Инженер Петра Великого 9 (СИ) - Гросов Виктор

Дверь в спальню отворилась так тихо, что я не сразу заметил. На пороге стояла Анна — уже не в строгом платье, а в простом домашнем халате из темно-зеленого шелка, с распущенными волосами, свободно падавшими на плечи. Молча войдя, она закрыла за собой дверь на тяжелый внутренний засов. На лице — усталость и тень сочувствия.

Она бесшумно подошла к столику, налила бокал вина, взяла тарелку с нарезанным сыром и хлебом и поставила все это на подлокотник моего кресла.

— Война войной, Петр Алексеевич, — тихо сказала она. — А силы нужно беречь.

Она не отошла, опустившись на ковер у моих ног, прислонилась спиной к креслу так, что ее затылок почти касался моего колена. От нее исходил легкий, едва уловимый запах духов. Этот простой, домашний жест был настолько неожиданным, что я замер.

— Отец давил, — сказала она так же тихо, глядя на огонь. — Простите его. Он мыслит веками, родами. Иногда забывает, что союзы заключают живые люди, а не торговые дома.

Я молчал, не зная, что ответить. Эта близость была одновременно и уютной, и до дрожи опасной. Насколько я знаю такая сцена в этом времени неуместна. И я пытался понять как сейчас пойдут события

— Вы сегодня за столом… Вы были на пределе, — продолжила она. — Я видела. Эта броня, которую вы носите, она ведь тяжелая. Иногда ее нужно снимать, иначе под ней можно задохнуться.

Ее слова, как скальпель хирурга. Она видела загнанного человека.

Я выдохнул. А будь что будет. Не ввалится же сюда ее отец с криками о совращении его дочери. Я посмотрел на эту красивую и умную девушку. Не железный я. Да и организм чисто физически хотел ее.

— Спасибо, — это все, что я смог выговорить. Голос сел.

Она ничего не ответила. Мы сидели в тишине, глядя на огонь. Ее молчаливое присутствие не требовало слов и не требовало ответных жестов. Она просто была рядом. И мне наконец становилось легко на душе.

Прошло, наверное, с полчаса. Сам не заметив как, я опустошил тарелку и осушил бокал. Навалилась усталость.

— Вам нужно спать, — сказала она, поднимаясь.

Она подошла к огромной кровати, поправила подушки и откинула тяжелое одеяло. Когда я, шатаясь, подошел и опустился на край, она укрыла меня. Ее пальцы на мгновение коснулись моей щеки, убирая растрепавшуюся прядь волос. Легкое, почти невесомое прикосновение.

— Отдыхайте, генерал, — прошептала она. — Завтра будет новый день. И новая битва.

Она так же тихо выскользнула из комнаты. Я остался один. В воздухе витал легкий запах ее волос, на плечах еще хранилось тепло ее рук. Впервые за долгое время в голове не было ни чертежей, ни планов, ни интриг.

Тишина. И понимание: в этой женщине я, возможно, обрел больше, чем союзника.

А может и правда пора жениться?

Тьфу, Смирнов, выпил бокал, а такие глупости в голову лезут.

Глава 19

Главный зал в подворье Морозовых оккупировала вся мое команда. Там, где раньше степенные купцы, вероятно, щупали персидские ковры, теперь на стенах висели карты, а длинный стол прогибался под тяжестью гроссбухов и рулонов чертежей. Мы собрались в полном составе. Мой расколотый, израненный, спаянный общей кровью коллектив гениев.

Андрей Нартов внимательно изучал данные. Рядом с ним — Магницкий, что-то читающий в толстой книге. С рукой на перевязи, угрюмо буравя взглядом сапоги, сидел Василь Орлов, а за его спиной тенью застыл Петр Дубов, готовый сорваться с места в любую секунду. Напротив них, отстраненно расположился мой новый цербер Андрей Ушаков, а взгляд его соседа, Анри Дюпре, скользил по нам с любопытством энтомолога, наткнувшегося на невиданный муравейник.

Во главе стола, по правую руку от меня, — Анна Морозова. Рядом с ней ее отец, Борис Алексеевич, кряжистый медведь, из-под седых бровей которого выглядывали хитрые, все подмечающие глазки. Он был единственным, кто еще не понимал наших проблем. А чуть поодаль, в креслах у камина, расположилась власть: царевич Алексей, привезенный Брюсом, и сам же Брюс, оставшийся в роли молчаливого, всевидящего государева ока. Это был первый аудит активов моей неформальной империи после того, как ее попытались сжечь дотла.

— Что ж, господа, — начал Борис Морозов, обводя всех тяжелым взглядом. — Время смутное, дела не ждут. Давайте поглядим, чем богаты, да прикинем, как с этим богатством дальше жить. Анна, дочка, тебе слово первое, как по торговой части главной.

Морозов, стесняясь, на правах хозяина дома начал импровизированный совет.

Развязав тесемки на пухлой кожаной папке, Анна начала доклад. Голос — ни единой дрогнувшей ноты. Лед. Она оперировала сотнями тысяч так, будто речь шла о цене на муку на рынке.

— По гражданским проектам, Петр Алексеевич, дела обстоят так. Первое место по прибытку и обороту — проект «Холодильный ларь». Конструкция произвела на северных и волжских торгах сущий фурор. Архангельские-то до того дошли, что молебен заказали за здравие того, кто «ларь ледяной» придумал. Стерлядь теперь в Москву живой доходит, а не тухлятиной. За три месяца чистая прибыль составила свыше четырехсот тысяч рублей. Деньги живые, уже в обороте.

Когда прозвучала итоговая цифра, по залу прошел шепоток. Орлов, забывшись, присвистнул. Я знал общие цифры, поэтому прекрасно понимал, что теперь мы альтернативный центр силы. И судя по застывшему лицу Брюса, он понял это раньше всех.

— Второе место, — Анна перевернула лист, — за проектом «Консервы». Жестяные банки с тушеной говядиной и кашей поначалу шли туго, народ опасался. Однако после того, как первые партии ушли в армию и на Урал, пошел слух. Теперь заказывают все: от торговых караванов, идущих в Хиву, до богатых помещиков, что запасаются на зиму. Проект не такой оборотный, как лари, зато стратегически важнее. Он решает вопрос снабжения любой дальней экспедиции и дает еще около двухсот тысяч прибыли.

— Итого, — подытожила Анна, поднимая на меня глаза, — с учетом прочих мелочей — мясорубок, утюгов и прочего, — общий оборот по гражданской части за неполный год уже перевалил за миллион рублей.

Ага, это если не считать ремонтные работы в Игнатовском, на которые пришлось вытащить из оборота кучу денег. Могло быть намного больше.

Следующим слово взял Андрей Нартов. Вскочив с места, он с гордостью развернул на столе чертеж, отчего бумаги Морозовых полетели на пол.

— По проекту «Бурлак» докладываю! — улыбнулся Андрей. Радостно было видеть его в таком настроении. Меня откровенно удручало, когда команда была разобщенной, — В Игнатовском завершена сборка и обкатка первой партии тягачей в количестве двенадцати единиц! Сборочная линия отлажена и готова к серийному производству, как назвал его Петр Алексеич! Десять машин в месяц, как из печки пироги!

Двенадцать стальных монстров. Целый механизированный батальон. При виде снисходительной усмешки Дюпре, тихо пробормотавшего что-то по-французски, Нартов только добавил ему что-то, из-за чего оба быстро спрятали выбивающиеся на их физиономии улыбки. У них уже и общие шутки появились — красота.

Послышался сухой голос Магницкого.

— Дополню инженера Нартова, — произнес он, сверяясь со своими записями. — Проведены полные расчеты по логистике и расходу материалов для серийного производства. Производственная мощность в десять машин в месяц подтверждается. Также докладываю: расчеты по прочности ферм для железнодорожных мостов завершены. Проект «Стальной Хребет» теперь имеет под собой полную теоретическую базу. Заводы господина Демидова вышли на нужную мощность, поставки унифицированных элементов пути идут без сбоев. Железнодорожные насыпи строятся руками пятнадцати тысяч человек. График стройки опережается. Через полгода Игнатовское и Петербурх будут соединены железнодрожным путем.

Если Морозовы докладывали о деньгах, а Нартов — о мускулах, то Магницкий — о стальном скелете, который мы натягивали на рыхлое тело Империи. Последним отчитывался Ушаков. Его голос, лишенный всяких интонаций, заставил всех в комнате податься вперед. Он говорил о будущем.