Последний Герой. Том 4 (СИ) - Дамиров Рафаэль

Я задумался. Честно говоря, самому заморачиваться с поисками мастера и договариваться совершенно не хотелось. Если уж Ирка готова всё устроить сама, а я оплачу, то почему бы и нет.

— Ну ладно, позвони своему часовщику, спроси, может, и правда возьмётся.

— Отлично! Сейчас наберу, — тут же радостно защебетала Ирка и потянулась к телефону.

Мы сидели за столом, пили вино и тихо разговаривали. Ирка, расслабившись, качала ножкой, мягко выгибая спину. Её взгляд, скользил по комнате и время от времени останавливался на мне. В её больших глазах отражалась какая-то грусть, тонкая и женская, словно тоска по тому, чего очень хотелось, но никак не удавалось получить.

— Знаешь, Макс, — заговорила она вдруг чуть тише, голосом доверительным и слегка хмельным, — сразу видно, что ты хороший парень. Прямо чувствуется это.

Я промолчал, неопределённо улыбнувшись, не зная, что сказать в ответ. А Ирка, вздохнув, продолжила откровенничать:

— Мне всё как-то не везёт с мужиками, представляешь? Вот честно, без вранья. На работе, в поликлинике, конечно, подкатывают всякие… в основном, женатики, конечно. Ну сам знаешь, как оно бывает.

Я кивнул, осторожно отхлебнув из бокала. Сказать-то и правда было нечего. Ирка помолчала пару секунд, затем внимательно посмотрела на меня и уже прямее спросила:

— У тебя-то, наверное, много женщин, да?

— Ну-у… — протянул я задумчиво, не зная, как правильно ответить на столь щекотливый вопрос. — Всякое бывает.

— Вот видишь, — тихо вздохнула Ирка и снова посмотрела куда-то в сторону. — А я устала уже одна. Иногда так хочется, чтобы просто рядом кто-то нормальный был. Не какой-то там временный прохожий, а человек, понимаешь?

Я понимающе кивнул, не перебивая её и давая возможность высказаться.

Ирка подвинулась чуть ближе, словно ощутив во мне надёжного слушателя, и начала рассказывать свои проблемы. Какие-то простые, казалось бы, житейские истории о детях, которые постоянно требуют внимания, об усталости после смен в поликлинике, о вечной нехватке денег, времени и сил. Но я чувствовал, что за этой простой бытовой усталостью скрывается что-то большее — глубокая тревога, женское одиночество и боязнь. Боязнь не справиться с жизнью в одиночку.

Она говорила негромко, и я внимательно слушал её, иногда вставляя что-то поддерживающее. Ирка постепенно расслаблялась, её голос становился чуть увереннее. Казалось, эти проблемы она долго держала в себе, тщательно скрывая от всех, и только теперь смогла кому-то открыться.

— Ты знаешь, — продолжала она уже почти шёпотом, — я иногда ночью просыпаюсь и думаю: а что будет дальше? Как я одна с двумя детьми? Вот так и буду всегда сама? Ведь годы-то идут, Макс. Дети скоро подрастут, уйдут, а я останусь одна. Страшно это.

Я мягко улыбнулся:

— Ир, всё будет нормально. Ты хорошая, сильная. Всё у тебя получится.

— Спасибо тебе, Макс. Прости, что я тут разнылась. Наверное, вино виновато… Пьяное оно какое-то. Хи-хи.

— Ничего страшного, — улыбнулся я. — Для того друзья и нужны, чтобы иногда выслушать.

Мы ещё долго говорили обо всём и ни о чём, пока вечер не перетёк в глубокую, почти ночную тишину. И, честно говоря, я вдруг ощутил, что такие простые разговоры и обычные человеческие посиделки мне самому нужны не меньше, чем ей.

А после я ее проводил до комнаты, и мы попрощались как старые друзья.

Проигрыватель я всё-таки отдал в ремонт Иркиному часовщику. Мужик оказался удивительно дотошным и обстоятельным, хотя руки у него заметно дрожали, явно со вчерашнего похмелья. Взяв аппарат, он тут же осмотрел его со всех сторон, покачал головой и задумчиво цокнул языком.

— Вещица-то серьёзная, — протянул он с уважением, ощупывая тяжёлый деревянный корпус. — С такими аппаратами я раньше работал, давно, это починить можно. Но аванс не помешал бы…

Я только усмехнулся и покачал головой:

— Утром стулья — вечером деньги. Или вечером стулья — утром деньги, как там у классиков-то?

— Вечером деньги, утром стулья, — с готовностью поправил меня часовщик, но я не уверен, что сказал он правильно. — Будет всё путём, не волнуйся. Я с такими вещами ещё в советские времена дело имел. Радиолюбителей у меня знакомых море — любую редкую запчасть достанут, будь спок.

Он бодро кивнул. На всякий случай я пообещал, что деньгами не обижу, если всё будет сделано по-человечески. Его лицо сразу просветлело и стало куда более оптимистичным.

Часовщик не соврал. Буквально на следующий день аппарат был готов. Когда я забрал проигрыватель, он выглядел так, будто вообще не встречался с Иркиным вином и палёной проводкой. Тяжёлый, надёжный и солидный, он снова занял своё законное место под полкой с винилом в комнате общаги.

Я осторожно поставил его ровно в то же место, подключил провода к колонкам и аккуратно уложил на вращающийся диск одну из пластинок. Опустив тонарм, я мягко прижал иглу к поверхности винила и замер в ожидании.

Сначала раздался тихий, еле слышный треск, словно игла осторожно пробиралась сквозь старые дорожки пластинки, потом послышалось характерное шипение, а затем, постепенно набирая громкость, из колонок полилась музыка.

Звук оказался неожиданно глубоким, совсем не похожим на современные электронные устройства с их холодным цифровым звучанием. Здесь было что-то живое, будто голос исполнителя звучал не из колонок, а прямо из комнаты, словно певец и музыканты стояли рядом со мной.

Ай да часовщик! Не обманул… спасибо Ирке.

— Привет, болезный! — сказал я с лёгкой усмешкой, входя в просторную палату, больше похожую на гостиничный номер, чем на больничное помещение. Мажорчик наш, конечно, и здесь отличился: палата была VIP-класса, с удобствами, холодильником в углу и телевизором на стене.

— О, Макс! Здорово! — оживился Шульгин и, кряхтя от боли, попытался подняться с кровати, опираясь на костыль. Забинтованная нога неуклюже торчала в сторону.

— Да лежи уже, Джон Сильвер, — усмехнулся я, подходя ближе и пожимая ему руку. — С твоей-то ногой особо не попрыгаешь.

Я пожал ему руку, потрепал по плечу и присел рядом на стул. Николай откинулся на подушки и кивнул на огромный телевизор, где как раз шёл очередной современный боевик. Зализанный герой, больше похожий на Влада Сташевского, чем на бойца, легко расправлялся с целой бандой вооружённых до зубов головорезов, причём патроны в его пистолете, похоже, не кончались вообще.

— Задолбался уже эти сериалы смотреть, — пожаловался Шульгин, с тоской глядя на экран, где трупы падали штабелями. Потом помолчал немного и вдруг тихо добавил: — Ты знаешь, я ведь тоже человека убил, Макс.

Я посмотрел на него и покачал головой:

— Коля, да ладно тебе. Ты ведь сам понимаешь: либо он тебя, либо ты его. И какой он тебе человек? Бандит, причём крайне опасный.

— Да знаю я всё это, — тихо ответил он, задумчиво глядя куда-то мимо меня. — Но всё равно… внутри как-то скребёт. Я ведь раньше никогда даже пистолет на человека не направлял. Как-то всегда удавалось обходиться без оружия…

— Все правильно ты сделал, — спокойно сказал я и чуть приободрил его похлопыванием по плечу. — Ты молодец. Стержень у тебя есть, это главное.

— Есть, говоришь? — горько усмехнулся Шульгин. — А знаешь, как мне страшно было тогда?

— Ну так это нормально. Тебе стыдно, что ли? Не выдумывай. Страха не знают только полные идиоты, а так все жить хотят.

Мы ещё поболтали о разном. Потом он вдруг спросил, будто вспомнил что-то важное:

— Макс… пластинки мои там как? На месте всё?

И спросил так, будто речь шла о его любимых детях, а не о старых виниловых пластинках.

— Да нормально всё с ними, — усмехнулся я. — Слушаю иногда, музыку включаю. Ты ж не против?

— Как — слушаешь? — Шульгин даже приподнялся с подушек и с удивлением вытаращился на меня.

— Ну да, а что такое? Ты что, против?