Деньги не пахнут 8 (СИ) - Ежов Константин Владимирович

Когда премьер взорвался:

— Ты что, в самом деле не понимаешь, какой там сейчас шум на каждом заседании⁈

Лау попытался удержать голос ровным. Но ладони у него были мокрые, и он вытирал их о штаны, не замечая.

В ответ на требование раскрыть документы он лишь бессильно прикусил язык. Какая уж там прозрачность. Он не мог сказать правду — что из шести с половиной миллиардов капитала четыре миллиарда давно ушли на его офшоры, растворились между виллами, яхтами и туманными юридическими структурами.

— Раскрытие невозможно, господин премьер. Все сделки засекречены… как только они завершатся, подозрения исчезнут.

— А когда завершатся?

— Совсем скоро.

Он отключил звонок с ощущением, будто у него вырвали кусок жизни. Пот провёл холодную дорожку по спине, и Лау вытер лицо ладонью, словно стирал страх.

Его власть, его деньги, его мир — всё держалось на доверии одного человека. И это доверие таяло, как лёд под солнцем.

— Есть что-то новое? — бросил он секретарю, не поднимая глаз.

Она стояла рядом, сжимая планшет, и от напряжения её пальцы побелели.

— Ничего нового с вчерашнего дня…

— Ты даже этим не можешь заняться⁈

В воздухе повис запах её дешёвых духов — нервный, резкий, неуместный.

Для Лау «инвестиционный объект» означал только одно: разработку энергоносителей или месторождений. Никаких стартапов, никаких технологий. Только то, что можно надуть цифрами: «потенциальные запасы», «будущее расширение», «проектная ёмкость».

— Если расширить список хотя бы немного, можно рассмотреть…

— Дура! Ты понимаешь, зачем нам нужны именно эти проекты⁈

Её губы дрогнули, но она не ответила.

Он снова выдохнул, пытаясь удержаться от паники.

— Что с Заиром? Ты с ним связалась?

Халид Аль Заир — школьный приятель, а теперь важная фигура в саудовской энергетике. Если бы он согласился добавить MDB к какому-то своему проекту, премьер бы успокоился. Скандал можно было бы заглушить цифрами и красивыми пресс-релизами.

Звонок Заиру был почти унизительным. А уж просьба — тем более.

— Он ответил по электронной почте… и сказал, что из-за шума вокруг фонда это слишком опасно.

Отказ. Чёткий, холодный, без намёков.

Все те яхты, виллы, подарки — всё, что Лау давал Заиру с надеждой на удобное расположение, оказалось мусором.

Он ударил кулаком по столу так, что бумаги вспорхнули, как испуганные птицы.

— Неблагодарная сволочь…!

Но злость мгновенно рассыпалась. Он был как человек, стоящий на краю обрыва: кричать можно, но от этого высота не уменьшится.

— Что бы ни стоило… мне нужно что-то. Что угодно. Сейчас.

Иначе — конец.

Ему нужно было всего одно — объявить о хоть какой-то приличной сделке. Одной. Достаточной, чтобы заглушить вой прессы и притушить пожар, пожирающий его фонд. Но если даже Заир, старый школьный приятель, человек, с которым они бок о бок взрослели, отшатнулся — что говорить о остальных? На телефоне стоял мертвящий холод: кто бы ни увидел номер MDB, все либо молчали, либо присылали вежливые, скользкие отказы.

Казалось, сам воздух стал плотным, тяжёлым, словно пропитанным тревогой, — как если бы кто-то втиснул в кабину самолёта невидимый груз. Лау листал документы, хотя понимал: всё это — мёртвые бумаги. Любой нормальный аудит сейчас бы разнёс MDB в клочья. У них даже отчёты были такими дырявыми, что сквозь них можно было смотреть на солнце.

И вот, когда он уже изводил себя очередной мрачной мыслью, секретарь вдруг вскинула голову.

— Есть новости по EGSH.

Он поднял взгляд.

— EGSH? Это та компания, которую будто бы основал третий сын Андорры?

Сразу в нос ударил лёгкий запах её духов — сухой, цветочный, но нервный, словно она сама.

EGSH… Литиевые месторождения. Сонoра. Потенциальные пятнадцать миллиардов долларов. Цифра сама по себе звучала как зов трубы. Стоило лишь объявить о совместном проекте — и рыночная стоимость фонда на бумаге взвилась бы вверх, словно кто-то надул её горячим воздухом.

Решение одной кнопкой.

Секретарь, правда, замялась.

— Но есть риск.

— Какой ещё? — голос Лау прозвучал хрипловато; губы пересохли.

— Сонора — сложное место. Земля — в общинной собственности, местные яростно сопротивляются из-за экологии. Никто до сих пор не получил права на разработку.

Лау фыркнул.

— Если он действительно из семьи Андорры, всё будет решено. У таких семей нет закрытых дверей.

Он слишком хорошо знал, как бывает, когда власть и деньги идут рука об руку. Его фонду тоже помогали — нужные подписи, нужные люди, нужные связи, которые закрывали глаза на очень многое.

Но его заинтересовало другое.

— Что удалось выяснить о самом Гонсалесе?

Секретарь открыла планшет; пальцы чуть дрожали, экран отражал слабый свет из иллюминатора.

— С детства был бунтарём. В средней школе подкупил всех учеников — буквально всех — чтобы они неделю не приходили на уроки. Учитель ему чем-то не понравился…

Лау приподнял бровь. Интересное начало.

— Во взрослом возрасте не изменился. Работал в Goldman — купил дом управляющего директорa просто потому, что тот ему не нравился.

Картина складывалась чёткая, как мазок по чистому холсту.

Балованный богач. Авантюрист. Тот, кто вечно ищет повод устроить хаос. Не бизнесмен — источник проблем. Любой нормальный инвестор бежал бы от него, как от огня.

Но Лау медленно улыбнулся.

— Неплохо.

То, что пугало других, его только подталкивало. Ему сейчас и нужен был такой — ненадёжный, непредсказуемый, которого не интересуют правила. Наоборот, с таким можно провернуть то, чего не позволят себе приличные люди.

Он был идеальной мишенью.

Но секретарь, словно угадав ход его мыслей, вдруг тихо добавила:

— Есть странность.

Он нахмурился.

— Что ещё?

— По данным с Уолл-стрит… несмотря на огромное количество запросов от инвесторов, Гонсалес отверг всех. Без исключения.

— Отверг? — Лау наклонился вперёд, поставив локти на стол.

Теперь в воздухе повис запах бумаги, пластика и его собственных мелких нот стресса — смешавшихся духов и пота.

Почему человек, которому нужны деньги на разработку, гонит прочь всех инвесторов?

Ответ пришёл неожиданно быстро — холодной искрой.

— Значит, у него есть условия.

Если бы дело было только в финансах, Гонсалес мог бы обойтись собственными ресурсами или выбрать первого попавшегося инвестора.

Но он ищет «партнёра».

Это значит, дело совсем не в деньгах.

Лау вдруг почувствовал, как где-то внутри, под грудной клеткой, тёплый комок надежды дрогнул.

Он понял, чего тому нужно. И понял, как этим можно воспользоваться.

Он успел пообщаться с таким количеством безумцев, что фигура Гонсалеса его ничуть не пугала. Наоборот — казалась знакомой, почти родной. Он даже бросил короткое:

— Не переживайте. С этим я разберусь.

Хотя на душе скреблось — впереди будет цирк.

На Парк-авеню небоскрёбы, как ледяные шпили, прорезали густой утренний смог. Лау шагал к офису EGSH, и с каждым метром всё отчётливее ловил странное чувство — будто он уже когда-то здесь был. Такие места пахнут одинаково: дорогой полировкой, кондиционированным холодом и приторным ароматом элитного лосьона, который впитывается в стены годами.

— Ну и блеск… — подумал он, когда вошёл в здание.

Внутри всё светилось роскошью так ярко, что почти слепило глаза. Манхэттеновский топ-класс: мебель от Hermès, гладкая кожа кресел, как свежая карамель; на стенах — блестящие, почти детские по настроению работы Джеффа Кунса. В воздухе витал тонкий запах воска от только что натёртого пола, перемешанный с холодным озоном дорогой техники.

Каждый предмет здесь словно кричал: «Смотри, сколько у меня денег.»

Лау тихо усмехнулся. Он знал эту игру — сам не раз демонстрировал подобный блеск, чтобы раздавить собеседника одним только интерьером. Но иногда чрезмерный блеск выдаёт не силу, а слабость.