Инженер Петра Великого 10 (СИ) - Гросов Виктор

Имя Мериан мне ни о чем не говорило. Сделав вид, что обдумываю его слова, я уже прикидывал, как задействовать Остермана.

— Интересная мысль, господин Брейне. Я подумаю над вашим предложением.

Тем же вечером Остерман положил передо мной тонкую папку. Справка оказалась короткой и емкой. Мария Сибилла Мериан. Около шестидесяти. Вдова, живет в Амстердаме с двумя дочерьми, помогающими в работе. Гений, признанный всей Европой. Небогата, но с крутым нравом, себе на уме. На подачки от монархов не падка, несколько раз отвергала лестные предложения.

Картина ясна. Гордая, как королева, старушка-натуралист. Деньгами не взять. Прямая вербовка, особенно с моей репутацией, исключена — просто захлопнет дверь перед носом посланника. К таким людям нужен другой подход. Не штурм, а долгая, терпеливая осада. Циничный и многоходовый план созрел мгновенно.

— Анна Борисовна, — подозвал я Морозову, едва за Остерманом закрылась дверь. — Мне нужны ваши люди в Амстердаме. Самые незаметные.

Изложив ей первую часть замысла, я уточнил:

— Ваши люди под видом безвестных, но богатых коллекционеров начинают скупать все работы мадам Мериан. Абсолютно все, что найдут на рынке, — и ее собственные, и ее дочерей. Платить вдвое, втрое дороже. Не торговаться. Цель — создать вокруг нее ажиотаж и, главное, финансовую подушку. Чтобы она несколько месяцев, а лучше год, могла не думать о деньгах.

Анна усмехнулась, понимала эту игру.

— Второе, — я повернулся к адъютанту. — Сообщи господину Брейне, что я «впечатлен» его идеей и «даю добро». Пусть он сам, от своего имени, как коллега-ученый, напишет мадам Мериан восторженное письмо. Ни слова о деньгах. Только о науке, о великой миссии, о возможности обессмертить свое имя, возглавив художественную часть величайшей экспедиции.

Брейне станет тараном. И пока он будет расписывать ей красоты Сибири, мои люди в Амстердаме тихонько накачают ее деньгами. Мы создавали идеальные условия, чтобы она сама приняла нужное нам решение.

Вооружившись этим ощущением контроля и первыми реальными успехами, я отправился вместе с Петром на финальную встречу с королем Фридрихом.

Встреча проходила в малом кабинете, без лишних свидетелей. Фридрих был бледен и явно не выспался. Наш наглый парад на его площади, провал диверсии, слухи о вербовке саксонского гения — все это не добавляло ему спокойствия.

— Братец Фридрих, — начал Петр без всяких предисловий. — Игры кончились. Мы с генералом моим показали тебе товар лицом. Теперь твой черед выбирать, с кем ты — с нами или против нас.

По его знаку я развернул на столе два свитка.

— Это, Ваше Величество, — начал я, указывая на первый, — проект договора о военно-техническом союзе. Мы готовы поставлять Пруссии демидовскую сталь по ценам на треть ниже шведских. В обмен — доступ наших инженеров к вашим оптическим мастерским, университету и технологиям точной механики. Мы строим у себя, вы — у себя. Партнерство равных.

Мой палец переместился на второй свиток. Та же бумага, та же печать, но совершенно иной смысл.

— А это, — мой голос прозвучал ровно и холодно, — альтернативный вариант. Копия договора, который мы готовы предложить вашему соседу и «лучшему другу», курфюрсту саксонскому Августу.

Фридрих дернулся, будто его ткнули иглой.

— Условия те же, — продолжил я, медленно разворачивая свиток. — Дешевая сталь, передовые технологии. Но с одним дополнением. Мы поможем Августу не только железом. Мы поможем ему «Бурлаками», чтобы он наконец-то навел порядок в вечно мятежной Польше. А когда в Речи Посполитой воцарится спокойствие, у деятельного короля всегда найдутся новые цели. Например, вернуть старые долги. И, возможно, присмотреться к некоторым вашим спорным землям в Силезии.

Это был прямой, неприкрытый шантаж. Фридрих сглотнул, его взгляд метался от одного договора к другому — от спасения к приговору. На высоком лбу выступила испарина. Поплыл. Бледный, потный, взгляд бегает. Жадность боролась со страхом, и я уже знал, кто победит. Классика. Эти евромонархи — все одинаковые. Посули им выгоду, а потом ткни носом в возможные убытки — и любой союзник станет врагом, а враг — лучшим другом.

— Не забывайте и о юге, Ваше Величество, — добавил я, подливая масла в огонь. — Гетман Мазепа, например. Хитрая лиса. Сейчас он заигрывает с Веной, ищет покровителей. Но что, если мы предложим ему нашу поддержку? Подкрепим ее парой десятков «Шквалов» и отрядом «советников» от генерала Орлова? Его казаки с нашим оружием — отличный инструмент, чтобы перекроить границы на востоке. Например, за счет ваших владений в Восточной Пруссии.

— Но мои союзники… — пролепетал он, цепляясь за последнюю соломинку.

— Твои союзники бросят тебя при первой же возможности! — отрезал Петр, делая шаг вперед. Его исполинская тень накрыла прусского короля. — Вена смотрит на твою Пруссию как на досадного выскочку. Англичане продадут тебя за три бочки рома и новую колонию. А мы предлагаем тебе стать опорой новой, Северной Европы. Сильной, независимой, с нами в качестве гаранта. Выбор за тобой, братец. Либо ты с нами, и тогда мы вместе будем диктовать условия этим напудренным парикам в Гааге. Либо ты против нас, и тогда не обессудь. Мы найдем других партнеров. Готовых за нашу дружбу заплатить твоими землями. Но учти: второй раз мы предлагать не будем.

Он молчал долго, мучительно. В кабинете было слышно лишь, как потрескивают свечи и тяжело дышит прусский король.

— Я… согласен, — выдавил он наконец, и его плечи поникли, словно с них свалилась гора. — На ваших условиях.

Петр кивнул, и на его губах появилась жесткая, торжествующая усмешка. Не пожимая Фридриху руку, он просто развернулся и пошел к выходу. Я молча свернул свитки. Один город — один союзник. Следующая остановка — Ганновер. Мы не просто прошли через Берлин — мы оставили его другим. С расколотой элитой, с переманенными гениями и с королем, который из вежливого тюремщика превратился в нашего вынужденного партнера. Наша стальная армада была готова двигаться дальше, на запад.

Глава 15

Стоило «Императорскому обозу» пересечь невидимую черту, отделявшую Пруссию от Ганновера, как пьянящее чувство контроля испарилось. Воздух изменился: стал разреженным, лишенным привычного раболепия или страха. Вместо армии или заставы нас встретила пустота.

Сам курфюрст Георг Людвиг, мужчина с тяжелой бульдожьей челюстью и бесцветными глазами, отражавшими собственное величие, принял нас с безукоризненной, вежливостью. Его придворные двигались и говорили с отстраненной любезностью состоятельного натуралиста, обсуждающего повадки диковинных, потенциально опасных зверей.

Память подсунула обрывок лекции: Ганноверская династия, Георг I, король Англии… Ага. Вот оно что. От каждого камзола в этом дворце потому и веяло сырым туманом с того берега Ла-Манша. Курфюрст смотрел сквозь нас — на свой будущий трон в Лондоне. Мы для него были дикой силой, способной одним своим грохотом спугнуть удачу. Репутационный риск.

Догадки подтвердились, когда под благовидным предлогом «исключительного удобства для ваших замечательных машин и доблестных солдат» нашу армаду определили на постой на отдаленном военном плацу. Огромное, голое поле, продуваемое всеми ветрами, где единственным укрытием служили наши же фургоны. Почетный карантин. Отсюда до городских стен — версты две стылой грязи. Нас вежливо изолировали, отрезали от жизни города, превратив в экспонат для обозрения с безопасного расстояния. Это уже становится традицией европейской дипломатии.

Вечером в мой фургон вошел Андрей Ушаков и положил на стол три огарка дорогих английских сигар.

— Из кареты без герба, что стояла на холме весь день, — Ушаков был недовольным. — И вот еще. — Рядом с сигарами легли две медные монетки. — От мальчишек, что крутятся у лагеря. Платят им за сведения о наших визитерах. Одной и той же монетой, свежей чеканки.