Целительница из другого мира (СИ) - Ан Ли

Девочка Маруся, лет восьми, худая как щепка, с вздутым животом. Мать рассказывает — ест много, но не толстеет, живот болит, в горшке иногда «червяки белые». Глисты, классика деревенской жизни. Прописала горькую полынь натощак неделю, потом тыквенные семечки для изгнания паразитов. Объяснила матери про важность мытья рук, особенно после туалета, про кипячение белья.

И наконец…

— Борис! — узнала я последнего пациента. Здоровенный мужик, кузнец, муж той самой Марты с артритом. Плечи как у быка, руки — молоты, но сейчас держит левую руку правой, из-под пальцев сочится кровь, капает на земляной пол.

— Молотом по руке заехал, — буркнул он, явно стесняясь своей оплошности. — Думал, ерунда, сам затянется. А оно кровь не останавливается. Марта велела к тебе идти, говорит, ты ей хорошо помогла с руками.

Усадила его на табурет, который жалобно скрипнул под его весом. Осторожно развернула импровизированную повязку — грязная тряпка, похоже, от старой рубахи, пропитанная кровью. Рваная рана сантиметров пять, глубокая. Края неровные, в глубине видна пульсация — задета небольшая артерия. Кровит не фонтаном, но прилично.

— Садись поудобнее. И руку подними вверх, вот так, — показала, укладывая его руку на спинку стула.

Первое — остановить кровотечение. Взяла чистую льняную ткань (относительно чистую — прокипяченную вчера), сложила в несколько слоев, плотно прижала к ране. Держала минут пять, пока кровотечение не уменьшилось до просачивания.

— Больно будет, — предупредила я, доставая кувшин с кипяченой водой.

— Терплю, — Борис сжал челюсти, аж мышцы на скулах заиграли.

Промывала рану медленно, тщательно. Вода стекала розовая, в ней плавали кусочки грязи, металлическая стружка. Борис дышал через зубы, но сидел неподвижно. Осмотрела рану при дневном свете — сухожилия целы, слава богу. Кость тоже не задета, только мышца и сосуды. Повезло кузнецу.

— Зашивать буду.

— Чего? — Борис уставился на меня недоверчиво.

— Края раны соединю ниткой, чтобы срослось ровно и быстро. Иначе будет долго заживать, может загноиться.

Память Элианы подсказывала — отец умел зашивать раны, но делал это редко. Боялся «запереть злых духов внутри». Я боялась инфекции без антибиотиков, но открытая рана в условиях кузницы — это гарантированный сепсис.

Нитки прокипятила. Иглу прокалила на огне. Руки протерла спиртовой настойкой трав — не идеально, но лучше, чем ничего.

— Пей, — дала Борису чашку с настойкой мака. Отец был прав — для обезболивания самое то.

Шила быстро. Борис только зубами скрипел, но не дергался. Восемь швов. Ровненько, как учили на хирургии.

— Всё. Теперь слушай: руку не мочить три дня. Повязку менять каждый день, я дам чистые тряпки. Приходи через день, посмотрю. И главное — перед тем как трогать рану, мой руки. С мылом. Или хотя бы золой.

— Зачем?

— Затем, что грязь — дом злых духов болезни. Смоешь грязь — прогонишь духов.

Вот так. Никаких микробов и бактерий. Злые духи грязи — и всем понятно.

После Бориса я думала, что всё — можно выдохнуть. Села на лавку у окна, потерла уставшие глаза. Руки немного дрожали от напряжения — восемь швов без нормального освещения и инструментов это вам не шутки. Ага, щас.

— Можно? — в дверь заглянула девушка лет семнадцати. Маленькая, худенькая, как воробушек. Огромные карие глаза смотрели с смесью решимости и страха. Россыпь веснушек на носу делала ее похожей на озорного мальчишку, хотя длинная коса до пояса ясно указывала на пол.

Память Элианы услужливо подсказала — Маша, дочь мельника Федора. Того самого, от которого Элиана пряталась на чердаке, когда тот её сватал. Помню тот день — Элиане было шестнадцать, она сидела среди пыльных мешков с травами, затаив дыхание, пока внизу отец вежливо объяснял мельнику, что дочь еще слишком молода для замужества.

— Заходи, Маша. Что-то болит? — я встала, отряхнула фартук от травяной трухи.

Девушка покраснела, переступила порог, прикрыла за собой дверь. Пальцы нервно теребили край передника — видно, собиралась с духом.

— Нет… я не лечиться. Я… — она глубоко вздохнула, выпалила на одном дыхании: — Можно мне помогать тебе? Учиться?

Вот это поворот. Я прислонилась к косяку, разглядывая девушку внимательнее.

— Учиться? Лекарскому делу?

— Да! — глаза Маши загорелись. — Я видела, как ты маленького Михаила спасла. Анна всей деревне рассказала — он уже умирал, а ты вернула его! И Борису руку зашила — он в кузнице всем показывает, говорит, как новая будет!

Подошла ближе, схватила меня за руку:

— Я тоже хочу так уметь! Хочу помогать людям, лечить, спасать!

Хм. Помощница мне бы не помешала. Особенно сейчас, когда пациентов становится все больше. Но…

— Отец твой знает? — я высвободила руку, скрестила их на груди.

Маша потупилась, уставилась на свои поношенные башмаки:

— Нет. Он… он говорит, не женское это дело. Говорит, мне замуж пора, детей рожать, хозяйство вести. Но ты же женщина! — она подняла глаза, в них полыхала решимость. — И лечишь! И никто не говорит, что это неправильно!

Логика железная. Я прошлась по комнате, обдумывая. Девчонка явно не дура — это видно по глазам. И руки у нее, судя по тому, как она двигается, ловкие — мельничья дочка с детства привыкла к точной работе.

— А замуж? Тебе же скоро сватов засылать будут. Семнадцать лет — для здешних мест уже засиделась в девках.

— Не хочу замуж! — выпалила Маша с такой яростью, что я невольно улыбнулась. — Не хочу как мать — рожать каждый год, пока не помру! У нее девять было, пятеро выжило. Она в тридцать пять умерла, как старуха выглядела! Хочу как ты — помогать людям, быть нужной не только как… как племенная кобыла!

Ого. Девочка с характером. И мозгами.

— Ладно, — я села на табурет, жестом указала ей сесть напротив. — Но условия такие. Во-первых, отцу скажешь. Не хочу, чтобы он потом прибежал с вилами, обвиняя меня в совращении его дочери. Во-вторых, будешь делать всё, что скажу, без вопросов «зачем». Потом объясню, но в процессе — молча выполняешь. В-третьих, учиться надо будет много. Не только травы и лечение, но и грамоту, и счет, и латынь.

— Латынь? — Маша испуганно округлила глаза.

— А как ты книги медицинские читать будешь? Все на латыни. И анатомию изучать будешь — как устроено тело человека. И болезни — почему возникают, как развиваются. Это не просто травки заваривать, это наука.

— Я… я согласна! На всё согласна! — она вскочила, готовая прямо сейчас начать учиться.

— Тогда начнем с простого. Видишь грязь под ногтями? — я указала на ее руки.

Маша посмотрела на свои пальцы, покраснела. Под ногтями действительно чернела земля.

— Марш мыть руки. С мылом. Три раза подряд. И волосы собери, чтобы не мешали. В медицине первое правило — чистота.

Маша умчалась к рукомойнику, который стоял в углу. Я слышала, как она плещется, фыркает, трет руки с остервенением первоклассника на уроке труда.

Вернулась с красными от усердного мытья руками, волосы туго заплетены и спрятаны под платок.

— Хорошо. Теперь первый урок. Видишь эти полки? — я указала на стеллажи с травами. — К концу недели ты должна знать название и применение каждой травы на первых двух полках. Будешь приходить каждый день после того, как отцу поможешь на мельнице. И не забудь — сегодня же скажи ему о своем решении.

— Скажу! Обязательно скажу! — Маша светилась от счастья. — Спасибо, Элиана! Спасибо!

И убежала, подпрыгивая от радости. А я осталась стоять посреди мастерской, размышляя. Первая ученица. Если получится её обучить, можно будет и других набрать. Создать что-то вроде медицинской школы.

Смешно. В Москве меня из медицины выперли, а в средневековье я медицинское образование организовывать собралась.

Вечером, когда поток пациентов иссяк, а Маша убежала домой (пообещав поговорить с отцом), я снова углубилась в записи Бенедикта.