Деньги не пахнут 8 (СИ) - Ежов Константин Владимирович

И когда я в лёгкой манере бросил:

— Джерард? Сын одного из маркизов? Да он же под роль дурачка вообще не подходит…

— Гонсалес будто о камень запнулся. Лицо дернулось, взгляд заострился, даже челюсть слегка сжалась.

Он процедил, чуть тише обычного, словно от ненужной эмоции:

— Вот поэтому и поручил это тебе. Но, судя по твоему настрою, ты не особо хотел этим заниматься, так что решил подсказать, что можешь не напрягаться.

Он замолк. Но его глаза уже смотрели иначе — более напряжённо, цепко, почти хищно.

— Похоже, наживка работает… — мелькнуло у меня. Так-то ведь всего лишь хотел дать понять, что у меня есть варианты… но вот же, уцепился за имя Джерарда, будто оно его по живому режет.

Ну и ладно. Лишняя серьёзность ещё никому не мешала.

Пока размышлял, мы добрались до места: небольшой бар на Уолл-стрит, пахнущий смесью спиртов, старого дерева и кондиционера, который давно пора было прочистить. Именно здесь Гонсалес должен был показать свой «дурачок-акт».

— Начнём.

Он, не моргнув, двинулся к стойке. Пальцы его едва заметно постукивали по лакированному дереву — сухо, нервно, но уверенно.

— Ты тут хозяин? — спросил он бармена так холодно, что тот чуть не выронил бокал.

— Нет…

— Позови владельца.

Бармен, смутившись, но не желая конфликтов, исчез за дверью. Через минуту появился хозяин — крепкий мужчина лет пятидесяти, с руками, пахнущими лимонным средством для полировки.

Гонсалес сразу, будто между делом, спросил:

— Сколько ты в день зарабатываешь?

— Что?.. Простите? — растерянность у него буквально посыпалась с лица.

Но Гонсалес продолжил давить:

— Сколько бы ни было, я плачу вдвое. Освободи помещение.

Он достал чековую книжку, как человек, который к таким жестам привык с детства, и без малейших колебаний выписал сто тысяч долларов.

Но хозяин только покачал головой:

— Боюсь, я не могу это принять.

Ну да. Чек — штука ненадёжная. Придёшь в банк, а там скажут «недостаточно средств», и бегай доказывай.

Гонсалес уловил это настроение мгновенно и усмехнулся:

— Понимаю. Наличка ведь надёжнее.

Позвонил кому-то, и через пятнадцать минут в бар вошли двое парней в чёрных костюмах, как будто только что вышли из фильма о мафии. У каждого — по чемодану. Щёлкнули замки, и на воздух вырвался плотный запах бумаги и свежей краски от купюр — пачки лежали ровными кирпичиками.

— Ну как теперь? — спросил Гонсалес, слегка повернувшись ко мне.

Я только хмыкнул:

— Банально.

Действительно ждал чего-то интереснее. Всё это выглядело не как дурачок, а как свежеразбогатевший выскочка. Это вообще не та роль.

— Это не дурак. Это нувориш.

И уже собирался объяснить, что мне нужно на самом деле, когда он спросил напряжённо, слишком внимательно:

— Значит, по-твоему, кто-то другой справился бы лучше?

На что тут же спокойно ответил:

— Сложно сказать. Но то, что ты показал, вообще не похоже на дурака. И уж точно не похоже на меня, хотя ты говорил, что копировал мой метод.

На мгновение он замер. Потом его лицо смягчилось, взгляд стал более собранным, и он пробормотал:

— Ты прав. Метод Шона…

Растерянно тянул фразу, а затем будто что-то щёлкнуло в голове — он вытащил из кармана монетку. Металл тихо звякнул в его пальцах.

Он подошёл к хозяину, который всё ещё стоял с расширенными глазами, и сказал:

— Хочешь сорвать куш? Давай сыграем.

— Сыграем?..

— Если выпадет орёл — беру бар за сто тысяч. Если решка — плачу тебе вдвое больше твоей дневной выручки.

Я просто онемел. Такое чувство, будто Гонсалес решил всерьёз объявить меня каким-то игроком из подпольных казино. Он даже не дождался, пока хозяин бара успеет вымолвить хоть слово — монетка уже взлетела в воздух, мелькнув в тусклом свете ламп, и, звякнув, покатилась по стойке. Потом она прыгнула на пол и с тихим «клень» замерла под ногами.

Хозяин наклонился, поглядел внимательно, выдохнул и сказал:

— Орёл…

Он соврал, это было видно по тому, как у него перед ответом дрогнули пальцы. Да и зачем ему правда? Такие бары редко вытягивают и тридцать тысяч за день, а тут перед ним на стол бросили сто. Выбор был очевиден.

Но и это, по сути, ничего не решало. Гонсалес с самого начала метил в одно — забрать помещение под себя хоть тушкой, хоть чучелом. Выпадет орёл или решка — результат давно стоял в его голове.

Хозяин прокашлялся, потянул ворот рубашки и с неловкой улыбкой объявил:

— Прошу прощения, но бар временно закрывается для частного мероприятия…

После этого он пошёл обходить завсегдатаев. И, разумеется, в ответ посыпалось недовольство:

— Вы издеваетесь? Я только что заказ сделал!

— Предупреждать надо было!

— Да что за цирк вообще?

Люди шумели, скрипели стульями, кто-то хлопнул ладонью по стойке так громко, что даже бокалы дрогнули. В воздухе повис запах разлитого пива, мокрого дерева и раздражения.

Гонсалес, положив подбородок на руку, задумчиво буркнул:

— Чего-то не хватает…

И видно было, что он недоволен. Он сам чувствовал, что номер вышел не таким ярким, как мог бы.

Пару секунд он просто смотрел в пустоту, а потом резко выпрямился, будто лампочка в голове вспыхнула. Окинул зал взглядом, поднял голос и крикнул так, что даже музыка на колонках будто приглушилась:

— С этой минуты первые тридцать человек, которые выйдут из бара, получают по тысяче долларов! Кто успел — тот и молодец!

Двое парней в чёрных костюмах тут же раскрыли новые чемоданы. Запах свежей краски с купюр прямо ударил в нос — плотный, резкий, как запах новых книжных страниц.

Посетители сначала зависли, переглядываясь, пытаясь понять, розыгрыш это или сумасшествие.

Гонсалес кивнул одному из охранников и ткнул пальцем в сторону двери:

— Вон тот парень первый.

У выхода торчал мужчина, который просто собирался покурить, а теперь замер, как олень в свете фар. Один из охранников подошёл и всучил ему тяжёлую пачку денег.

— Один. — проговорил Гонсалес тихо, но отчётливо.

И это сработало как спусковой крючок.

Сразу двое рванули к выходу, едва не опрокинув чужие куртки со спинок стульев.

— Два, три.

Дальше понеслось. Зал буквально взорвался. Люди поднимали свои сумки, хватали напитки, бросали недоеденную еду, толкались локтями, цеплялись за сумки друг друга. Столы скрипели, стулья отъезжали, стекло звенело. Получилась почти давка — та самая паника, от которой у меня в груди неприятно холодело.

— Чёрт…

— Не успею!

Когда тридцатый человек выскользнул за порог, напряжённый шум мгновенно сменился унылыми вздохами тех, кто остался. Но возвращаться в зал всем уже стало неловко — они стояли у дверей с вещами в руках, и проще было просто уйти.

Минут через пять бар опустел так, будто его только что заново открыли после ремонта. Остались только мы, запах купюр, и тихий гул кондиционера.

Гонсалес, довольный собой, повернулся ко мне:

— Ну что скажешь? Шоновский приём — разогреть толпу, чтобы они сорвались с катушек и сами бросились в омут.

Он ошибался. Мне не было нужно, чтобы он подражал Шону. Мне нужен был избалованный богач, не понимающий последствий. Другой архетип, другой нерв.

Но спорить не имело смысла.

«Сработало.» — подумал я.

Потому что, когда он пытается играть меня, он неожиданно попадает ближе к нужному образу: растерянному, нелепому, импульсивному. И, что самое важное, у него получается. В его движениях, в голосе, в интонациях — было зерно. То самое, из которого можно вырастить нужный типаж.

Гонсалес нетерпеливо спросил:

— Ну?

Согласно кивнул.

— Отлично. Завтра начнём полноценную подготовку.

Моя цель была проста, как удар кулаком по столу, но добиться её было куда сложнее: нужно было взять Джона Лау. Поймать его за руку, вытащить из его тенистых укрытий. Один в поле тут точно не воин — без помощи закона мне не справиться.