Последний Герой. Том 4 (СИ) - Дамиров Рафаэль

Он поднёс диктофон ко рту и тихо, слегка хриплым голосом начал повторять уже сделанные выводы:

— День третий. Испытуемый по-прежнему демонстрирует явную резистентность к вводимому препарату. Следует рассмотреть повышение дозировки. Когнитивные способности на минимально допустимом уровне, без выраженной динамики.

Ландер выключил диктофон, отложил его в сторону, устало откинулся на спинку офисного кресла и потер переносицу двумя пальцами, чувствуя, как накатывает раздражение и разочарование. Он понимал, что испытуемые не оправдывают надежд. В очередной раз он натолкнулся на стену, за которой скрывалась неудача и необходимость снова и снова искать другие решения. Профессор чувствовал, как время стремительно утекает сквозь пальцы, оставляя после себя лишь мучительное ощущение бессилия перед упрямой природой человеческого мозга.

Он взглянул на часы и снова включил запись. Помолчал.

Но тут же Ландер резко выключил диктофон, бросил его на стол и долго, с мрачным выражением лица смотрел перед собой, пытаясь собрать мысли и придумать новый способ преодолеть возникшее препятствие. Он понимал, что отступать нельзя, цена ошибки была слишком высока. Но именно в этот момент в глубине души он почувствовал неприятный укол сомнения: а сможет ли он вообще когда-нибудь преодолеть эту черту?

Профессор вышел из лаборатории, плотно прикрыв за собой тяжелую дверь. Щёлкнул сложный механизм замка, и за спиной наступила привычная тишина. Карл Рудольфович прошёл через узкую кладовую и толкнул неприметную, почти невидимую снаружи дверь, ведущую в коридор, оттуда прошел в уютный кабинет, где обычно проводил сеансы с пациентами. Здесь, в более комфортных условиях, можно было спокойно обработать результаты исследований и подумать над дальнейшими действиями.

Он устало опустился на диванчик, включил ноутбук и уже собрался было погрузиться в работу, когда внезапно по зданию прокатился гулкий звонок наружной двери. «Та-дам-та-дам», — настойчиво прозвучало где-то в глубине здания, прокатившись эхом по пустому коридору.

Профессор недовольно вздрогнул, посмотрел на часы. Стрелки уже перешли за полночь. Кого это ещё принесло сюда в такое время? Приём давно закончен, это явно не пациент.

Ландер хотел было проигнорировать звонок, но потом подумал: вдруг это люди Инженера? Может, те самые подручные, которые должны были привезти ему очередного подопытного? Но ведь сообщили уже, что у них там что-то не сложилось. Да и новости местные тревожные были — стрельба какая-то в городе, беспорядок. Ландер в тот момент быстро сложил два и два — наследили явно, бестолочи…

Профессор осторожно поднялся с диванчика и приблизился к окну. Он приоткрыл плотную штору и выглянул на улицу. Отсюда открывался отличный обзор на крыльцо. И в этот момент Ландер буквально обомлел от неожиданности. Он даже снял очки, нервно протёр их, снова надел, вновь снял, словно не веря собственным глазам.

— Не может быть, — пробормотал он тихо.

Карл Рудольфович быстро направился к входной двери, поспешно щёлкнул замком и распахнул её настежь. Его сердце внезапно сильно забилось от волнения и радости.

— Ты вернулся, мой мальчик… — с восторгом прошептал профессор.

На крыльце, растворяясь в ночной темноте, стоял высокий человек в длинном плаще с поднятым воротником и шляпой, глубоко надвинутой на лоб. Он смотрел на профессора сверху вниз холодным пронизывающим взглядом единственного глаза…

Глава 10

За несколько часов до описанных событий, психиатрическая больница специализированного типа с интенсивным наблюдением.

Холодный и безликий коридор с высоким потолком, стерильно-белые стены, покрыте моющейся казённой краской, потускнели от времени и чистящих растворов. Электронные замки дверей матово блестели в тусклом свете ламп дневного освещения. За этими дверями, отделёнными от внешнего мира двойными шлюзами, шла своя жизнь, совершенно особая, оторванная от повседневной реальности. Люди здесь были лишь номерами на пластиковых карточках и сухими строчками в заключениях врачей.

Дирижёр был размещён в отдельной палате, рассчитанной в обычных обстоятельствах на четверых. Но ввиду его исключительной опасности подселять к нему никого не решались. Он лежал на специальной кровати-трансформере, надёжно пристёгнутый крепкими ремнями. Его взгляд был устремлён в потолок, и казалось, что он смотрит не в пустоту, а куда-то глубоко внутрь себя, где ярость переплеталась с бессилием.

Раздался щелчок электронного замка, дверь с тихим шорохом отъехала, впуская медсестру в белом халате, лицо её скрывала медицинская маска. За ней маячил медбрат — здоровый бугай с лицом бывшего борца, привычно сопровождавший её.

Медсестра вкатила процедурный столик, заставленный ампулами, ватой и стерильными инструментами. Обернулась и коротко бросила медбрату:

— Подожди за дверью. Я справлюсь. Ты же знаешь, как он реагирует на тебя, не стоит его нервировать.

Медбрат недовольно хмыкнул:

— Нарушение инструкции.

— Не в первый раз, — парировала медсестра. — Ты его раздражаешь.

Тот ещё раз хмыкнул, пожал плечами и отошёл обратно в коридор. Девушка осторожно прикрыла дверь и медленно приблизилась к кровати. Дирижёр следил за ней тяжёлым, колючим взглядом, сжимая зубы от ненависти. Ему явно хотелось одним резким движением свернуть ей шею, а этот шприц вогнать прямо в её глаз. Но он лишь напряг мышцы и ждал. Ремни слишком крепкие, их не разорвать.

— Тише, тише, — негромко сказала женщина успокаивающим тоном, — не дергайся, камеры всё пишут, но звук не записывают. Слушай внимательно. Я сейчас вколю тебе физраствор, а не Галоперидол, как обычно, и ты сможешь нормально двигаться.

Она ловко и незаметно вложила ему между пальцев миниатюрный скальпель. Он на секунду сжал его в кулаке, и пульс учащённо забился в висках. Дирижер почти незаметным движением подоткнул скальпель под простынь.

— Когда я уйду, перережешь ремни, только осторожно, не вставай сразу. Лежи до вечернего обхода. На вечернем обходе заберёшь магнитный пропуск у санитара. Дверь открывается по отпечатку пальца и пропуску. Приложишь палец санитара. Но она откроется только при подтверждении оператора с центрального пульта. Это тоже учтено — там сегодня дежурит наш человек. На улице тебя будет ждать машина. Мы отвлечём персонал и охрану, у тебя будет время уйти.

Она быстро, ловко протёрла ваткой его вену, игла болезненно вошла под кожу, под давлением поршня по ней побежал физраствор. Взгляд женщины был невозмутим и холоден.

Закончив с инъекцией, она наклонилась ближе, будто проверяла зрачки пациента, и тихо сказала:

— Когда будешь выходить, не оглядывайся. Просто иди, тебя встретят. Главное — все сделать быстро. Если не сможешь уйти — тебя залечат. Это твой единственный шанс.

Девушка выпрямилась, развернула столик и вышла, тихо закрыв за собой дверь.

Дирижёр лежал неподвижно несколько минут, прислушиваясь к собственному дыханию и шуму в коридоре. Потом осторожно, незаметно сжал скальпель пальцами и начал медленно, размеренно пилить крепкий ремень. Лезвие было острым и тут же полоснуло по пальцам, оставив глубокий порез. Боль ударила жгуче, но он лишь сильнее сжал зубы и продолжил пилить. Вскоре первый ремень поддался. Дирижёр быстро и незаметно освободил одну руку, затем вторую, стараясь не делать лишних движений — камера могла его фиксировать, но он помнил, что на центральном пульте сидел свой.

Он усвоил, что оставаться неподвижным нужно до вечернего обхода. Только тогда, когда санитар войдёт в палату, ему можно будет действовать. Напряжение ожидания было мучительным, и Дирижёр уже чувствовал азарт и вкус скорой свободы.

Сейчас главное — не выдать себя раньше времени, — думал он.

Вечером дверь палаты вновь распахнулась. Вошел врач с привычной издевательской улыбкой, рукава халата небрежно закатаны по локоть, как у мясника, привыкшего выполнять грязную работу. За ним маячил всё тот же здоровяк-санитар с мрачным, равнодушным взглядом.