Последний Герой. Том 3 (СИ) - Дамиров Рафаэль

Я остановился у палаты, огляделся по сторонам. Никого. Осторожно достал из рукава тонкое длинное шило и крепко сжал его в руке. Осталось только войти внутрь и теперь уже навсегда упокоить Дирижёра — тихо, быстро и окончательно.

Я резко дернул ручку двери и заскочил в палату. На полу лежал окровавленный труп с размозженной головой. Сзади послышался топот.

— Стоять! — не успел я обернуться, как на меня уставились сразу два автомата.

Глава 7

Андрей находился в просторном кабинете главного врача и владельца клиники «МедВектор» Леонида Абросимовича Киреева. Стоял с понурым, жалобным видом, словно искренне надеялся, что тот разрешит ему не подходить к пациенту. Может, сделает скидку на молодость? Хотя врач и сам понимал, что такого быть не может в принципе.

— Леонид Абросимович, честное слово, наш пациент какой-то… неадекватный, — наконец решился выдавить Андрей, нервно переступив с ноги на ногу и не зная, куда деть руки.

Киреев неторопливо поднял взгляд на молодого коллегу поверх золотистой оправы очков. Отпил из чашки глоток ароматного утреннего кофе, подержал во рту, смакуя вкус, и только потом отреагировал со спокойствием бывалого врача:

— Ну что ты, Андрюшенька, нервничаешь? Пациент как пациент. Совершенно нормальная клиническая картина. Ты, дорогой мой, вспомни, с чем его к нам доставили. Там ведь серьёзная черепно-мозговая травма, огнестрельное ранение в голову. Ты хоть представляешь, что при таком повреждении может происходить с человеческой психикой?

Он откинулся в кресле, задумчиво глядя куда-то поверх плеча молодого врача, словно увидел там проекцию мозга и явно собирался прочитать небольшую лекцию:

— Смотри, Андрюш, суть в следующем. Любое огнестрельное ранение головы всегда влечёт за собой серьёзные последствия в виде когнитивных нарушений и нестабильности психики. Понимаешь? После таких повреждений пациент практически неизбежно становится неустойчивым эмоционально, возможны острые приступы ажитации и психомоторного возбуждения. Может появиться амнезия, нарушения памяти, приступы тревоги, даже параноидальные, — он подчеркнул это голосом и поднятием указательного пальца, — реакции и галлюцинации. И это нормальная нейропсихологическая реакция мозга на тяжёлую черепно-мозговую травму. Ожидать, что человек сразу после операции будет вести себя нормально и адекватно — просто абсурдно для врача.

Андрей внимательно слушал, но по его напряжённому лицу было видно, что он внутренне не согласен и собирается что-то возразить. Киреев сразу уловил это и не дал ему вставить слово:

— Главное, что эти проявления, как правило, временные. Они постепенно начинают уменьшаться, как только снижается внутричерепное давление, восстанавливаются повреждённые нейронные связи и мозг адаптируется к новым условиям. Сейчас у пациента ранний постоперационный период, его мозг находится в крайне нестабильном состоянии. Отсюда и вспышки агрессии, паники и тревоги. Но это вовсе не означает, что перед нами опасный психопат или маньяк. Просто посттравматический психоорганический синдром. С этим приходится считаться. Надо набраться терпения и немного подождать. Время и терапия сделают своё дело.

Киреев закончил свою мини-лекцию и снова внимательно посмотрел на подчиненного, слегка прищурившись, словно ожидал услышать возражения. Но молодой врач молчал, обдумывая услышанное и явно не зная, что ответить на такой обстоятельный и чёткий монолог шефа.

Ему не хотелось выглядеть профаном в глазах начальства. И тем более трусом.

— Ну что? Я тебя успокоил? — усмехнулся Леонид Абросимович, со скучающим видом отхлебнув ещё глоток кофе. — Всё будет в порядке, Андрей. Выполняй инструкции и продолжай наблюдение. Пациент не буйный — он просто пока не осознаёт своё состояние и место, где находится. Но это временно. Не волнуйся, всё пройдёт. Иди работай спокойно.

Андрей Викторович трусом себя никогда не считал. Он спокойно отучился в медицинском, прошёл ординатуру, много раз видел и кровь, и боль. И, казалось бы, к этому давно должен был привыкнуть, как сантехник привыкает к грязи канализации, а электрик — к ударам тока. Обычная работа, ничего особенного. Но что-то продолжало цеплять его, заставляя сердце биться часто и мучительно, заставляя осознавать, что привыкнуть можно далеко не ко всему. А с тех пор, как в закрепленной за ним палате появился этот странный пациент с перебинтованным правым глазом, ему стало и вовсе не по себе. Именно этот больной — молчаливый, угрюмый, неподвижный, с постоянным хмурым выражением на лице — вызывал у него непривычный страх.

Каждый раз, входя в его палату, Андрей Викторович чувствовал, как сердце стучит в горле и появляются капельки пота на лбу. Поэтому обычно он всегда звал с собой кого-нибудь из медсестёр, чтобы хоть немного унять тревогу и не оставаться с пациентом один на один.

Сегодня он попросил Анечку, молоденькую медсестру, прийти в палату вместе с ним. Та кивнула, улыбнулась, сказала: «Сейчас, Андрей Викторович, я догоню». Но сама теперь почему-то задерживалась, а идти одному в эту палату совсем не хотелось. Однако работа есть работа, и врач, тяжело вздохнув, подошёл к двери, нервно переминаясь с ноги на ногу.

Он нерешительно постучал, тихо открыл дверь и осторожно заглянул внутрь. Пациент Савченко сидел на краю кровати — спина прямая и напряжённая, руки на коленях, голова чуть наклонена вперёд. Один глаз был перебинтован заново несколько часов назад, другой смотрел куда-то вперёд, мимо двери, мимо застывшего на пороге врача, как будто Андрей Викторович был прозрачным, невидимым и не заслуживал даже мимолетного внимания. Казалось, Савченко видел что-то своё, внутреннее, недоступное никому другому.

Врач собрал волю в кулак, глубоко вдохнул и зашёл в палату. Он старался выглядеть спокойно и профессионально, но пальцы всё равно дрожали, когда он начал надевать манжету тонометра на плечо Савченко. Пациент не пошевелился, никак не отреагировал на прикосновение и так и продолжал смотреть куда-то сквозь стены палаты, будто погружённый в свои мысли.

«Интересно, о чём он думает? О чём вообще думает такой зверь?» — мелькнула мысль в голове Андрея Викторовича. Он и сам не понял, почему именно это слово — «зверь» — пришло ему на ум. Но в Савченко действительно было заметно что-то неосязаемо звериное, опасное, будто он сдерживал себя из последних сил. И лишь эта травма, слабость, состояние после операции не давали зверю вырваться наружу и показать свою истинную сущность.

Врач был абсолютно уверен, что будь у пациента чуть больше физических сил, тот не задумываясь кинулся бы перегрызать ему горло, как хищник на неосторожного охотника. И от этой мысли по спине Андрея Викторовича пробежал холодок. Он поспешил закончить измерение давления и уже собирался снять манжету, когда дверь открылась, и в палату вошла Аня.

Медсестра была ещё совсем молоденькой, недавняя выпускница с большими доверчивыми глазами и длинными каштановыми волосами, аккуратно убранными под медицинскую шапочку. Савченко, который до этого момента не реагировал ни на что, вдруг резко оживился, будто в нём что-то переключилось. Единственный глаз его вспыхнул каким-то странным огнём, он уставился на девушку пристально и напряжённо, с хищным интересом.

— Куда вы? Я ещё не закончил, — произнёс Андрей Викторович, чуть растерянно глядя на пациента.

Но Савченко, не слушая врача, медленно встал с кровати и двинулся вперёд. Манжета тонометра ещё была надета на его руку, аппарат висел сбоку на длинной резиновой трубке. Сделав шаг, Савченко потянул аппарат за собой, тот с грохотом ударился о пол, пластиковый корпус звонко хрустнул.

Медсестра в испуге застыла у порога, даже не успев войти в палату, и вопросительно взглянула на врача. Андрей Викторович сам растерялся, не зная, что делать. Он попытался снова позвать пациента:

— Пожалуйста, вернитесь на кровать, мы не закончили…

Но было уже поздно. Савченко вдруг сделал резкий рывок и схватил девушку за край халата и блузки, грубо потянув ткань вниз. Послышался треск рвущейся материи, пуговицы отлетели в стороны, и перед глазами ошеломлённого врача мелькнула обнажённая грудь медсестры. Та мгновенно, коротко взвизгнув, отпрянула назад и попыталась заслониться руками: