыла. Крайняя нужда у меня вся жизнь теперь.

Внутри — описания магических практик. Оказывается, отец не просто лекарь был. Он умел… чувствовать? видеть? болезнь. Не саму болезнь, а её… энергию? ауру? В общем, что-то эзотерическое.

«Положи руку на больное место. Закрой глаза. Дыши медленно. Почувствуй тепло или холод. Тепло — воспаление, борьба тела с болезнью. Холод — смерть ткани, омертвение. Пустота — яд или проклятие.»

Бред? Или местная форма диагностики?

Попробовала на себе. Положила руку на живот, закрыла глаза, сосредоточилась. Ничего. Потом вспомнила Михаила с утра. Представила его горячий лобик под рукой…

И почувствовала. Жар. Не физический, а… другой. Будто внутреннее знание о температуре.

Что за чертовщина?

Читала дальше:

«Кристаллы растут там, где граница тонка. Ищи в местах силы — старые капища, древние могилы, перекрестки троп. Но будь осторожна — не все кристаллы добрые. Некоторые хранят темное знание.»

Старые капища. Ну конечно. Куда же без языческих мест силы в средневековье.

«Если найдешь черный кристалл — не трогай. Это память о смерти. Красный — память о крови и войне. Только голубые и зеленые безопасны. Голубые хранят знание, зеленые — исцеление.»

Я вспомнила голубоватые камни в потайном ящике. Значит, отец знал о них больше, чем показывал Элиане.

Последняя запись была странной:

«Видел сон. Дочь моя стоит между двумя мирами. В одной руке — книга древняя, в другой — свет неземной. Говорит на языке, которого не знаю, но исцеляет касанием. Быть может, не мне суждено изменить мир. Быть может, Элиана…»

Датировано за год до его смерти.

Достала кристаллы. Три голубых, один зеленоватый. Начала с зеленого — если отец прав, он для исцеления.

Взяла в руки. Теплый, пульсирующий. Закрыла глаза, попыталась «прочитать».

БАМ!

Образы хлынули потоком. Отец склонился над больным. Руки на груди пациента. Зеленое свечение (серьезно? прям свечение?). Больной вздыхает, открывает глаза.

Но главное — я ЧУВСТВОВАЛА, что делал отец. Он направлял… энергию? жизненную силу? из себя в пациента. Подпитывал его своей силой, давал организму ресурс для борьбы с болезнью.

Открыла глаза. В ушах звенело, руки дрожали.

— Это что было? — спросила я у Рыжика, который наблюдал за мной с подоконника.

Кот спрыгнул, подошел, потерся о ноги. Мол, не парься, хозяйка, местная магия, дело житейское.

Попробовала «записать» что-то в зеленый кристалл. Сосредоточилась на знании о сердечно-легочной реанимации, но с упором на спасение жизни, на возвращение человека.

Кристалл засветился ярче. И я почувствовала, как что-то… утекает из меня. Не физическая сила, а что-то другое. Жизненная энергия? Прана? Ци? Хрен знает, как это называется, но оно реально утекало.

Через пять минут пришлось остановиться. Голова кружилась, как после сдачи литра крови.

Зато кристалл теперь светился мягким зеленым светом даже без концентрации. И я ЗНАЛА, что в нем — не просто алгоритм СЛР, а… суть возвращения жизни. Знание + намерение + сила.

— Охренеть, — выдохнула я. — Это же… это же не просто запись информации. Это запись намерения, эмоции, силы. Это…

Это была магия. Настоящая магия. Не фокусы, не шарлатанство — реальная сила, которую можно использовать для исцеления.

Или для вреда, если кристалл черный или красный.

Только я собралась ложиться спать — день был длинный, утомительный, голова гудела от усталости — как в дверь постучали. На этот раз тихо, почти робко. Три коротких стука, пауза, еще два.

Накинула шаль на плечи, взяла свечу. Пламя колыхалось от сквозняка, отбрасывая пляшущие тени на стены. Открыла дверь.

На пороге стоял Степан-конюх — невысокий, жилистый мужичок лет тридцати, и его жена Варвара — совсем молоденькая, лет восемнадцати. В глазах обоих — отчаяние, граничащее с безумием. У Варвары на руках — сверток, туго запеленатый в грубое полотно. Судя по размеру — младенец. Судя по абсолютной тишине — мертвый.

— Элиана… — начал Степан. Голос сорвался, он кашлянул, попытался снова: — Элиана, прости, что так поздно…

— Он не дышит, — прошептала Варвара. Слезы текли по ее щекам, капали на сверток. — Родился… родился синий. Повитуха сказала — мертвый. Обмыла, запеленала, велела готовиться хоронить. Но может… может, ты… Говорят, ты чудеса творишь…

Я выхватила сверток из её рук, развернула прямо на пороге. Новорожденный мальчик, пуповина перевязана грубо, узел неровный. Кожа синюшная с фиолетовым оттенком, губы почти черные. Не дышит. Но! Прикоснулась к груди — еще теплый! Сколько прошло от родов?

— Когда родился? Сколько времени прошло?

— Только что! — Варвара всхлипнула. — Повитуха ушла, сказала — не жилец. А я… я не могу! Это наш первенец!

Может, еще не поздно?

— На стол! Быстро!

Ворвалась в дом, смахнула со стола все, что там было — склянки полетели на пол, одна разбилась. Плевать. Разложила младенца на спине. Проверила дыхательные пути — открыла крошечный ротик, заглянула внутрь. Слизь, и что-то темное… меконий! Черт! Аспирация околоплодными водами. Ребенок наглотался собственных фекалий еще в утробе.

Схватила чистую тряпку, обернула вокруг мизинца, быстро очистила рот от слизи и мекония. Вычищала тщательно, стараясь не повредить нежную слизистую. Темно-зеленая масса на тряпке — много, слишком много.

Голову запрокинула назад, подложив под крошечные плечики свернутую ткань — дыхательные пути должны быть максимально открыты.

— Что ты делаешь? — испуганно спросил Степан. — Зачем мертвого…

— Молчать! — рявкнула я. — И молиться, если умеете!

Начала искусственное дыхание. Накрыла своим ртом крошечные носик и рот одновременно — у новорожденных так правильнее. Первый вдох — осторожный, небольшой объем, детские легкие крошечные. Грудная клетка чуть приподнялась. Выдох. Второй вдох. Третий. Четвертый. Пятый.

Проверила пульс — приложила два пальца к внутренней стороне плечика, там, где у взрослых щупают плечевую артерию. Есть! Слабый, редкий, но есть! Значит, сердце работает, только дыхание восстановить.

Продолжила. Вдох — считаю до трех — выдох. Вдох — считаю до трех — выдох.

Варвара упала на колени, молилась, всхлипывая:

— Господи, спаси! Пресвятая Богородица, помоги! Святой Николай, заступись!

Степан стоял как каменный, только сжатые кулаки выдавали его напряжение.

Вдох. Выдох. Вдох. Выдох.

Сколько прошло? Минута? Две? Пять? Время тянулось как смола.

Губы ребенка порозовели чуть-чуть. Или мне показалось? Нет, точно порозовели!

Вдох. Выдох. Вдох. Выдох.

И вдруг — слабый писк. Как котенок мяукнул. Потом кашель — младенец закашлялся, выплевывая остатки слизи. И закричал. Слабо, но закричал!

— Боже милостивый! — Варвара рухнула на пол. — Чудо! Это чудо! Он живой!

Я подхватила младенца, перевернула на живот, растерла спинку круговыми движениями. Кожа розовела на глазах — с синюшной на бледно-розовую, потом на нормальную. Крик становился громче, требовательнее. Перевернула на спину, растерла грудку, ручки, ножки — стимулировать кровообращение.

— Живой. Ваш сын жив.

Степан тоже упал на колени рядом с женой:

— Ты… ты святая! Воскресила мертвого! Вернула нам сына!

Вот блин. Этого мне еще не хватало для полного счастья.

— Не святая. И он не был мертв. Просто… не мог начать дышать сам. Бывает, когда ребенок в утробе наглотается вод. Я помогла ему вспомнить, как дышать. Это знание, не чудо.

Но они не слушали. Варвара ползла ко мне на коленях, целовала подол моего платья. Степан всхлипывал, утирая слезы рукавом.

Я осмотрела младенца внимательнее. Дыхание ровное, кожа розовая, рефлексы в норме. Перевязала пуповину правильно — тот узел, что навязала повитуха, был слишком свободный, могло начаться кровотечение. Обмыла младенца теплой водой с отваром ромашки, запеленала в чистую ткань.