Стародум. Книга 2 (СИ) - Дроздовский Алексей

Идём всё дальше.

Вскоре неподалёку от нас раздаётся странное хлюпанье, будто кто-то молоко взбивает. Не успеваем мы обойти небольшой пригорок, как натыкаемся на странное существо, сидящее к нам спиной. Это именно оно издавало эти странные звуки: при нашем появлении оно оборачивается и мы видим самого обыкновенного трупоеда.

Огроменная медведица, с торчащими наружу костями. Личинки копошатся в ранах на её теле, одной ноги не хватает. Со спины и боков во все стороны торчат маленькие мордочки медвежат. Кажется, эти животные умерли в одном месте, загрызенные чем-то большим, а поднялись они уже в виде одного существа.

Теперь все эти морды смотрят на нас.

А мы вдвоём на них.

Тот самый хлюпающий звук был попыткой медведицы вырвать из своего тела другие тела.

— Ну вот, — говорю. — Именно то, что мы искали.

— Ага, — кивает Светозара.

Перед нами самая безопасная тварь, которую только можно найти. Трупоеды — самые медленные, самые глупые создания в лесу. Но даже будучи самыми слабыми из ночных чудищ, они всё равно запросто растерзают обыкновенных людей, вроде нас со Светозарой. Но мы хотим, чтобы они именно это и попытались сделать.

Не зря же мы вообще затеяли поход в лес посреди ночи.

Медведица медленно поднимается на свои три ноги. Даже в этой опухшей, разлагающейся башке есть остатки мозгов, и они наверняка подсказывают мёртвому существу, что перед ней находится парочка свеженьких, вкусненьких людей, которых было бы неплохо проглотить и переварить.

Грубый, утробный рык раздаётся из её пасти. В то же время головы медвежат на её спине и боку рычат слабо, отчаянно.

От вида этой омерзительной туши хочется сблевать. В свете факела грязная морда скалится чёрными зубами. Все мои инстинкты подсказывают мне схватиться за оружие, но его у меня нет — Веда не появится до самого утра. Я со Светозарой вдвоём против монстра: безоружные, но полные решимости.

— Ну же нападай! — кричу.

Кричать приходится достаточно громко, чтобы тварь услышала мою гневную интонацию, но при этом тихо, чтобы голос не услышал никто, кроме неё. Можно сказать, кричу шёпотом.

— Р-р-г-х!

С рыком медведица бросается на нас.

Мы со Светозарой тут же, не сговариваясь, прыгаем в разные стороны, позволяя зверюге проскочить между нами. У нас-то все ноги на месте, так что скорости хватает, чтобы уклониться. Но без конца уходить от атак не получится: защитой побить противника не получится. Нужно атаковать, и как можно скорее.

Светозара выставляет вперёд руку и шерсть на твари чуть-чуть загорается.

Я же впитываю силу Светозары и тоже выставляю руку, но с кончика указательного пальца срывается лишь маленькая искра.

Вот и всё, на что способен человек моей ступени. Будь у меня девятая, я бы летал в воздухе и изрыгал огонь подобно тому, как девушка делала совсем недавно в крепости. Сейчас же моя сила делает столько же, сколько два обыкновенных камня, если ими ударить друг о друга. Мои кулаки сейчас гораздо больше нанесут вреда, чем одна жалкая искра.

Но драться я не собираюсь.

Не для того я пёрся в этот лес, рискуя собственной шкурой, чтобы пускать в ход грубую силу. Я должен победить эту тварь пламенем. Как — другой вопрос.

— Не помогает, — бормочет Светозара. — Медведица не чувствует боли.

— Почувствует, когда в уголь превратится.

Выставляю вперёд обе руки и приказываю пламени слететь с пальцев. Не искры, но хоть крохотный огонёк, как от лучины.

Ничего.

Никто на самом деле не знает, что из себя представляет сила. Некоторые говорят, что это как воздух, находящийся вокруг нас. Но не тот воздух, которым люди дышат, а тот, который используют энергией в груди — второй воздух. Другие говорят, что это духи, сидящие в каждом человеке. Третьи утверждают, что сила похожа на солнечный свет, и излучает её то самое Нечто, что грохнулось в лесу.

Что бы это ни было на самом деле, оно всё понимает. Только так можно объяснить, почему она растёт в человеке только тогда, когда в ней очень нуждаются. Силу нельзя обмануть, перехитрить, ввести в заблуждение. Только крайняя нужда, возникающая в момент предельной опасности.

— Ну же, — бормочу сквозь сжатые зубы.

С руки срывается ещё несколько искр.

— Сука…

— Не останавливайся, — подбадривает меня Светозара, хотя сама выглядит бледной как Луна на небе.

Рычу, пыхчу, напрягаю всё внутри себя. Ещё несколько искр вылетает из пальцев, но не более.

Медведица снова прыгает, и я снова уклоняюсь. Пытаюсь снова выпустить пламя, но оно отказывается мне подчиняться. Шар в груди, рядом с сердцем, остаётся холодным.

Либо я чего-то не понимаю, либо сила не хочет подружиться со мной. Возможно она понимает, что я в любой момент могу убежать и оставить этого трупоеда в покое, вот и не хочет приходить. Неужели мне нужно зайти ещё дальше в лес? Нет… я хоть и смелый парень, но точно не самоубийца.

«Вот оно», — мелькает мысль в голове.

Сомнение.

Как бы я ни убеждал себя, что иду в лес к опасности, это не совсем так.

Я оставляю себе путь к отступлению, поэтому сила не растёт. Это очень похоже на купание в большом озере — чем дальше от берега отплываешь, тем дальше тебе придётся возвращаться. Нужно экономить силы, чтобы они остались на обратный путь. Это разумный поступок любого нормального человека: когда у тебя отказывают руки и ноги — ты гребёшь обратно к берегу.

Но это именно то условие, при котором приходит сила.

Ты не должен экономить силы. Ты не должен грести обратно. Ты должен плыть всё дальше, даже когда уже не можешь держаться на поверхности. Даже когда твоя голова под водой, а грудь отчаянно требует воздуха. Никаких сомнений, только уверенность. Ставка на собственную жизнь.

Скорее всего ты утонешь.

Почти наверняка утонешь.

Но если нет, то она придёт к тебе, когда ты в ней больше всего нуждаешься.

Именно это я и делал всё последнее время: запоминал дорогу, которой мы пришли, просчитывал расстояние, искал узкие места, где будет удобно отрываться от погони. Искал высокие деревья, на которых можно будет переждать до утра.

Я действовал с позиции ума. А нужно было с позиции слепой уверенности. Нужно окончательно и бесповоротно решить, что я не уйду из этого леса без силы. Либо с ней, либо мертвецом. Только тогда она придёт, почуяв абсолютную решительность.

При этом нельзя надеяться, что сила спасёт, вытащит из беды. Надежда — признак неуверенности. Если ты надеешься, это означает, что ты допускаешь, что ничего не получится. Но и в отчаянную атаку бросаться тоже нельзя: сила не любит глупцов, которые хотят получить её на пустом месте. Она придёт только в самых крайних обстоятельствах, когда другого выхода совсем-совсем нет.

Всё это мелькает в голове как озарение, пока я стою напротив умершей и восставшей медведицы.

Момент истинного понимания, приходящий как всегда не вовремя.

— Светозара, — говорю. — Зря мы попёрлись в этот лес.

— Что? Почему?

— Силу не получить, специально напрашиваясь на неприятности.

— Но ты же говорил…

— Знаю, что я говорил.

Выходя вечером из дома я считал, что сила придёт в опасной ситуации, но это лишь половина правды. Трудности должны сами явиться к тебе. Ты должен потерять всё, чтобы у тебя ничего не осталось, чтобы ты перестал ценить собственную жизнь, ты должен злиться, кричать, ненавидеть. Очень сильно хотеть сделать что-либо.

Будь у меня сила все эти годы, я бы понял это прежде.

Но я обрёл её совсем недавно, поэтому только сейчас смог понять истинное положение вещей. А Светозара, конечно же, мне поверила: мы с ней лучшие друзья, она делает всё, что я предложу. Весь этот поход изначально был дурацкой идеей. Сколько бы трупоедов мы ни победили, мы так и останемся на своих ступенях, поскольку сила чувствует: мы делаем это специально, не из отчаяния.

— Пойдём отсюда, — говорю. — У медведицы только три ноги, да и те гнилые. Она нас не догонит.