Деньги не пахнут 8 (СИ) - Ежов Константин Владимирович

«Не слишком-то его семья балует,» — проскользнуло у него в голове. Когда человек выставляет богатство напоказ так нарочито, это обычно компенсирует отсутствие реального влияния.

Если его догадка верна, Гонсалес — лёгкая добыча.

Но стоило ему подойти к двери кабинета генерального директора, как его планы слегка перекосились.

Перед ним вырос внушительного вида охранник с выражением лица, будто он только что выкинул кого-то из окна.

— Прежде чем войти, проведём проверку на жучки.

Он поднял устройство, похожее на скрещённые между собой расчёску и паяльник, и повёл им в воздухе. Прямо перед гостем. Прямо в упор.

По нормальным меркам это было грубее грубого.

— Шеф иногда говорит… вещи, которые лучше не выносить за стены. Если не согласны — дверь там.

Тон охранника не оставлял никаких лазеек. Это не просьба. Это приказ.

В другое время Лау бы развернулся и сверкнул бы дверью так, что тот запомнил бы его на годы. Но сейчас — не та ситуация. Горло сжало, в желудке неприятно заныло: отступать он не мог.

Зато в возникшем неудобстве сквозило кое-что полезное. «Отличный знак,» — подумал он. Такой параноидальный подход означал одно: внутри собираются обсуждать то, что нельзя услышать посторонним.

Он улыбнулся — мягко, хитро, как человек, который уже решил, где в этом хаосе выгода.

Он достал из кармана стильную ручку.

— Обычно я записываю встречи. Разумеется, только с разрешения, — произнёс он тоном утончённой вежливости.

Чистейшая ложь. Эта ручка была его маленькой страховкой — тихим свидетелем крупных договорённостей, чёрным ящиком на случай, если всё пойдёт не так.

Но сейчас нужно было выглядеть максимально покладистым.

— Сегодня использовать не выйдет. Передайте нам, — без тени сомнения сказал охранник.

— Неловко. На ней может быть конфиденциальная информация. Передам её помощнику.

Он отдал ручку ассистенту, коротко кивнул и вошёл.

В нос ударил запах кофе — крепкого, обжигающего, будто его варили вдвойне, чтобы не заснуть посреди Манхэттена. И вдруг — картина: за огромным столом, вытянутым словно палуба яхты, развалился молодой латиноамериканец. Нога на ногу. Кроссовки на дорогом дереве. Лицо наглое, скучающее, будто он на кастинге, а не в офисе.

«Вот он, Гонсалес,» — мелькнуло у Лау.

Тот едва повернул голову.

— А, ещё один гость. Садитесь куда хотите.

Лау не успел даже полностью опуститься на стул, как Гонсалес убрал ноги со стола, наклонился вперёд и бросил:

— Ну что, что вы можете предложить?

Грубость была такой прямолинейной, что воздух будто дрогнул.

Идеальный безбашенный богач. Образцовый.

— Вы довольно резки, — заметил Лау спокойно, словно это был комплимент.

Парень пожал плечами — как кинозвезда, которой надоело отвечать на вопросы о новом фильме.

— Если вы приехали сюда через весь мир, значит, уже изучили всё, что нужно. Оценили риски, поняли, что выгода может быть огромной, и наверняка знаете, что уже отверг десятки инвесторов. Верно?

Голос звучал лениво, но за ним чувствовалось что-то острое, как скрытый нож.

Точно голливудский актёр: звёзды не объясняют, в каких картинах снялись — это должны знать остальные.

Многие такие типы напоминали знаменитостей: уверенные, будто весь мир и так знает их роль, фильмы, награды. Та же самодовольная манера исходила и от Гонсалеса — словно вокруг него вращалась планета, и каждому следовало это признать без слов.

— Так что давай без этих круговых танцев, — протянул он, лениво отбивая пальцами по столешнице какой-то свой ритм, похожий на недоделанный джазовый пассаж. — Скажи прямо: что ты можешь мне предложить?

На лице его появилась усмешка — холодная, насмешливая, как у человека, который заранее уверен: ответа достойного всё равно не будет. В каждом движении Гонсалеса чувствовалось, что деньги у него не проблема — наоборот, лежат мертвым грузом. И партнёра он выбирал не ради выгоды, а ради чувства власти.

Лау на секунду задержал дыхание. Перед тем как отвечать, ему нужно было убедиться в главном.

— Прежде чем обсуждать партнёрство, — сказал он, ощущая под пальцами гладкую кожу кресла, — хочу понять простую вещь. Ты правда можешь выбить разрешение на разработку месторождения в Сонора?

Он готов был терпеть выходки этого избалованного богатея, но лишь при условии, что проект вообще имеет шанс. Пока в воздухе висел запах полированного дерева, кондиционера и какого-то едва уловимого сладкого ароматизатора, Гонсалес издал смешок — короткий, уверенный в собственной правоте.

— Могу. Потому ко мне и ломятся толпами.

— Каким образом? — голос Лау прозвучал чуть тише.

— Да просто. Я подмажу нужных людей.

Он сказал это почти лениво, как будто обсуждал покупку новых часов. Потом, так же спокойным голосом, будто рассказывал прогноз погоды, добавил:

— С лидером общины я уже договорился. Министерство экологии пропустит без задержек.

Лау почувствовал, как внутри что-то холодеет. Гонсалес говорил о прямой коррупции с тем же выражением лица, каким другие обсуждают меню в ресторане.

Вот зачем нужен был «антижучковый» досмотр… пахло не только ароматизатором, но и чем-то ещё — опасностью, самоуверенной наглостью, готовностью играть грязно.

Гонсалес чуть наклонил голову, выжидая реакцию.

— Ты ведь именно за этим сюда пришёл, верно?

В принципе, Лау и правда предполагал, что парень не слишком дружит с законом. Но никак не ожидал такого откровенного признания. Пальцы Гонсалеса переплелись, щёлкнули суставами — сухо, резко, как маленький выстрел.

— Так что повторю вопрос. Что ты можешь мне предложить?

Лау наконец произнёс подготовленный заранее ответ:

— Влияние. Через мои контакты можно зайти в малайзийские добывающие проекты. Я могу открыть тебе эти двери.

Но Гонсалес, словно хищник, уловивший запах крови, тут же прижал его к стенке:

— Правда? А почему тогда сам туда не зашёл?

Лау на миг застыл. Воздух в кабинете будто стал гуще. Конечно, он не мог говорить о реальных причинах — о том, что любые крупные добывающие проекты внутри страны могли ударить по рейтингам премьер-министра, и потому суверенный фонд держался в стороне. Всё это было скрытой политикой, которой Гонсалесу знать не положено.

Пока он подбирал слова, Гонсалес ухмыльнулся шире — искоса, почти издевательски.

— Влияние, говоришь… звучит красиво. Только вот глядя на тебя…

Он не закончил фразу. Вместо этого резко сменил тон, как будто ему надоело играть одну мелодию, и он взял другой аккорд.

— У меня была секретарша. Я её недавно выкинул вон. Она ходила и рассказывала, что «встречалась с президентом». Формально — да, была рядом, когда я здоровался с нашим президентом. Но если она называет это своим влиянием — это что? Правильно. Обман.

Щёки Лау медленно налились жаром. Теперь он понял намёк: Гонсалес сравнил его с той самой секретаршей — человеком, который просто случайно оказался рядом, но пытается продать это как власть.

— И ты такой же, — продолжал Гонсалес с удовольствием, даже не скрывая, насколько ему нравится его собственная издевка. — Никакой должности у тебя нет. Просто «стоял рядом».

Это уже не было грубостью — это был расчётливый, открытый плевок в лицо. И сам Гонсалес, похоже, получал от этого искреннее удовольствие. Он слегка наклонился вперёд, словно смакуя момент.

— Влияние звучит привлекательно, не спорю. Но я проверю его. Хочу испытание.

— Испытание? — Лау не смог скрыть потрясения.

Он приехал как инвестор. И теперь должен «проходить испытание», чтобы ему позволили вложить деньги? На такое способен только законченный безумец.

— Не нравится — дверь там, — спокойно заметил Гонсалес, даже не повысив голос. — И за беспокойство заплачу.

Он раскрыл стоявший на столе чемоданчик. Оттуда пахнуло свежей краской банкнот, чуть металлической полиграфией. Внутри лежали аккуратные стопки сотенных долларов — плотных, новых, хрустящих.