Последний Герой. Том 3 (СИ) - Дамиров Рафаэль

— Вы что делаете! Пустите, отпустите!

— Что вы творите⁈ Я сейчас охрану вызову! Полицию! — закричал тогда и врач, чувствуя, как начинает задыхаться от ужаса и растерянности.

Слово «полиция» вдруг произвело на Савченко какое-то совершенно неожиданное впечатление. Он резко замер, дернулся, а губы исказила странная, звериная гримаса, будто он оказался волком, загнанным охотниками в угол. В его единственном глазу вспыхнула злоба, ненависть, ярость и безумие — всё одновременно. Медсестра воспользовалась секундным замешательством и, всхлипывая, выскочила в коридор, громко хлопнув дверью.

Савченко перевёл взгляд на врача и кинулся на него так стремительно, что Андрей Викторович не успел даже шагнуть назад. Тяжёлое тело пациента всем нечеловеческим напором впечатало врача спиной в стену, крепкие пальцы сомкнулись на горле с невероятной силой. Жертва попыталась сопротивляться — доктор захрипел, дёрнулся, схватил руки нападавшего, пытаясь их разжать, но бесполезно. Савченко словно обезумел, бил головой Андрея Викторовича о стену снова и снова, с каждым ударом тот всё слабее осознавал происходящее, перед глазами расплывались чёрные пятна.

Последней его осмысленной мыслью было: «А я ведь чувствовал, чувствовал, что это зверь…» — и потом сознание поглотила густая тёмная мгла.

Савченко же не успокоился даже после того, как бездыханное тело врача мягко сползло по стене на холодный кафель пола. Казалось, его ярость лишь разгоралась, приобретая новые, совершенно звериные оттенки. Он легко, как булавку подхватил стоявший рядом металлический табурет на колёсиках и, размахнувшись, нанёс удар прямо по голове Андрея Викторовича.

Раздался хруст кости и глухой, влажный звук, от которого любого нормального человека передёрнуло бы до самых пяток. Но Савченко не вздрогнул — наоборот, из его груди вырвался какой-то неестественный хрип. Почти рык, наполненный странным, животным удовлетворением. Таким мог бы отозваться тигр, наконец добравшийся до своей добычи после долгих дней мучительного ожидания и голода.

Именно в этот момент в единственном оставшемся глазу Савченко мелькнула странная тень блаженства. Он ощутил себя так, будто впервые за долгие годы его освободили из тесной клетки, выпустили наружу, туда, где можно делать всё, чего душа желает, где нет запретов и морали. Сейчас он был тем, кто забирает чужие жизни, вершит чужие судьбы. В эту секунду он ощущал себя почти богом — всемогущим, свободным от всяких условностей, запретов и рамок, в которых он жил всю жизнь.

И вдруг, в самый пик этого экстаза, когда кровь прилила к его голове, сердце забилось сильнее, а организм буквально захлестнул всплеск адреналина и эндорфинов, Савченко будто бы отрезвел. Словно разорванная цепочка, чьи звенья болтались в воздухе, вдруг от резкого взмаха вновь сомкнулась. Это состояние, подобное холодному душу, заставило его внезапно вернуться к реальности и снова обрести способность мыслить осознанно и чётко.

Савченко замер. Его взгляд очистился от бешеной ярости и наполнился ясностью и осмысленностью. Теперь это был совсем другой человек — тот самый Дирижёр, который всегда был расчётлив, умён и сдержан, которого уважали и боялись подчинённые. Он удивлённо посмотрел на свои окровавленные ладони, на измазанный кровью табурет, на изуродованное тело молодого врача.

В эту секунду перед глазами Савченко вспыхнули картины его жизни — иной, другой, где не было места такому неистовству. Он сразу осознал, что натворил, и тут же понял, что за подобные действия ему грозит нечто намного хуже простой зоны. Даже если лучшие адвокаты смогут доказать его временную невменяемость, единственный путь для него теперь — это принудительное лечение в психбольнице. Таблетки, уколы, долгие месяцы беспамятства и медленной деградации. И даже если он не станет там овощем, он точно потеряет себя — свою личность, свой стержень, своё «я».

Но в этот момент Савченко вдруг ощутил неожиданное чувство. Несмотря на то, что он ясно видел последствия своего поступка и всю опасность своего положения, внутри него разлилась тихая и глубокая радость. Радость от осознания, что внутри наконец-то освободилось то, что он всю жизнь скрывал в самых глубоких тайниках души. То звериное начало, которое он раньше давил и прятал, теперь вырвалось наружу, сделав его самим собой — свободным, сильным и безжалостным. И это открытие вызвало у него странное, но глубокое удовлетворение. Сейчас ему было абсолютно плевать на последствия — он просто был доволен собой, своей новой сущностью.

Медленно и методично Савченко вытер окровавленные руки о белый халат распластанного на полу врача, бросил короткий взгляд на изуродованное тело и спокойно шагнул к двери.

В тот же миг в палату, задыхаясь и бледнея от ужаса, влетел главврач Киреев. Савченко даже не взглянул на него — лишь резко и равнодушно отшвырнул его с прохода, словно тот был всего лишь надоедливой, назойливой мухой. Главврач, потеряв равновесие, ударился плечом о стену, осел по ней вниз, испуганно смотря вслед уходящему пациенту. Он не смог даже слова произнести — лишь испуганно замер на полу, у плинтуса, задыхаясь от ужаса и не веря своим глазам.

А Савченко, стремительно шагая по коридору клиники, удалялся от палаты, в которой по кафельному полу медленно растекалась горячая, густая кровь убитого им человека.

Я незаметно втянул шило обратно в рукав. Его металлический стержень был настолько тонок, что никто ничего не заметил. Передо мной стояли два бойца Росгвардии — в полной экипировке, бронежилетах, касках и с автоматами, направленными чётко мне в грудь. Судя по их напряжённым, нервным лицам, они уже успели решить, что перед ними убийца.

На полу, возле больничной койки, лежал труп молодого человека в измятом белом халате. Его голова была проломлена, рядом валялся медицинский табурет на тяжёлой стальной треноге с колёсиками. Одно колесо ещё крутилось по инерции. Видимо, я зацепил.

Именно этим табуретом, судя по всему, и раскроили ему череп. Ударили раз, а потом били ещё и ещё — даже после того, как бедняга уже упал на пол и умер. Кровь густо залила металлические ножки табурета и уже начала сворачиваться на полу.

Я поднял руки вверх и заговорил как можно спокойнее:

— Спокойно, товарищи. Я здесь работаю.

За их спинами в палату стремительно вошёл мужчина в возрасте. На его белом халате, больше похожем на обычную мужскую сорочку с коротким рукавом, висел бейдж: «Киреев Леонид Абросимович, главный врач клиники 'МедВектор». Он буквально вытянулся струной, увидев труп на полу, и тут же истерично вскрикнул, размахивая руками на меня:

— Нет, нет! Это не он! Это пациент! Пациент сбежал! Он убил…

Росгвардейцы — один прапорщик, второй сержант — медленно опустили автоматы и настороженно огляделись.

— Куда он пошёл? Где он? — резко спросил прапор, впиваясь в растерянного Киреева взглядом.

— Туда! Туда он ушёл! — главврач махнул рукой вдоль коридора, голос его дрожал от страха и растерянности. — Через пожарный выход сбежал!

— Какого хрена сразу не сказали? — зло плюнул прапорщик и, бросив через плечо быстрое, нервное: «Черт знает что!», кивнул напарнику.

Оба они, гулко громыхая берцами по кафелю, побежали по коридору. Уже на ходу прапорщик что-то торопливо кричал в рацию, и до меня долетели обрывки фраз: «Перекрыть выходы! Окружить территорию!»

Киреев беспомощно выдохнул, прижимая ладонь к сердцу и явно пытаясь прийти в себя. Затем он, наконец, словно заново заметил меня и удивлённо уставился:

— Извините, а вы-то ещё кто такой?

— Доктор Айболит, — хмыкнул я, отодвигая его рукой, чтобы пройти к выходу из палаты. — Мне пора. Хорошего дня.

Вышел в коридор, выругался про себя. Чёрт! Чуть-чуть не успел. Савченко, похоже, слетел с катушек окончательно. Размозжил голову ни в чём не повинному врачу, сбежал и теперь шатается где-то в городе, на свободе, злой и опасный, как раненый зверь.

Сегодня он ушел от меня.