Инженер Петра Великого 9 (СИ) - Гросов Виктор

Так началась наша совместная охота. Мы были вынуждены делиться крохами информации, ведь голова каждого из нас лежала на одной плахе. Ушаков, с его въедливой дотошностью, готовил для Брюса списки, перепроверяя каждую букву. Я же, запершись с Орловым и Дубовым, допрашивал их до хрипоты, вытягивая малейшие детали боя: как двигались, как перезаряжались, как падали убитые. Сам-то я не помню уже всего. Я пытался составить тактическую схему, психологический портрет врага.

Развязка наступила на удивление быстро. Уже к вечеру в двери моего временного кабинета в здании Приказов постучали. На пороге стоял один из адъютантов Брюса.

— Яков Вилимович просит вас к себе.

В кабинете Брюса встретил пахло кофе, на столе валялись бумаги. Сам он стоял у окна, глядя на погружающийся в сумерки город.

— Мои нашли его, — сказал он, не оборачиваясь.

На краю стола лежал простой домотканый плащ, пропитанный запекшейся кровью. Рядом — сапог с аккуратно вспоротым голенищем.

— Тело твоего настоящего гонца. В овраге, в двадцати верстах от засады. Убит профессионально — ножом под ребро. В голенище, под подкладкой, был тайник. Пустой. Там и лежало мое письмо.

Наконец он повернулся ко мне. На лице явные следы усталости.

— Приказ перехватили, — констатировал он. — А тот, кто явился к тебе, барон, был ряженым. Наш враг умен. Он знает наши методы, способен на сложнейшие ходы. И он где-то здесь, рядом.

Мы посидели еще с час, прикидывая кто это мог быть и каковы его цели, но ни к чему так и не пришли.

Разместившись всей командой в гостинице, я в который раз пожалел, что до сих пор не прикупил в Питере подворье. Раньше-то я останавливался у Брюса, а теперь со мной люди, многим из которых здесь и голову приклонить негде.

На следующий день я потребовал Ушакова вызвать Левенгаупта. Яков Вилимович поддержал мысль о том, что его можно использовать в своих целях в данном случае. Днем шведа доставили в казематы.

Привычная сырость и запах мокрого камня Петропавловской крепости. Зато в камере Левенгаупта было сухо. Свет из единственного окна под потолком падал на стол, за которым швед, склонившись, колдовал над россыпью латунных шестеренок. Он собирал сложный часовой механизм — единственная роскошь, которую я ему позволил, чтобы его ум не заржавел от безделья. Заметив меня, он отложил пинцет и поднял насмешливый взгляд.

— Нечастый гость, барон. Пришли полюбоваться на диковинного зверя в клетке? Или решили, что я могу быть полезен?

Я молча пододвинул к столу единственную грубую табуретку и сел. Кажется швед не понял до конца свое положение. Если в прошлый раз я по привычке еще называ его по имени или званию, то сейчас дело пойдет по другому. Он — никто, просто человек. Надеюсь он поймет перемену.

— Человек, я пришел не как тюремщик. Я пришел как наблюдатель. Хочешь заслужить какое-либо послабление? Для начала, прогулки вне камеры, на воздухе. Что скажешь, человек?

Шведа аж перекосило. Он еле держал себя в руках. Я фыркнул и встал, направляясь к двери. Ну не готов он пока, значит.

— Да! — выкрикнул швед. — Да, согласен!

Я медленно развернулся и уставился на Левенгаупта. Он аж трясся, закрыл глаза и глубоко вздохнул.

Кажется неделька в темной камере со скудной едой его уже превратила в пластилин, который моно лепить как угодно.

И я выложил перед ним все. Без эмоций, только факты: о перехваченном гонце, подделанном приказе, безупречно расставленных уликах, которые едва не стравили меня с главой имперской разведки. Об атаке, похожей скорее на кровавый спектакль, чем на реальную попытку уничтожения.

— Забудем на время, что мы враги, — сказал я, глядя ему прямо в глаза. — Ты знаешь европейскую военную машину изнутри. Ее генералов, их повадки, стиль. Как профессионал профессионалу — чей это почерк? Кто в Европе способен на такую тонкую, многослойную игру?

Левенгаупт очень внимательно слушал, на его лице отстраненность сменилась живым интересом стратега, которому предложили решить сложнейший ребус. Он был оскорблен топорностью операции, которую пытались свалить на него и его соотечественников.

— Любопытно… — протянул он, барабаня пальцами по столу. — Англичане? Нет, слишком грубо. Они бы просто наняли головорезов в портовом кабаке. Их стиль — дубина, а не рапира. Французы? У них сейчас кавардак, а их интриги всегда пахнут духами и вином, а не порохом. Здесь же… здесь чувствуется расчетливая злость.

Заложив руки за спину, он зашагал по камере.

— Знаете, барон, это почерк человека, который проиграл цифрам, а не солдатам,. Человека, на собственной шкуре понявшего, что ваши заводы опаснее ваших гвардейских полков. Он не пытается вас убить — он пытается парализовать всю вашу систему, отрубить голову, чтобы тело забилось в конвульсиях. В Европе есть только один полководец, обладающий таким системным мышлением, ресурсами и такой личной мотивацией после своего унижения под Тулоном… Ваш враг, барон, — Евгений Савойский.

Даже так. В принципе, он был прав. Униженный гений, постигший правила новой войны раньше других, пытался взять реванш, используя интриги. Наконец-то угроза обрела имя.

— Благодарю, — сказал я, поднимаясь. — Вы мне очень помогли.

— Я помог себе, барон, — ответил он, возвращаясь к своему столу. — Я не желаю, чтобы мое имя связывали с работой простаков. И потом, — он хитро прищурился, — сидеть в вашей тюрьме, зная, что где-то по Европе разгуливает настоящий виновник, было бы просто скучно.

Ветер с Невы, встретивший меня у ворот крепости, не принес облегчения. Враг был слишком умен и опасен.

Царевича Алексея я нашел в его покоях в Летнем дворце. Его комната превратилась в штаб: карты города и какие-то списки были разложены на столах, на полу — повсюду. Сам он, осунувшийся, но со злым блеском в глазах, мерил шагами комнату.

— Нашли что-нибудь? — спросил он вместо приветствия.

Мы тепло обнялись, я посмотрел на его перевязанное раненное плечо. Вроде живчик.

Я пересказал ему разговор с Левенгауптом. Алексей выслушал хмурясь.

— Савойский… — прошипел он. — Австрияки… Значит, они. Но это все слова, догадки пленного шведа. Как доказать?

— А вот это уже твоя работа, Алексей Петрович.

Он удивленно вскинул на меня брови.

— Савойский не мог провернуть такое без поддержки здесь, в России. Ему нужны были глаза, уши и, главное, деньги. А любая покупка верности, любая подготовка операции оставляет след. Финансовый.

Подойдя к его столу, я продолжил:

— Ты — наследник престола. Для тебя открыты все архивы. Я прошу тебя, используя свой статус, получить у Ромодановского доступ к приходно-расходным книгам гвардейских полков и, главное, Посольского приказа за последние полгода. Ищи аномалии. Странные выплаты, контракты с неизвестными поставщиками, закупки по завышенным ценам. Любую мелочь, которая выбивается из общего ряда. Это грязная, кропотливая, бумажная работа. Но только так мы нащупаем нити, которые тянутся отсюда в Вену. Изабелла поможет, у нее талант к таким вещам.

Алексей смотрел с мрачной сосредоточенностью. На моих глазах он становился полноправным государственником.

— Я сделаю, — сказал он тихо. — Дай мне три дня.

Ему хватило двух. На третий вечер он сам примчался ко мне в Приказы, взбудораженный, с горящими глазами, и расстелил на столе ведомость.

— Вот. Нашел. Сколько я в этом бумажном болоте рылся! Старый дьяк из Приказа мне все нервы вымотал, подсовывал не те книги. Пришлось отцовским гневом пригрозить, только тогда притащил что надо.

Он ткнул пальцем в одну из строк.

— Контракт на поставку фуража для конюшен Преображенского полка. Сумма не бог весть какая, но в полтора раза выше рыночной. Подписан с артелью некоего Фридриха Шмидта.

— И что?

— А то, что такой артели в Петербурге не существует, — в голосе Алексея звенел азарт охотника, напавшего на след. — Я велел проверить. Пустое место. А деньги, — он сделал паузу, — были выплачены через контору австрийского торгового дома «Келлер и сыновья».