Лекарь Империи 3 (СИ) - Лиманский Александр

— Илья, — тихо сказал он. — Спасибо. Ну, за то, что ввязался. И прости, что я тебя подставил. Сорвался, дурак.

Я посмотрел на его сбитые костяшки.

— Брось ты. На моем месте ты бы поступил точно так же.

— Это-то да, — кивнул он. — Но из-за меня ты теперь сидишь здесь. И неизвестно, чем все это кончится.

— Зато ты попытался поставить на место зажравшегося ублюдка, — я пожал плечами. — В наше время это тоже чего-то стоит. Аристократы в этом мире уж слишком уверовали в свою безнаказанность и творят, что хотят.

— А ну-ка повтори, что ты сказал, простолюдин⁈ — эту фразу фон Штальберг услышал. Он резко обернулся и, подойдя к нам, навис сверху со всей своей аристократической спесью.

Я медленно поднял на него глаза.

— Молодой человек, вам, я смотрю, скучно? Тот удар, что вы пропустили, похоже, ничему вас не научил.

— Да я тебя…

— А вы подумайте, — я прервал его, и мой голос прозвучал тихо, но отчетливо в гулкой тишине камеры. — Нас с моим товарищем почти наверняка упекут надолго, спасибо вашему высокопоставленному отцу. Нам, по большому счету, уже нечего терять. Вообще. А это значит, если вы не прекратите орать и не сядете тихо в свой угол, мы вам перед тем, как нас уведут, сломаем пару ваших аристократических конечностей. Чисто из-за скуки. Нам от этого хуже уже не будет, а вот вам — станет очень больно. Оно вам надо?

Разумеется, я и пальцем бы его не тронул. Превращаться в животное — это их привилегия, а не моя. Но логика, построенная на отчаянии, была беспроигрышной. Когда человеку нечего терять, он становится непредсказуемым. И, судя по тому, как он побледнел, он это прекрасно понял.

Альберт что-то пролепетал, попятился, поправил рукой ноющую челюсть и, отвернувшись, снова начал выкрикивать угрозы. Но на этот раз уже в сторону невозмутимого сержанта Лисовского, который продолжал скрипеть ручкой по бумаге.

Я же в это время с любопытством наблюдал за его спутником. Тот не принимал в перепалке никакого участия, он просто сидел в углу, опустив голову. Либо самый трусливый человек на свете, либо ему просто до тошноты было стыдно за своего дружка. Второй вариант мне нравился больше.

Именно в этот момент входная дверь в отделение с грохотом распахнулась, и в помещение тучный, красный как рак, мужчина лет сорока пяти.

О, а вот и папаша пожаловал. Я окинул его профессиональным взглядом. Лицо багровое, одышка даже после пары шагов, явно лишний вес… Типичный гипертоник со стажем и стопроцентный кандидат на обширный инфаркт в ближайшие лет пять. Наш клиент.

— ГДЕ МОЙ СЫН⁈ — заорал он, обводя всех бешеным взглядом. — ПОДАТЬ СЮДА ТОГО, КТО ПОСМЕЛ ЕГО ЗАДЕРЖАТЬ! И ТОГО УБЛЮДКА, КОТОРЫЙ ЕГО ИЗБИЛ! Я ВАС ВСЕХ С ЗЕМЛЕЙ СРАВНЯЮ!

Следователь Мышкин сидел за своим столом, и его лицо, обычно бледное и непроницаемое, было красным от сдерживаемой ярости. Он уже битый час обзванивал свои контакты во Владимире, и с каждым звонком его надежда таяла, а гнев — разгорался.

Начальник городской полиции вежливо сослался на «сложность дела» и «высокий статус вовлеченных лиц», что в переводе с бюрократического на человеческий означало «я не полезу в драку с фон Штальбергами из-за твоего лекаря».

Старый сокурсник из прокуратуры промычал что-то про «отсутствие формальных оснований для вмешательства Гильдии». Третий, четвертый, пятый — все как один находили благовидные предлоги для отказа.

— Но это же лекари, Степан! Их вытаскивать надо! — Мышкин почти кричал в трубку очередному «другу», начальнику одного из полицейских участков.

— Корнелий, я тебя умоляю, — раздался на том конце провода усталый голос. — Это дела аристократов. Гильдия тут при чем? Пускай там городская верхушка разбирается. Меня это не касается.

— Не касается⁈ — взвился Мышкин. — А когда тебе или твоим родным понадобится экстренная помощь, и приедет вот такой же мальчишка, которого сегодня сгноят в камере из-за каприза малолетнего ублюдка, как ты запоешь⁈ Не вытаскивать из беды лекарей — это последнее дело! Потому что завтра нас с тобой просто некому будет лечить! Вы арестовывайте настоящих преступников! А если какой-нибудь ваш сотрудник пострадает на задании, кто его будет оперировать?

— Ну, Корнелий, ты уже совсем… — начал было его собеседник, но Мышкин, не дослушав, с силой бросил трубку на рычаг.

Надежда таяла на глазах. Он встал и начал нервно мерить шагами свой кабинет. Рука сама потянулась к портсигару, он достал сигарету.

Щелчок зажигалки прозвучал в тишине кабинета как выстрел. Он жадно затянулся, чего не делал уже много дней, и подошел к окну. Там, за окном, ночной город жил своей жизнью, и ему не было никакого дела до проблем какого-то следователя и какого-то лекаря.

Нужно было что-то делать. Быстро.

Оставался еще один контакт. Последний. Человек, которому Мышкину до дрожи, до тошноты не хотелось звонить. Просить его о помощи было равносильно сделке с дьяволом. Услуга, оказанная этим человеком, всегда имела свою цену. Но, кажется, выбора у него больше не было.

С тяжелым вздохом он затушил сигарету в пепельнице, достал телефон и, найдя в контактах номер, который не использовал уже несколько лет, нажал на кнопку вызова.

Сержант Лисовский невозмутимо оторвался от своих бумаг и поднял на разъяренного барона свои спокойные серые глаза.

— Ваш сын, барон Ульрих фон Штальберг, задержан за организацию драки и оскорбление представителя власти при исполнении. Он останется здесь до полного выяснения обстоятельств.

— Да ты знаешь, с кем разговариваешь, щенок⁈ — взвился барон. — Я тебя в порошок сотру! Сейчас один звонок — и ты вылетишь отсюда так быстро, что даже свои обноски собрать не успеешь!

— Меня не волнуют ваши титулы и звонки, — ровным тоном ответил Лисовский. — Ваш сын нарушил закон. И он понесет за это ответственность. Скорее всего, отделается общественными работами, но протокол я составлю в любом случае.

— Папа, размажь их! — подал голос из камеры Альберт.

— Заткнись! — неожиданно рявкнул на него отец. — Идиот! Я с тобой дома еще поговорю! Будешь у меня знать, с кем можно языком чесать! Уже задолбал!

Какие милые, теплые семейные отношения. Я мысленно усмехнулся. Отец презирает сына за то, что тот так глупо попался. Сын видит в отце не родителя, а «решалу». Неудивительно, что из него вырос такой избалованный упырь.

Сам же и воспитал, а теперь жалуется.

Тем временем барон действительно достал из кармана дорогой смартфон и, отойдя в угол, начал кому-то звонить. Через минуту он вернулся с торжествующим видом.

— Ну все, сержант. Сейчас тебе позвонят. Готовься к худшему.

И действительно, почти сразу же, у Лисовского на столе зазвонил стационарный телефон. Он поднял трубку. Я внимательно наблюдал за ним.

Сначала на его лице отразилась некоторая робость, он даже вытянулся по струнке.

— Так точно, господин полковник… Слушаюсь… — Но с каждым его следующим ответом голос становился все тверже, а спина — все прямее. — Господин полковник, я действовал строго в рамках своих полномочий… Да, я понимаю его статус… Однако, согласно закону, оскорбление при исполнении является серьезным проступком… Никак не могу, господин полковник. Я уже начал оформление протокола. Отпустить его сейчас — значит, превысить уже мои полномочия.

Я был искренне впечатлен.

Вот это характер!

Я прекрасно понимал, чем ему грозит такая принципиальность. Но он все равно не прогибался. Редкий человек. Зачем нужна такая работа, если по одному звонку сверху тебе приказывают закрыть глаза на нарушение закона, только потому, что его совершил аристократ? Получается, перед этим самым законом равны далеко не все.

— Так точно. Виноват. Есть, — коротко бросил Лисовский и положил трубку.

Барон, видевший и слышавший все это, нервно захихикал.

— Ну, доигрался, герой. Подписал себе приговор. Ты в курсе, что полковник Семенов терпеть не может, когда ему перечат? Ты здесь и дня больше не проработаешь.