Знак Огня (СИ) - Сергеев Артем Федорович

Дом и правда внушал, два здоровых этажа и полноценная мансарда с настоящими башенками, украшенными остроконечными крышами, с крыльцом под козырьком даже не на столбах, а на колоннах, как в помещичьих усадьбах, с обложенным тротуарной плиткой двором, с отдельным гаражом и ещё какими-то постройками, с кирпичным забором, убранным стальной фигурной решёткой, с мощными воротами и калиткой, в общем, это был прямой привет из той эпохи, когда строить не стеснялись, когда ни на кого не оглядывались и воплощали свои представления о прекрасном во всю ширь, лишь бы денег хватило.

У Саныча, кстати, было примерно то же самое, хотя и поскромнее немного, и слава богу.

— Ого! — не стал разочаровывать я Дарью Никитишну, — и участок большой?

— Сорок соток, из двух один! — похвалилась она и, подойдя к своей калитке, открыла замок ключом да принялась толкать её внутрь, но не преуспела, дверь почему-то не поддавалась.

— Интересно! — вдруг во весь голос заявила она, начав стучать ногой по воротам, но получалось у неё плохо, — есть в этом дворе собака или нет?

Я присмотрелся из-за её плеча в приоткрывшуюся щель и увидел, что там, привалившись к калитке, в утренней тиши и свежести спит без задних ног огромный кабысдох, чуть ли не алабай, и что просыпаться он не собирается в принципе.

— Данечка, — попросила меня Дарья Никитишна, — постучи пожалуйста, сам, и покричи туда ещё так: Алёна, бабушка приехала! Видишь же, что творится, в дом зайти не могу! Что это с ними со всеми там, может, случилось чего?

Я поднял с земли хорошую такую сухую ветку и сначала ударил несколько раз по двери костяшками пальцев, хорошо так ударил, громко, и захочешь не пропустишь, но когда даже в ответ на это результата не воспоследовало, никто и ничего, тишь да гладь, то с силой ткнул через щель этой веткой спящего кабысдоха в задницу.

Собака подхватилась, у неё спросонья не сразу получилось вскочить на ноги, и сначала зарычала недоумённо, а потом, почуяв меня, принялась лаять так заполошно и яростно, что я невольно отступил назад.

— А ну-ка, тихо! — вперёд вышла Дарья Никитишна, и собака залаяла ещё громче, только уже с радостью, — всех же соседей разбудишь, оглоед!

— Всё тогда? — стараясь перекричать этот лай, спросил я, — будем прощаться?

— Подожди, Данечка, — попросила меня бабуля, — минутку подожди! Сейчас Алёна или Митенька выскочат, образину эту загонят, а то ведь вырвется же телок наш, чуть я калитку открою, сразу и вырвется, он для того тут и сидит, лови его потом по лесу да по болотам. Он хоть и не злобный совсем, и к людям не подходит, но выглядит внушительно, и коз пугать любит больше всего, а на меня пастух потом так ругается!

Я кивнул с улыбкой, собака добрая, видно по ней, но дурная, и был бы я козой, испугался бы тоже, но тут на крыльцо выскочила заспанная девушка, успевшая накинуть на себя только лёгкий домашний халат и тапочки.

Она побежала к нам, придерживая разлетающиеся полы и иногда, через каждые пять шагов, запинаясь на всём ходу и останавливаясь, чтобы поправить слетающую обувь.

— Ой, бабушка! — издалека начала она оправдываться, — а у нас вчера свет вечером выключили! А дядя Митя рыбы много принёс, разделать надо было! А ночью дали! И я до трёх с ней возилась, котлет ещё нажарила, чтобы на весь день сегодня, чтобы картошки только отварить и всё! И проспала, бабуля, проспала тебя! А дядю Митю не добудишься!

Девушка ухватила собаку за ошейник и поволокла её за собой, к вольеру, а пёс не упирался, он радостно скакал на всех своих лапах, пытаясь вырваться, но не в полную силу пытаясь, и потому шёл, куда ведут.

А я смотрел на всё это и пытался понять, что же это со мной сейчас такое происходит. Хорошая была девушка, спору нет, даже не девушка, женщина молодая, лет двадцати пяти навскидку, стройная и статная, высокая, симпатичная, очень симпатичная, густые чёрные волосы кудряшками до лопаток, смешливые глаза, аккуратно очерченное доброе лицо, а ещё собака эта её дёргала, и было видно при этом, какие у неё крепкие руки да сильные ноги, и всё остальное тоже ничего так смотрелось, отлично даже смотрелось, чего уж там, но, блин!

Там Алина — здесь Алёна, и, пусть та была невысокая да блондинистая, и одевалась она только в то, что сидело на ней, как влитое, даже дома так одевалась, и умела она себя подать, и не улыбалась она никогда вот так радостно, от души, всегда была в спокойном и холодном равнодушии, эта же была высокой брюнеткой, и волосы её отливали не в холодную синь, а в тёплую медь, и во всём остальном она тоже была полной противоположностью Алине, но меня вдруг накрыло внезапным холодком, накатил острый приступ отвращения, я как будто огромную жабу увидел, и я испугался, всерьёз испугался, и от этого обалдел больше всего, даже в ступор впал.

Не девушки испугался, нет, а своей реакции на неё, и разозлился, на себя разозлился, ведь даже ежу было понятно, отчего и почему это со мной, и что не здорово это, совсем не здорово, что дурь это самая настоящая, болезненный выверт психики, но как быть и что делать мне прямо сейчас с этим своим внезапным закидоном, сообразить и настроиться не успел, слишком уж быстро и неожиданно всё произошло.

Алёна эта чёртова рывком отворила калитку и подскочила прямо ко мне, сунув руку за корзиной, и улыбалась она всё так же мило и чуть застенчиво, вот как весна улыбается, так и она улыбалась, и смотрела своими глазищами прямо мне в душу, чуть вопросительно и с очень лестным для любого мужика интересом, а вторую руку она прижала к сердцу, извиняясь передо мной и перед бабушкой, и обдало меня всеми запахами её молодого тела, и всё было хорошо, отлично просто, и мы, и утро это, и свежий воздух, и тишина вокруг, в общем всё было хорошо и прекрасно, вот только тараканы в моей голове взбунтовались неожиданно и мощно.

— Держите уже, — и я так сунул Алёне эту корзину в протянутую руку, что ушиб ей ручкой пальцы, даже не сунул, а бросил, как что-то поганое, и ей пришлось ловить, и она охнула от боли и неожиданности, а потом резко развернулся и пошёл тяжёлым шагом восвояси, сухо бросив им на прощание:

— До свидания.

И вот я шёл вниз по линии, резко, со злостью впечатывая каблуки в мелкий сланец, а спиной чувствовал взгляды, один недоумённый, второй испуганный, и в обоих сквозила обида, в одном прямо-таки детская, это баба Даша была, без сомнения, а вот во втором…

Уж лучше бы она презрительно хмыкнула и припечатала бы меня каким-нибудь ругательством, Алёна эта, уж лучше бы так, согласен, со всем согласен, я бы тогда успокоился немного, послал бы её в ответ да успокоился, чем вот так, спиной и обострившимся собственным чутьём ощущать такое, к чему и слов-то не подобрать. Уж лучше бы они меня сейчас вдвоём обложили, ну хоть что-нибудь бы сделали, в конце-то концов, но они просто стояли и смотрели мне вслед, не отрываясь.

Но вскоре деревья и соседские заборы закрыли меня от их взглядов, слава богу, а там и линия кончилась, и я свернул налево, чуть не снеся с ног ещё одну бабку, чёрт бы её побрал.

— Ладно! — сказал я сам себе вслух, — могло быть и хуже!

В конце концов, о существовании именно этой бабки и именно этой внучки я узнал только что, жил же всю жизнь без этого знания и ничего, забуду просто про них, вот и всё, тем более что есть у меня сейчас проблемы и поважнее, от злой сказки на хвосте, что могла настичь меня в любую минуту, и до жилья на восемнадцатой линии. А то ведь может случиться и так, что я сейчас поцелую ворота или вообще пройду мимо, стараясь не привлекать к себе внимания, куда глаза глядят, туда и пойду.

Глава 9

Но на восемнадцатой линии ждала меня большая удача. Во-первых, улица за этот месяц погрузилась в ещё большее запустение, чем было. Казалось бы, меньше тридцати дней прошло, но вот смотри же ты. Разрослись там кусты и трава, в человеческий рост трава, и не было видно на дороге не то что автомобилей, а даже и следов от них.

Во-вторых, убавилось народу, и раньше-то немногочисленного, в-третьих, дом Саныча прятался среди деревьев и пустых участков в том же виде, в каком мы его и оставили, ничего там не изменилось, а в-четвёртых, узнали меня, соседка узнала.