Князь: Попал по самые помидоры (СИ) - Фокс Гарри

— Вижу, ты прохлаждаешься, Сквиртоник, — её голос был сладким, как забродивший нектар, и колким, как шип розы. Она остановилась в нескольких шагах от каменного ложа, её глаза с интересом скользнули по трудящимся нимфам и объекту их поклонения.

Сущность, известная как Сквиртоник, медленно перевела на неё свой бездонный янтарный взгляд. На его морде появилось нечто вроде ленивой, довольной улыбки.

— Ооо, — протянул он, и его урчание стало чуть громче, приветливее. — Моя подруга пожаловала. Чем обязан внезапным визитом? Не хочешь орешек? Спелый, из самой сердцевины Вечности. — Он великодушно протянул ей половину только что расколотого золотого ореха.

Роксана изящно отклонила угощение взмахом руки.

— Позже. Дело есть. Слышала, ты дал силу сквирта для Эрнгарда. Чтобы они сокрушили того… Артура.

Сквиртоник на мгновение замер, его взгляд стал отсутствующим, будто он листал внутри себя невидимый каталог всех своих благословений.

— Да? — искренне удивился он, почесав пузико мощной лапой. — Не знал. Возможно. Мне так часто гладят бубенцы и приносят дары, — он кивнул на нимф, которые, не прерывая работы, лишь чуть склонили головы в знак признания, — что мне давно уже нет дела до мелких разборок смертных. То ли просили благословения на обильный урожай квашеной капусты, то ли на ярость в бою… Какая разница? Главное — процесс. И чтобы гладили хорошо.

Он с наслаждением прикрыл глаза, пока одна из дев проводила перьями феникса по особенно чувствительному месту. Роксана смотрела на него с смесью восхищения и лёгкого раздражения.

— Они сейчас устроят на континенте кровавую баню из-за твоего «незнания», — заметила она, но в её голосе слышалась не упрёк, а скорее любопытство.

— Пусть устраивают, — благостно пробурчал Сквиртоник, не открывая глаз. — Всё это — просто суета. Возьми лучше орех, правда вкусный. Или присоединяйся к девам. Мне кажется, справа от тебя немного недостаёт ласки. Божественное внимание должно быть всеобъемлющим.

Роксана покачала головой, но на её губах играла улыбка. Она наблюдала за этим воплощением абсолютной, самодостаточной и слегка эгоцентричной божественной благодати и понимала, что её сложные планы и интриги в глазах Хранителя Семени значили не больше, чем суета муравьёв у его корней.

— Ладно, — вздохнула она с преувеличенной драматичностью. — Развлекайся дальше. А я пойду посмотрю, как твоё «незнание» превращает мир в ад.

— Прекрасно! — одобрил Сквиртоник. — Как говорится, только верный… э-э-э… сквирт… штурмует грозные… ммм… бубенцы… — его речь постепенно перешла в довольное мурлыканье, и он полностью погрузился в нирвану, даруемую руками нимф.

Роксана, покачивая головой, растворилась в луче света, оставив божественную белку наслаждаться вечным покоем и бесконечной заботой о его легендарном достоянии.

— Не припомню, чтобы я давал Эрнгарду своё благословение, — пробубнил Сквиртоник, всё так же блаженно прикрыв глаза от ласк нимф. Его мощный хвост лениво взметнулся и упал на мох. — Столько просителей… То ли за урожай капусты, то ли за удачу в любви… Всего не упомнишь.

— Давали, Владыка, — тихо, почти механически, подтвердила одна из нимф, не прерывая ритмичных движений губкой, намыливающей его левый бубенец до ослепительного блеска. — Буквально вот. Совсем не давно.

— Да? — Сквиртоник приоткрыл один глаз, в его янтарной глубине мелькнул проблеск интереса. — Это теперь их души, их ярость и их… э-э-э… кишечные соки… принадлежат мне? Хе-хе. Отлично. А то я в последнее время чувствую, как мои бубенцы распухли от невостребованной силы. Требуют выхода. Надо же куда-то девать излишки.

Ещё бы, — пронеслось в голове у нимфы, но на её идеальном лице не дрогнул ни один мускул. — Хоть раз бы кончил! А то только возбуждается и возбуждается от всех этих ритуалов. Яйца — огромные, как тыквы, а писюнчик… с стручок гороха. И всё им и ограничивается.

Она украдкой бросила взгляд на то скромное достояние, что пряталось в густой шерсти между исполинских бубенчиков. Действительно, крошечный, ничтожный отросточек, абсолютно не соответствовавший мощи и величию всего остального ансамбля.

Слышала от старших нимф, — продолжила она мысленно, смахивая с бубенца ароматную пену, — если Сквиртоник всё-таки кончит, то его семя затопит весь мир, смоет города и горы, и тогда наступит истинный конец света. Не от тьмы или хаоса, а от… избытка жизни и божественной плодовитости.

Она с легкой дрожью представила эту картину: не огненный апокалипсис, а бескрайнее, бурлящее, кишащее новой жизнью молочно-перламутровое море, поднимающееся из недр Божественного Леса и поглощающее всё на своём пути.

Тогда… — её пальцы на мгновение замерли, — будем надеяться, что никто и никогда не найдёт тот самый стручок и не додумается до него дотронуться. Или до щекотки. Или не предложит ему ту самую бочку рассола…

— Что-то ты задумалась, моя дорогая, — лениво промурлыкал Сквиртоник, и его гигантская голова повернулась к ней. В его взгляде читалась ласковая, но всё же божественная требовательность. — Не отвлекайся. Справа, у самого основания, есть одно напряжённое местечко… Почеши его получше.

Нимфа вздрогнула, вернувшись к реальности.

— Сию секунду, Владыка, — прошептала она, с новым усердием принимаясь за работу, в сердце её поселилась тихая, священная паника.

Роксана, наблюдающая за этой сценой из своего измерения, лишь покачала головой, едва сдерживая смех. Её планы казались ей такими сложными и коварными, а вся мировая история вершилась из-за божественной белки с проблемами эрекции и плохой памятью.

Глава 38

Тайна Ирис

Воздух в моей походной палатке был густым от запахов кожи, стали и невысказанных слов. Я стоял посреди этого временного убежища, чувствуя, как тяжесть предстоящего похода давит на плечи не хуже латных наплечников. Рядом, с лицом, выражавшим привычную смесь презрения и сосредоточенности, копошилась Ирис. Она перебирала содержимое моего походного сундука, её движения были резкими, отточенными, но в них сквозала та самая, доведенная до автоматизма эффективность.

— Ирис, — нарушил я молчание, глядя на её спину. — Всё в порядке. Давай, помоги мне, как в старые добрые. Без… лишнего.

Она обернулась. В её глазах мелькнула знакомая искорка яда, но тут же погасла, сменившись усталой покорностью.

— Как пожелаете, мой князь, — произнесла она с лёгким ударением на титуле, подчёркивая всю абсурдность ситуации. Она подошла ко мне, её пальцы потянулись к застёжкам моего простого дорожного дублета.

Повисла пауза. Затем её губы тронула та самая, знакомая до боли ядовитая ухмылка.

— Мне также пытаться Вас оскорбить в процессе? — спросила она, расстёгивая первую пряжку. — Для поддержания атмосферы? Или Вы предпочитаете новый формат — унизительное молчание?

Я не удержался от улыбки.

— То есть это всё, что было раньше — оскорбления? А не неумелая попытка меня закадрить? Может, ты просто не умеешь флиртовать по-нормальному?

Ирис фыркнула и демонстративно промолчала, с силой стаскивая с меня дублет. Её щёки слегка порозовели, что было заметно даже в тусклом свете палатки. Она действовала быстро и профессионально, снимая с меня запачканную дорогой одежду, будто счищая старую кожу. Вот уже я стоял перед ней в одних штанах и сорочке, чувствуя на себе её тяжёлый, изучающий взгляд.

Затем она развернулась к сундуку и достала То, Что Было Припасено Для Особых Случаев.

Она развернула ткань, и воздух будто вспыхнул. Это был камзол и плащ из плотного алого бархата, такого глубокого и насыщенного цвета, что он казался каплей крови в полумраке палатки. Но главным был герб. На груди и на спине плаща был вышит геральдический дракон. Не сказочный ящер, а свирепый, могущественный зверь с расправленными крыльями и пастью, извергающей пламя. Он был вышит не просто нитками, а тончайшей проволокой из червонного золота, которая искрилась и переливалась при каждом движении ткани. Контуры крыльев и чешуи были подчеркнуты серебряной нитью, а язык пламени — мельчайшими рубинами-кабошонами.