Деньги не пахнут 8 (СИ) - Ежов Константин Владимирович

Под поверхностью тихих деловых сводок Малайзия уже начинала дрожать, словно земля под тонким слоем пепла перед извержением. Едва ли пройдёт несколько месяцев, и это глухое недоверие выльется в настоящий гул толпы, в протесты, где воздух будет пахнуть раскалённым асфальтом, человеческим потом и злостью. А спустя год волна докатится и до запада — обернётся международным скандалом, который обожжёт тех, кто решил закрыть глаза на происходящее.

— Когда всё начнёт рушиться, — сказал ему, чувствуя, как в комнате стало теплее от напряжения, — американское Министерство юстиции встрепенётся первым. Их инвесторы уже окажутся в минусе, и, естественно, они захотят узнать, кто приложил к этому руку. И, Пирс… клинок повернётся к Goldman.

Причина проста, прозрачна как ледяная вода: комиссия в десять раз выше рыночной. Такой процент не зарабатывают — его выцарапывают, подмигивая тому, кто прячет грязные деньги.

— Скажут, что Goldman не просто проморгал аферу, а сделал это нарочно. Намекнут на откаты, закрытые комнаты и липкую тишину, которой так удобно пользоваться, когда деньги пахнут слишком сильно.

Правда же куда прозаичнее: банк не понял, что перед ним мошенничество. Они просто смотрели на шестьсот миллионов, как человек, замёрзший у костра, смотрит на огонь — глаза слепнут от жара, но отвести взгляд невозможно.

В моей прошлой жизни это стоило Goldman пяти миллиардов долларов штрафов. Пять миллиардов — сумма, которая звенит в ушах как раскалённый металл. Репутацию банка раздавило, будто стеклянный бокал под каблуком.

— Если оставить всё как есть, — продолжил, играя лицом и чувствуя лёгкую сухость во рту, — последствия будут разрушительными. Единственный способ погасить пожар — не ждать, пока он пожрёт дом, а самому выйти к властям. Не защищаться, а ударить первым. Помочь разоблачить афериста, пока дым ещё слабенький.

Это и был мой план. В этой жизни не собирался ждать, пока мир загорится — а сам собирался вытащить из тени того, кто всё это устроил.

Но лицо Пирса не стало светлее. Его брови всё так же тяжело висели над глазами, будто давили на виски.

— То есть вы хотите, — осторожно вытянул он слова, — чтобы Goldman признал свою вину?

— Именно. Иначе компанию не посчитают жертвой. Скорее — сообщником.

Он усмехнулся безрадостно, словно глотнул холодного металлического воздуха.

— И это… та самая услуга, которую вы обещали вернуть?

В его голосе звенела разочарованность, легкая, как дрожь бокала.

— А вы правда считаете, что этого мало, чтобы вернуть долг? — спросил его тихо.

— По правде говоря — да. Вы ещё больше прославитесь после очередного разоблачения, а Goldman… ну, что мы получим? Потери всё равно будут.

Он был прав: в лучшем случае превращал эту бурю в сильный ветер. Банк продолжал бы страдать, хоть и меньше. Но самое интересное было даже не в этом.

В отличии от него видел, почему в нём гудит неудовлетворённость: выгоды не было лично для него. Goldman — это Goldman, огромная машина. А он — человек, который держал в руках мою расписку. Тратить её на чужую пользу казалось ему расточительным.

А потому слегка улыбнулся.

— Но скажите, мистер Пирс… разве вы сами не видите, какой шанс получаете?

— Для меня, шанс? — недоверчиво хмыкнул он.

— Кто-то в Goldman должен будет ответить за произошедшее.

Он не шелохнулся, но напряжение в его плечах стало плотнее, словно ткань костюма натянулась. Он понял. Перед ним — оружие. Возможность убрать соперника, вытолкнуть конкурента из кресла, расчистить себе коридор.

И всё же его взгляд оставался мрачным.

— Вы считаете, что этого недостаточно.

Он долго молчал, потом тихо, почти ворчливо заметил:

— В той истории, что вы рассказывали… там услуга Ласточки изменила жизнь героя полностью.

Ему хотелось такого же чуда — мгновенного, громкого, переворачивающего судьбу.

Естественно уловил смысл его недовольства. И едва удержался, чтобы не рассмеяться.

— Жадный вы человек, мистер Пирс, — произнёс почти с ласковой насмешкой.

Мой «долг» возник из пустяка — поскольку всего лишь уехал на пару дней в командировку по делу «Теранос». Не чудо, не великое достижение, а простая мелочь.

То, что предлагал же ему сейчас, уже было более чем щедрым возвратом.

И всё же ему хотелось большего? Пирс, скрестив руки на груди так, что ткань пиджака негромко поскрипела, на мгновение застыл в раздумье. Тени от ламп легли на его лицо, подчёркивая морщину, прорезавшую лоб. Наконец он произнёс, тяжело выдохнув, будто выпуская накопившийся за день усталый воздух:

— Можно мне время подумать? Ты ведь говорил, что не давишь…

Да уж, тянет он не время — выгоду. Это чувствовалось, как запах перегретого пластика от офисного принтера: неизбежно, въедливо.

На это лишь чуть кивнул, сохранив ровный голос.

— Разумеется. Обдумай всё спокойно. И если решишь отказаться — просто скажи. Но…

Потом выдержал короткую паузу, будто позволяя словам вобрать в себя вес будущего решения.

— Если это случится, ты должен понимать — у меня не останется выбора. Мне придётся поступить так, как необходимо.

Он приподнял голову.

— То есть?

Тут же посмотрел прямо ему в глаза, чувствуя, как между нами сгущается воздух, словно перед грозой.

— Я начну шортить Голдман.

Пирс захлебнулся воздухом и разразился кашлем, и на этот раз приступ затянулся дольше прежнего. В горле у него что-то хрипло булькнуло, пальцы дрогнули, будто он хватался за стул в поисках опоры.

И я прекрасно понимал его реакцию.

Ведь в последний раз объектом моего шорта была компания «Валиант». Тогда поднял на ноги тысячи частных инвесторов по всей стране, развернул настоящее движение, и гигант Уолл-стрит рухнул под собственным весом.

И теперь собирался обрушиться на «Голдман»? Да, Пирса можно было понять — он в ужасе.

— Ты… это же не всерьёз…?

— Почему нет? Разве шорт — не единственный способ заработать на таком знании? Любой хедж-фонд поступил бы так же. Да и вообще, такой банк мне очень даже может и пригодиться. К тому же у меня есть фидуциарные обязательства перед инвесторами. Просто обязан приносить им прибыль.

Он замолчал. В комнате повисла тяжёлая тишина, будто кто-то поставил мир на паузу.

— Но у нас, — продолжил я негромко, — есть то, что выше любых фидуциарных обязательств. Это принцип возвращения долга за оказанную услугу. Потому и хотел вернуть свой. Но если тот, кто принимает его, отвергает…

Он снова промолчал. Дыхание его стало неровным.

— Тогда у меня остаётся лишь выполнить своё изначальное обязательство.

Тишина снова распалась на мелкие осколки.

— И это будет не моё решение, — добавил я, — а выбор мистера Пирса.

И теперь у него оставалось лишь два пути — два образа, два мифа. Да, доброе слово и пистолет всегда эффективнее в переговорах, чем просто доброе слово.

Он мог стать, как Петровичь: принять помощь, выйти к людям как тот, кто предотвратил кризис, спасти «Голдман» и укрепить собственные позиции в корпоративных интригах. Герой, поднявшийся на волне правильно принятого решения.

Или выбрать путь Люськи — жадного, недальновидного. Если он попытается выжать из меня больше, чем уже предложил, «Голдман» обрушится под моим шорт-ударом, компания утонет в чудовищных штрафах, а сам Пирс задохнётся в хаосе последствий, пытаясь затыкать дыры, которых станет слишком много.

А потом тихо спросил:

— Так какой путь ты выберешь?

Пирс всё-таки сделал правильный выбор. А куда он делся бы с подводной лодки?

Он принял мой дар.

Иначе говоря, Пирс наконец решился идти со мной бок о бок — не просто наблюдать со стороны, а реально участвовать в охоте на афериста. Последующие несколько дней мы провели за обсуждениями, которые затягивались до позднего вечера: воздух в комнате густел от запаха перегретого кофе, бумага тихо шуршала под пальцами, а ноутбуки гудели, словно ульи, под потолком из стекла и ламп.