— Нет, не надо! — вырвалось у девушки, — нет, вы меня не обидели, я… просто получилось так неожиданно, что… — Женевьева начала подбирать слова, стараясь сгладить возникшую неловкость и вернуть разговор в спокойное русло, однако это оказалось так сложно, что теперь она и не знала, что говорить дальше.
— Женя, дайте мне хотя бы надежду, или вы ко мне действительно равнодушны?
Женевьева вскинула на меня глаза и одним взглядом дала понять о своих чувствах, вслух сказав лишь одно.
— Я к вам неравнодушна, барон, но не требуйте от меня большего в признаниях, я пока не готова к откровенному разговору с вами.
Я промолчал, буквально купаясь в её откровенном взгляде, понимая её без слов и не решаясь спугнуть разговорами её искреннее отношение.
— И я вам запрещаю покидать имение, пока не начнётся учёба в академии, слышите! — вдруг вполне серьёзно приказала Женевьева. — На это время маман отдала мне над вами полное шефство, пока она занимается отцом, так что вы в полной моей власти и должны слушаться меня во всём! — уже более шутливо закончила девушка.
— Есть слушаться вас во всём, моя светлость.
Женевьева было вскинулась, чтобы сделать мне замечание, но потом поняла истинный смысл моей фразы и смущённо отвернулась.
— Идёмте, пройдёмся вдоль забора, когда я была совсем маленькой, то любила бегать возле него, убегая от гувернантки.
— Идёмте, надеюсь, что от меня вы убегать не станете?
— Это почему же? — и не успели мы дойти до высокой железной ограды из высоких пикообразных кольев, как Женевьева бросилась бежать.
Мне не стоило никакого труда её догнать, учитывая, что она бежала в длинном платье, подобрав юбку, но зачем? Дав ей отбежать подальше, я легко догнал её и слегка коснулся рукой плеча. Женевьева остановилась, оглянулась на меня, откинула со лба растрепавшиеся от бега локоны и пошла вдоль забора, уже никуда не спеша.
— Быстро вы меня догнали.
— Я очень старался, — учтиво сказал я, хотя даже не запыхался, — девушкам трудно бегать в платьях, поэтому у меня оказалось перед вами неоспоримое преимущество.
— Да, вы правы, — сказала она, покосившись на мои брюки, — в платье особо не побегаешь, вот в академии мне нравилось ходить в форменной юбке-брюках, очень удобно, но маман грозится меня туда больше не пускать.
— Почему?
— Потому что опасно, вы же понимаете, чья я дочь, тем более, после неудавшегося покушения.
— Понимаю и готов вас защищать.
— Я благодарна вам, но как вы это себе представляете?
— Я даже не знаю, что вам на это сказать, кроме того, что уже сказал, но я готов находиться рядом с вами и днём, и ночью.
— Гм, Фёдор, вы при любом удобном случае намекаете лишь только на одно. Находиться со мною рядом и днём, и ночью можно лишь только в одном случае, если я выйду за вас замуж.
— Я готов на вас жениться хоть завтра!
— Фёдор! Я, кажется, вам уже сказала об этом, и весьма определённо. Вы таким образом просите у меня руку и сердце? — Женевьева откинула опять со лба непослушную каштановую прядь и искоса глянула на меня.
— Я уже просил вашу руку у графини, — неожиданно даже для самого себя сказал я.
— Вы просили у моей матери моей руки? — удивлённо спросила Женевьева очень громко, благо мы стояли довольно далеко от любого здания и от ограды, а рядом никого не было.
— Да, и намерен просить вашей руки у вашего отца, когда он поправит своё здоровье, но мне нужно знать и понимать, не откажете ли вы мне в этом, если согласятся ваши родители?
— Вот как? — медленно протянула Женя и, отвернувшись, медленно пошла по гаревой дорожке, направляясь в дальний угол усадьбы, где росло большое дерево, судя по его виду — вяз.
Я промолчал, идя вслед за девушкой. Некоторое время мы молча шли рядом, направляясь к вязу, я терпеливо ожидал ответа на свой вопрос, понимая, что могу его и не дождаться, и в тоже время не желая, чтобы Женевьева мне сейчас ответила.
— А вы настроены весьма серьёзно, оказывается, Фёдор, — остановившись под деревом, сказала она.
— Да, с того самого момента, как увидел вас и когда поцеловал.
— Поцелуй ничего не значит в отношениях между нами, это всего лишь проявление эмоций благодарности.
— Да, но… а впрочем, мне достаточно сейчас и того, что я нахожусь рядом с вами.
— Фёдор, я дам вам ответ, когда выздоровеет мой отец и когда вы решитесь просить у него моей руки. Это будет честно и по отношению к вам, и по отношению к отцу.
— Я согласен, но могу ли я надеяться?
— Можете, — вдруг коварно улыбнулась Женевьева, — я добрая и не хочу, чтобы вы умерли от неразделённой любви, тем более, что это не так.
— Женевьева! — подался я вперёд и видно у меня что-то такое отразилось в глазах, что Женевьева шагнула мне навстречу, потом опомнилась и словно через силу отстранилась, выставив перед собою правую руку.
Я понял и, бережно взяв нежную кисть, прикоснулся к ней губами, вдыхая манящий запах атласной девичьей кожи, и держал очень долго, наслаждаясь каждым мгновением, так продолжалось с десяток секунд, пока я, практически заставляя себя, не отпустил девичью руку. Мы повернулись и стали медленно идти обратно, ни о чём не разговаривая, а лишь вслушиваясь в нежное щебетание птиц и шум листвы, разгоняемой ветром.
Нам было хорошо вдвоём, пусть мы и не решались взяться за руки, пусть я не добился прямого ответа, но чувствовал всем сердцем, что ответ будет именно таким, какой я и хотел. Да, и у меня есть в запасе ещё целый вечер и два дня. Я буду надеяться на лучшее и желать полного выздоровления отцу Жени.
Остаток дня мы провели в беседах на отвлечённые темы, затем поужинали вместе с графиней, ни о чём особо не разговаривая. Графиня лишь поведала о том, что её пока не пускают к графу, хоть она к нему и ездила, но ему стало лучше. Дальше Женевьева показала свои способности в музицировании, после чего мне намекнули, что общение уже становится лишним, и я отправился к себе в комнату.
Этот день принёс не меньше событий, чем прошлый, правда, скорее моральных переживаний, и устал я не меньше, чем за вчера.
Уже улёгшись в постель, я раз за разом прокручивал в голове все события дня, вспоминал лицо Женевьевы, её взгляд, её реакцию на мои слова и ответы, отыскивая в них скрытый смысл или перепроверяя открыто сказанный. Потом вспомнил, что говорила за ужином её мать, её взгляд и, окончательно запутавшись, решил, что утро вечера мудренее, после чего крепко заснул.
Спал я действительно крепко, а встал рано, готовый к новому дню и к новым вызовам. Меня не покидало ощущение того, что всё только начинается, но моя главная цель никуда от меня не уйдёт, и я добьюсь руки Женевьевы, либо продолжу добиваться её дальше, несмотря ни на что.
На завтраке присутствовали обе графини. Учтиво с ними поздоровавшись, я сел на указанное мне место, с живым любопытством рассматривая стол со всякими яствами и иногда украдкой кидая взгляды на Женевьеву.
— Как спалось, барон? — спросила графиня.
— Спасибо, хорошо.
— Рада за вас, сегодня я поеду к графу, ему значительно лучше и, даст Бог, через день его даже смогут выписать. Жаль, что из-за покушения пришлось отменить ваш показ событий в Кроншлоте, но не станем гневить судьбу, люди и без нас узнают, как проходил штурм, а нам лишние заботы о безопасности ни к чему. Сегодня с утра принесли письмо из полицейского управления, адресованное вам. Взгляните.
Я принял протянутый мне почтовый конверт с проставленным на нём сиреневым штампом местного полицейского управления и, взяв с подноса специальный нож, вскрыл его, из конверта выпал серый, исчёрканный напечатанными буквами пишущей машинки листок.
Раскрыв его, я вчитался в текст, увенчанный сверху штампом жандармерии. Да, конверт из полицейского управления, а листок из главного управления отдельного корпуса жандармов, о чём можно было догадаться, как по названию, так и по городу, указанному на штампе. «Павлоград» значилось на нём, текст же гласил следующее:
