Бешеный - Шаландон Сорж

Жандармы уводили связанным не бомбиста, а всего-навсего Армана Вьялара, шестнадцати лет, приютского мальчика. Мелкого воришку, которого в Ванне будут судить за соучастие в поджоге. И отправят в тюрьму в Эйсе. Вместе с его тринадцатилетним братом.

Конвоиры вышагивали по двору между цехами, как на параде, ведя арестанта в сторону караульного помещения, к выходу. Тот совсем сгорбился.

– Посмотрите на него хорошенько! – Козел подбоченился. – Смотрите, как паршивая овца покидает принявшее ее стадо!

На этом проповедь закончилась.

Он быстро спустился с кафедры. Шотан захлопал в ладоши.

Мы построились по трое и двинулись в столовую.

Братья ничего не сказали. Ни один из них меня не выдал. Я испытывал и облегчение, и тревогу. Что-то было не так. Надо мной все же нависла угроза. С той минуты, как директор появился во внутреннем дворе, воспитатели за мной наблюдали. Особенно Ле Гофф, глаз с меня не спускавший. А Кольмон, заставив нас смотреть, как уводят нашего арестованного товарища, тут же уставился на меня. Только на меня одного.

Я сидел в столовой, как всегда, с краю. Ко мне подошел Наполеон:

– Идем со мной, Бонно.

Я поставил стакан. Притворился удивленным:

– Прямо сейчас?

Он поднял голову, сунул одну руку между пуговицами своего кителя, другую положил мне на спину. Я взглянул на значок, приколотый к его форменной куртке, – бронзовый череп поверх золоченого огненного креста и два скрещенных меча.

– Прямо сейчас, – повторил за мной Наполеон.

Дверь огромного зала, служившего и рулевой рубкой, где занимались юные моряки, и местом для торжественных мероприятий, была открыта. На сегодня его превратили в зал суда. Директора, сидевшего за столом для морских карт, окружали Шотан, Ле Гофф и два наставника. В коридоре, лицом к стене, в позе ожидающего своей очереди грешника стоял на коленях воспитанник. Все взрослые сурово смотрели на меня. На этот раз все было взаправду.

Наполеон вытолкнул меня на середину зала.

– Входи, Бонно, – тихо сказал Кольмон.

На столе перед ним был расстелен мой плакат. Перевернутый.

Он указал рукой на парту. На ней лежали лист бумаги и черный карандаш.

– Садись.

Я снял берет. Сел. Я впервые вошел сюда. Кругом – на стенах, на полках, на столах – морские карты, пособия по навигации, компасы, флаги морских держав.

Судьи смотрели на меня.

– Бонно, ты знаешь, почему ты здесь?

Козел смотрел на меня поверх очков. Я вспомнил полосатого Чеширского кота из сказки про Алису, нам ее рассказывали в школе.

– Или ты предпочитаешь, чтобы я называл тебя Злыднем?

Я сделал невинное лицо. Он смотрел на меня в упор. Я не отвечал.

– Бонно?

Карандаш был остро заточен, но я и не пытался фантазировать. Момент был слишком серьезный, для того чтобы позволить себе мысленно выколоть глаз Козлу.

– Нет, господин директор.

– Что – нет?

Он слово за словом подбирался ко мне.

– Я не знаю, почему я здесь.

Он улыбнулся, уперся руками в ляжки. Спросил, слышал ли я про пожар в Брюте, понял ли, что виновные были задержаны. И что у них должен быть еще один сообщник. Я кивал после каждого вопроса. Да, я это понимал.

– Вот и отлично, Бонно. Хорошее начало.

Он повернулся к наказанному воспитаннику:

– Лажу?

Ученик рулевого поднялся, отошел от стены. Я немного знал его. Он не был крутым парнем, скорее торгашом. Выменивал что только мог. Даже ласки. До совершеннолетия ему оставалось несколько месяцев, потом он должен был покинуть От-Булонь и поступить в торговый флот. Колония дала ему профессию.

Директор велел Лажу повторить то, что он говорил надзирателям. И наказанный произнес несколько фраз, словно выученных наизусть. Жестянщик Арман Вьялар попросил у него рулон бумаги верже. Он обменял его на недельную пайку хлеба.

– И на что еще, юный развратник?

Тот молча опустил глаза, готовый расплакаться.

– Надеюсь, тебе стыдно?

Лажу изо всех сил закивал.

– Продолжай.

Он перевел дух и снова заговорил, будто отвечая затверженный урок.

– Вьялар сказал мне, что бумага для Бонно из канатного цеха.

И замолчал.

– И это все? – спросил Козел.

– Да, это все. Для Бонно из канатного цеха.

Кольмон встал, подошел к окну. Спросил, глядя на небо:

– И он ни слова не говорил тебе о поджоге Брюте?

Лажу помотал головой.

– Не слышу.

– Нет, мсье, – произнес тот.

Я сидел за партой, сложив руки, как примерный ученик. Лажу донес на Вьялара, потом на меня, но рассказал только про кражу бумаги. Может, он больше ничего и не знал.

Директор сел на прежнее место.

– Что скажешь, Бонно?

– Ничего такого не было, – ответил я.

Он выпрямился.

– По-твоему, Лажу все это выдумал?

Я пожал плечами.

– Отвечай, Бонно. По-твоему, все это ложь?

Я посмотрел на Лажу:

– Кретин, зачем ты меня в это впутываешь?

– Обращайся ко мне! – загремел Кольмон.

Я повернулся к нему:

– Мсье, зачем вы меня в это впутываете?

Шотан вскочил со стула, рванулся ко мне, замахнулся.

– Наглец!

– Шотан! – проворчал его начальник.

Надзиратель вернулся на место, обозлившись так, что дай ему волю – убил бы меня. Раздосадованный надзиратель вернулся на место, бросив на меня убийственный взгляд.

С Эрванном Лажу разобрались быстро. Напрямую его ничто с пожаром не связывало. Он будет наказан только за кражу бумаги, это решение директора. Затем Ле Гофф его увел.

Я остался один перед обвинителями.

– Бонно, ты ведь получал свидетельство об образовании у нас?

Я кивнул.

– Тебе было тринадцать, и это был твой первый год в морской колонии?

Я еще раз кивнул.

– Значит, ты умеешь читать, писать и считать. По словам твоих наставников, ты увлекаешься историей и географией.

Я снова покивал.

– И даже немного интересуешься политикой, как мне говорили?

Я опустил голову.

– Не скромничай.

Он наклонился над столом:

– Скажи мне, Бонно, ты предпочитаешь левых или ультраправых?

По моим глазам ничего не прочтешь.

– Мсье, я ничего в этом не смыслю.

– Но ты много говоришь об этом в перерывах. Мне рассказали те, кто слышал.

Он вытащил из кармана смятую бумажку, развернул ее и прочитал.

– Недавно ты убеждал двух канатчиков, что Сталин дал министру Эдуару Эррио звание советского полковника.

Ходили такие слухи.

– С чего ты это взял?

Я не ответил. До меня только что дошло. Козел пытался вылепить из меня Бонно-агитатора, напарника неграмотного Вьялара. Властям требовался заводила.

– Ты ведь раньше уже имел отношение к пожару?

Я не мог этого отрицать.

– Сколько тебе было? Двенадцать?

– Тринадцать, мсье.

Он сверился со своими записями.

– Ну да, тринадцать лет. – Директор выпятил губы. – Этот-то подвиг тебя к нам и привел.

– Это был не подвиг.

Он улыбнулся:

– Да, я знаю. По твоим словам, ты помогал восстановить справедливость.

Я не ответил.

– Братья Ролен, твои сообщники, были осуждены на шесть и пятнадцать лет. Тебе повезло.

Я пожал плечами:

– Я ничего плохого не делал.

Он покачал головой:

– Разумеется, как и сегодня. Злыдень оказался в неподходящем месте в неподходящее время.

Кольмон пристально посмотрел на меня. Я оставался невозмутимым. Он хмыкнул.

– Ладно, Бонно, бери лежащий перед тобой карандаш.

Я знал, что эта минута настанет.

Прикинулся удивленным.

Козел сцепил руки на затылке, вытянул ноги под столом.

– Ле Гофф, пожалуйста, продиктуйте Бонно текст.

Однорукий поправил грязно-серую повязку на глазу и спросил:

– Готов, Бонно?

Я изобразил полное непонимание. Готов? К чему готов?