Князь: Попал по самые помидоры (СИ) - Фокс Гарри

Ирис, стиснув зубы, принялась облачать меня в это великолепие. Её пальцы, обычно такие цепкие и ядовитые, сейчас были удивительно ловкими и даже… нежными, когда она поправляла складки на плечах, застёгивала массивную золотую пряжку в виде драконьей головы на моей груди. Она поправила воротник, её пальцы на мгновение коснулись моей шеи, и я почувствовал лёгкую дрожь в её руке.

— Ну вот, — выдохнула она, отступая на шаг, чтобы оценить результат. В её глазах что-то мелькнуло — не язвительность, не ненависть. Что-то сложное, что она тут же спрятала, нахмурившись. — Готово. Как живая реклама собственного тщеславия. Враги ослепнут от блеска, прежде чем Вы их сожжёте.

— Спасибо, Ирис, — сказал я тихо, глядя на неё. — По-настоящему.

Она отвернулась, делая вид, что складывает мою старую одежду.

— Не за что, господин. Просто делаю свою работу. Как в старые добрые времена.

Но по напряжённой спине я видел — ничего доброго в этих воспоминаниях для неё не было. И, возможно, для меня тоже. Но сейчас, в алом камзоле, в котором я чувствовал себя не неуклюжим попаданцем, а настоящим князем Драконхейма, это было не так уж и важно.

— Нам пришлось многое пережить вместе, — сказал я, и мой взгляд непроизвольно скользнул вниз. Ирис, нагнувшись над сундуком, укладывала мои вещи с привычной резкостью. И вновь я не смог оторвать глаз от её изящной спины, тонкой талии и той самой округлой, соблазнительной попки, которая так яро выделялась под тканью платья. В памяти всплыли отрывки прошлого: её унижения, моя грубость, те моменты, когда страсть и ненависть смешивались в одно темное, порочное месиво. И мне стало по-настоящему жаль её. Жаль за всю ту боль, что я причинил.

— Многое, — сухо согласилась Ирис, не оборачиваясь. Её голос был плоским, как точильный камень.

— Надеюсь, ты понимаешь, что я к тебе… очень хорошо отношусь. И… — я запнулся, подбирая слова.

— И когда трахаете меня в анал, Вы проявляете своё благорасположение ко мне, — закончила она за меня, с присущим ей ядовитым сарказмом. Её плечи слегка напряглись.

— Ирис, — смутился я, чувствуя, как краснею. — Понимаешь… тут…

— Понимаю, — съязвила она, наконец выпрямившись, но всё ещё не глядя на меня. — Я же служанка. Что я могу сказать против воли моего господина?

— Если тебе не нравится… — начал я, но она резко обернулась.

Её голубые глаза сузились до щелочек, губы были плотно поджаты. В её взгляде читалась целая буря: обида, гнев, усталость и капля горького торжества.

— То Вы прекратите? — выдохнула она, и в её голосе прозвучал настоящий, не наигранный вызов.

Я замер, глядя на неё. На её идеальные, бледные черты лица, на упрямый подбородок, на глаза, в которых плескалось море незабытых обид.

— Ты меня возбуждаешь, — просто сказал я, опуская защиту. — Всегда возбуждала. Даже когда я тебя ненавидел.

Ирис фыркнула, но её взгляд смягчился на йоту.

— А я думала, Вы так пытаетесь возвыситься надо мной. Опустить меня.

— Это уже не правда, — я сделал шаг вперёд и, не дав ей отстраниться, нежно взял её за плечи. Её тело напряглось под моими пальцами, как натянутая струна. — Я бываю груб. Иногда суров. Но к тебе я питаю… нежные чувства. Мы с тобой давно знакомы…

— И ничего хорошего в нашем прошлом не было, — холодно отрезала она, но не стала вырываться.

— Как же хорошо, что это прошлое закончилось. Да? — тихо спросил я, глядя ей в глаза.

Ирис промолчала. Она просто стояла, погружённая в свои мысли, а в её взгляде читалась целая история борьбы, боли и, возможно, зарождающейся надежды. Она не ответила, но и не отвергла моих слов. И в этой тишине было больше смысла, чем в любой клятве.

— Я не понимаю, зачем Вы начали это всё вспоминать, — наконец выдохнула Ирис, и её голос дрогнул, сбиваясь с привычного язвительного тона на что-то более уязвимое.

— Потому что мы с тобой толком и не говорили, — мои пальцы слегка сжали её плечи. — Всё так быстро происходит, что я не знаю и не могу быть уверен в твоих чувствах. Не знаю, как ты на всё это смотришь. По-настоящему.

— Если я скажу, что чувствую себя шашлыком на шампуре, то этого будет достаточно? — она попыталась улыбнуться, но получилось криво и печально.

Я медленно наклонился вперёд, пока мой лоб не коснулся её лба. Её кожа была прохладной. Она замерла, перестав дышать.

— Нет, — тихо сказал я. — Этого недостаточно.

— Если честно, то не знаю, — прошептала она, и её дыхание снова стало прерывистым. — Меня тянет к Вам… но одновременно мне всё это противно. А моё положение вынуждает всегда стоять где-то в стороне. Я не могу уйти от Вас и не могу слишком приблизиться. Возможно, мои обиды и есть основа всему.

— Иерархия — одно. И эта вещь исправима. Моего слова будет достаточно, чтобы её изменить. Но… твоя душа. Тут нужно будет поработать.

Ирис вздохнула с невероятной тяжестью, будто этот вздох копился годами.

— Ваши издевательства надо мной дают о себе знать. И мне странно, что я чувствую некоторое удовольствие, когда нахожусь под Вами. Но! — она резко выдохнула, и её глаза наполнились чистой, незамутнённой ненавистью. — Стоит мне остаться одной, так я всем сердцем желаю Вам мучительной смерти. Простите, если Вам больно это слышать.

— Всё хорошо, — я не отстранился. — Продолжай.

— Мне больше нечего сказать. Нам нужно собираться.

— Ты не счастлива? — спросил я, наконец отпуская её и чувствуя, как всё её тело напряглось, готовое отпрянуть.

Она сделала шаг назад, поправила платье, и её взгляд снова стал привычно-колючим, словно она натягивала на себя старые, удобные доспехи.

— Не знаю. Сейчас я хочу только вернуться домой. Война для меня тяжко даётся. И видеть Ваши… пенисные бои… — она с отвращением сморщила нос, — для меня это слишком. Даже по меркам нашего абсурдного мира.

Она развернулась и снова склонилась над сундуком, но теперь её спина была прямая и неприступная. Разговор был окончен. Я остался стоять в своём алом, сияющем камзоле, чувствуя себя более одиноким, чем когда-либо. Победить армию оказалось проще, чем понять женщину, которую ты сам же и превратил в свой самый сложный лабиринт.

Я вышел из палатки, оставив за спиной густой воздух невысказанного и тяжёлое дыхание Ирис. Полог захлопнулся, отгородив её от меня, от мира, от всего.

Ирис стояла неподвижно, слушая, как затихают мои шаги. Потом резко, почти яростно, дёрнула крышку сундука и с грохотом захлопнула его. Её движения были отрывистыми, полными злой энергии. Она метнула взгляд по палатке, проверяя, всё ли убрано. И тут её взгляд упал на небольшой свёрток в углу, возле её походной постели.

Она медленно подошла и развернула его. В ткани лежала небольшая, изящно вырезанная из тёмного дерева статуэтка. Узнаваемая, соблазнительная поза, улыбка, полная тайны. Молитвенная статуэтка Роксаны.

Ирис взяла её в руки, и её пальцы сжали дерево так, что костяшки побелели.

— Ты обещала, — прошептала она, и её шёпот был полон яда и горечи. — Что он упадёт к моим ногам. Униженный. Сломленный. Мой. Но вместо этого он стал возводить гарем. Я думала, что ещё в ту, самую первую встречу с Элианой он её бросит и будет со мной. А сейчас… — её голос сорвался. — Ты желаешь ему смерти? Ты вообще что-нибудь контролируешь? Или просто сеешь хаос для собственной забавы?

Ярость, копившаяся месяцами — отчаяние, унижение, ревность, — накрыла её с новой силой. С диким криком, больше похожим на кошачий вопль, она изо всех сил швырнула статуэтку на землю. Деревянная Роксана упала. Тогда Ирис набросилась на неё, стала топтать каблуками, с ожесточением, с которым крушат голову ядовитой змее. Раздался сухой щелчок, потом ещё один. Наконец, статуэтка раскололась на несколько частей.

Задыхаясь, Ирис остановилась. Грудь её вздымалась. Она посмотрела на осколки, разбросанные по полу, и её лицо исказила гримаса отвращения — к богине, к самой себе.

Она подошла к походному письменному столу, который уже собрались упаковывать. Резко отодвинула крышку, достала пергамент, перо и чернила. И начала писать, выводя буквы с такой силой, что перо царапало бумагу.