Деньги не пахнут 8 (СИ) - Ежов Константин Владимирович

Она была здесь не только ради должности. И я, и она знали — ей нужно доказать свою силу под Маркизом. А мне — что кресло директора не просто украшение.

— Да. Покажи, что ты можешь.

Эта задача была тестом. Испытанием её политического веса. А пока просто собирался наблюдать, сколько времени ей понадобится.

И… удивительно, но Патриция расправилась с этим гораздо быстрее, чем ожидал. Словно ветер очистил небо от туч.

Всего через несколько дней Минюст, недолго думая, согласился предоставить «Голдману» иммунитет.

— Ну как? — спросила она у меня с лёгкой искоркой в глазах.

— Безупречно. Особенно поразила скорость.

Правда, и сам мог бы сделать то же самое: поговорить с нужными людьми, подключить связи. Но на всё это ушли бы недели.

А она решила вопрос за четыре дня.

— С этого момента ведёшь дело ты. Один раз в сутки держи меня в курсе.

И передал ей все полномочия. И Патриция не просто оправдала ожидания — она превзошла их с запасом.

Патриция справлялась почти со всем сама — тихо, аккуратно, будто ловко разбирала тугие узлы чужих проблем, даже не морщась. И наблюдая за этим, только и думал: «Удобно-то как».

Но тихая гладь продержалась недолго. Спустя несколько недель Патриция появилась у меня с выражением человека, который несёт новость, пахнущую головной болью.

— Джон Лау теперь торчит в Таиланде, — сказала она, чуть помедлив, будто сама не верила в эту пакость. — Из-за этого расследование просто буксует.

Слова упали в воздух, как сырые тряпки.

— Вот же… крайне неудобно, — выдохнул устало.

Нам позарез нужно было, чтобы расследование и арест произошли на американской земле — с её жёстким воздухом кондиционеров, гулом переговорных комнат и привычной бюрократической машиной. А он унесся за океан, в жару, в запахи уличных кухонь, туда, где каждый шаг требует международных запросов, бумажек, печатей и кипы медленных процедур.

Проблема усугублялась ещё и тем, что Лау вел себя не как обычно.

— Он ведь регулярно появляется в Лос-Анджелесе пару раз в месяц, — продолжила Патриция. — Но сейчас… ни разу. Даже на «Коачеллу» не приехал. А это же его священная корова.

Конечно, этот жулик выбрал именно идеальный момент, чтобы сбежать от американской юрисдикции.

— С его стороны это вполне логично, — буркнул недовольно. — На него жарит со всех сторон.

— Да. И именно потому всё осложняется.

В Малайзии вокруг него уже закипала каша. Скандальный нацфонд, который он так долго доил, наконец не смог выплатить пятьсот пятьдесят миллионов. А сверху — свежая вонь: его совместное предприятие с саудовской энергокомпанией. Выяснилось, что семьсот миллионов инвестиций утекли в туманную фирму «Goodmoon».

Эта «Goodmoon» — обычная пустая скорлупка в офшоре, собственность самого Джона Лау. Стоило копнуть глубже — и всё его жульничество начинало светиться, как плесень под ультрафиолетом.

Чтобы не допустить обвала, Лау заметался. Перестал сновать по голливудским вечеринкам, где обычно светился, как новогодняя гирлянда. Сбежал от прожекторов в тропики и сидел там безвылазно.

А нам нужно было обратное: выманить его в Штаты. Причём аккуратно, без шума, ловко щёлкнув капкан в тот момент, когда он ступит на нашу землю.

Патриция нахмурилась.

— Обычной приманкой его не заманить. Он сейчас нервный, словно мышь, которая чует запах яда.

Значит, требовался единственно возможный вариант.

— Придётся завлечь его инвестициями.

— Вот именно. Если предложение будет выглядеть достаточно сладким и впишется в историю «Goodmoon», он схватит наживку мгновенно.

Я бы уже сам давно подключился, если бы не одно «но».

— Шон в это не должен лезть, — сказал, чувствуя, как неприятно тянет под рёбрами. — Стоит только пронестись слуху, что «Касатка» где-то рядом, и Лау исчезнет, будто его ветром сдуло.

Моя собственная репутация стала препятствием. Слишком уж громко гремели две разоблачённые мной аферы — стоило мне появиться в связке с чем-то новым, и любой мошенник разбежится, не дожидаясь объяснений.

— Значит, нужен союзник, — подытожила Патриция.

— Да.

Но прежде чем думать о человеке, которого мы подставим к приманке, нужно было придумать саму приманку — ту, что будет пахнуть деньгами ровно так, как любит Лау.

— Для начала создадим наживку. И наживка должна соответствовать тому, кто её держит.

Патриция развернула передо мной пухлую папку. От неё пахло бумагой, свежей типографской краской и тонким ароматом её духов — прохладным, как тень вечером.

— Прибыльность, конечно, важна, — сказала она. — Но в нашем случае куда важнее, чтобы это выглядело как естественное продолжение его прежних проектов. Он сейчас пытается показать, что у него всё под контролем. Он ни за что не станет делать шаг, который выглядит отчаянным.

Потому пролистывал материалы, слушая шорох страниц и чувствуя, как выстраивается более чёткая картина. Вдруг взгляд зацепился за один любопытный факт.

— Лау вкладывался в добывающую промышленность?

— Да. Хотя ни разу не получил ни одного контракта.

Его пустышки-компании участвовали в тендерах на разработку рудников. Всегда без результата… но интерес к отрасли он проявлял стабильно, как человек, который собирает пазл и никак не может найти последний недостающий кусочек.

— Появилась мысль? — спросила Патриция.

— Возможно. Нужно ещё обдумать. Завтра скажу.

С усилием подавил возникающую улыбку — слишком уж заманчиво всё складывалось. Когда Патриция ушла, позвал ассистентку.

— Николь, пригласи Гонсалеса.

Тем временем, в офисе «Pareto Innovation», Гонсалес сидел, широко развалившись в кресле, но взгляд у него был цепкий, напряжённый. Он неотрывно смотрел на стеклянную стену, за которой находился кабинет Сергея Платонова.

У Гонсалеса было лучшее место во всей фирме — по сути, собственная наблюдательная башня. Он отдал предыдущему владельцу этого стола пятьдесят тысяч долларов только за право сидеть здесь. И ни секунды не пожалел.

Прозрачное стекло позволяло наблюдать за каждым движением Сергея — как он проходит по комнате, как листает документы, как откидывается в кресле, задумчиво глядя в окно. Каждый жест, каждое движение — под микроскопом Гонсалеса.

Он следил за ним ежедневно. И в последнее время глаза его стали ещё внимательнее, острее.

«Его перерыв вот-вот закончится…»

После прошлогоднего вселенского переполоха — «Хербалайф», «Вэлиант Три», те громкие истории, что разнеслись по стране ураганом, — Сергей притих. Не бездействовал, нет, но притих.

Он собирал новую структуру частного инвестиционного подразделения, кропотливо, методично. Продолжал работать в здравоохранительном секторе, в котором был мастером. Его аналитический алгоритм по-прежнему бил точность в восемьдесят процентов, пугающую даже ветеранов рынка.

Но Гонсалес знал то, что многие не понимали.

Сергей Платонов не из тех, кто довольствуется ровным, спокойным течением. Он не человек, который останавливается на «нормально».

— Что-то большое скоро грянет.

И Гонсалес чувствовал это почти физически — как запах грозы перед ливнем, когда воздух становится плотным, горячим и пахнет электричеством.

Новый всплеск адреналина. Новая дрожь, тонкая, как вибрация натянутой струны. И ощущение, что что-то огромное и незримое вот-вот перекосит привычный мир.

Так всегда было, когда Сергей Платонов затевал очередную игру. От него никогда не знали, чего ждать: он появлялся в центре событий так внезапно, будто воздух сгущался и рвался сам по себе. Каждый раз — новая головокружительная комбинация, новая трещина в старых структурах. И когда пыль оседала, люди только хлопали глазами, пытаясь понять, как всё вообще произошло.

Это действовало на Гонсалеса почти как наркотик. Сильнее кофе по утрам, резче виски по вечерам.

«Что он готовит теперь?..»

И тут, среди привычного офисного шума — то гул принтера, то щёлканье клавиш, то запах свежесваренного кофе из кухни — появилось странное, цепляющее внимание наблюдение.